Русский бунт. Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег - Страница 26

— Государь, новость хорошая, — начал Соколов-Хлопуша. — Старшего из Орловых поймали. Степан Иваныча хитрость с орловской сожительницей удалась. Привела она нас к убежищу Ивана.

Шешковский довольно улыбнулся.

— Уже его взбодрили на дыбе. Думаем с братом свидание устроить и получить с Григория то, что тебе, государь, потребно от него.

А вот это было очень хорошо. Если Орлов сломается, то по Екатерине удар будет нанесен сильнейший.

— Что мы Ивану можем обещать, кроме жизни? — продолжил Шешковский.

— Я готов его освободить на поднадзорное проживание где нибудь за Уралом лет через пять. И в заточении содержать с удобствами. Могу пообещать не ловить специально его младших братьев, Федора с Владимиром, и не против буду, если они эмигрируют.

Соколов склонился.

— Доброе, государь. Сегодня же начнём работать с ними обоими.

Оба тайника улыбнулись, и эта улыбка кому-то сулила много боли и страданий. Когда тайники ушли, Наталья Алексеевна дотронулась до моей руки и, склонившись ко мне прошептала на немецком:

— Ваше величество, я собираюсь сейчас покинуть ваше застолье. Но, пока не ушла, хочу передать вам портрет того человека, что был у нас кучером и, возможно, стрелял в моего мужа. Я расспросила свою прислугу, его никто не знает. С прочими говорить мне неудобно. Возможно, вы сами захотите провести расследование?

Она вопросительно посмотрела на меня. Я принял из ее рук свернутый четвертушкой лист бумаги и ответил:

— Я непременно займусь этим. А кроме того, рекомендую вам, Августа, познакомиться вон с той дамой, — я указал на княжну Агату. — Это княжна Курагина. Сбежала из ссылки и пытается вымолить прощение для своего отца, что в заговоре против меня участвовал. Возьмите ее к себе фрейлиной. А то карать мне ее не хочется, а дела поручить ей никакого не могу. Возможно, вы найдете решение ее судьбы.

Принцесса наклоном головы дала понять, что просьбу мою она приняла, и поднялась из-за стола. Я тоже встал, галантно поцеловал ей руку и отпустил. Пронаблюдал, как вдова в черном прошествовала мимо моих сановников и остановилась рядом с Агатой. Та тут же поднялась из-за стола и отошла с Натальей Алексеевной в сторону. Там они немного пошептались и удалились из Грановитой палаты вместе.

Я вспомнил о листке в своих руках и развернул его. Карандашный рисунок был изумительно хорош. На меня с листа бумаги взглянул молодой человек с хитрым прищуром в глазах и разбитной улыбкой. Левое ухо у него торчало сильнее правого, и это было хорошей приметой.

* * *

Маленьким табором, вслед за княжной Елизаветой Владимирской, Прохор и Мария прибыли в столицу Священной Римской империи город Вену. Порученец виленского воеводы Кароля Радзивилла снял для них дом на улице Тухлаубен. И начались дни, наполненные суетой, визитами княжны в чужие дома, и ответные визиты всякого рода аристократов.

В окружении госпожи все в основном говорили или на немецком, или на французском, и Прошке с Марусей было трудно приспособиться к новым условиям. Но живость их ума и знание разговорного итальянского спасала. Тем более что статус у новых слуг был неопределенный, но высокий. Они обучали госпожу русскому языку и рассказывали ей о жизни незнакомой для нее страны.

Как-то раз зашел разговор о русских свадебных обычаях, и Мария призналась:

— Вот найдем церковь православную, так мы с Прошкой сразу и обвенчаемся. А то во грехе живем, невенчаны.

Княжна очень возбудилась от этой идеи и пожелала не мешкая поженить своих новых слуг и поучаствовать в православном обряде. Но, увы, в огромной имперской столице не оказалось ни единого православного храма. Да что там храма, даже церквушки не нашлось. Была только часовня в греческом квартале. Но тамошний попик отказался проводить таинство венчания, ссылаясь на низкий статус часовни и невозможность проведения треб. Хотя, по словам Доманского, для своих исключение всё-таки делалось.

Мария и Прохор было уже собрались ждать другого случая, как сияющая княжна ошарашила их новостью:

— Я обо всем договорилась. В доме русского посла князя Голицина есть церковь. Там вас и обвенчают.

Мария обмерла от такой новости.

— Матушка, боязно мне. А ну как прознают посольские, что в смерти Орлова мы повинны. Похватают нас. И вам тоже из-за нас не поздоровится.

Княжна легкомысленно отмахнулась.

— Ничего не бойся. Я уже сказала послу, что выкупила вас из алжирского плена, и поэтому у вас нет документов. Так что князь ничего спрашивать не будет. А если и будет, придумаете что-нибудь.

За неделю до свадьбы Марию просто замучили. Несмотря на стоны пана Микуцкого, секретаря магната Радзивилла, и ворчание Михаила Доманского, княжна пошла на большие расходы под предлогом этой свадьбы. Портной со слов Марии сшил роскошный алый сарафан и сделал красивый свадебный кокошник. Но, как оказалось, не только для нее одной.

Платье Марии просто меркло на фоне сарафана и кокошника, сделанных для самой княжны. Наряженная русской царевной, Елизавета часами не могла оторваться от ростового зеркала в будуаре. Ее спутники, ещё недавно ворчавшие по поводу очередной разорительной затеи, дружно проглотили язык, когда она вышла к ним в гостиную. Доманский при виде неё, даже не задумываясь, изобразил земной поклон по русскому обычаю.

— Государыня!

Прохор же просто рухнул ниц в своем новеньком костюме:

— Матушка наша!

Мария смотрела на госпожу со светлой радостью. Да! Именно так и должна выглядеть настоящая царевна. Жаль только, что по-русски она ещё очень плохо говорит. Но это дело поправимое. Ибо стараний царевна не жалела и старалась с Машей говорить на русском при каждой возможности.

К назначенному времени на нескольких экипажах подъехали к дому князя Голицина на Кругерштрассе. Марию колотил озноб от волнения.

В домашнюю церковь Троицы Живоначальной, в чаянии хоть какого-то развлечения, набилось немало персон из русской дипломатической миссии, и появление княжны Владимирской в русском наряде произвело фурор. Даже сам князь пришел посмотреть на невиданное доселе в Вене зрелище.

— Восхитительно! Невероятно! Бесподобно!

Неслось со всех сторон. И Елизавета млела от удовольствия. Но священник, Симеон Матвеев, чуть не испортил весь праздник.

— Кто у молодоженов будет посажеными отцом и матерью? — заученно спросил он.

Маша замялась. В суете подготовки, да и не до конца веря в происходящее, она просто забыла об этом моменте.

— Что он говорит? — дернула ее за рукав княжна.

Маша объяснила, что уважаемые люди играют роль родителей. Тогда княжна выступила вперед и заявила на ломаном русском:

— Я быть матушка для Мария. А мой друг Михаил бывать отец для Прохор.

Симеон скептично оглядел их и задал вопрос:

— Православные ль вы?

Возникла заминка, грозившая расстроить весь праздник. Собравшиеся загудели. Княжна растерянно оглянулась на гостей своими огромными, невинными глазищами, взявшими в плен уже не одного мужчину.

— Я буду посаженым отцом, — великодушно предложил князь Голицин и, оглянувшись на своих сотрудников, подозвал дородную супругу одного из секретарей.

— Елена Павловна, выручайте.

Больше ничего обряду не мешало, и потек распевный речитатив православного чина венчания в сердце католической Вены. Ближе к концу обряда в домовую церковь тихонько вошел сильно запыленный и уставший курьер и, стараясь никого не задеть и не испачкать протиснулся к князю. Прошептав ему что-то на ухо, он передал опечатанную сумку с корреспонденцией.

Благодушная улыбка сползла с лица князя, сменившись нешуточной озабоченностью. Он в сопровождении доверенного секретаря отошел от гостей и вскрыл одно из писем. По мере чтения лист бумаги в его руках дрожал все сильнее и сильнее. Наконец он передал письмо секретарю, а сам обернулся к иконам и начал молиться, отбивая поклоны и поминутно осеняя себя крестом.

От княжны Елизаветы происходящее не укрылось. Она потянула Доманского за рукав и скороговоркой потребовала: