Русский бунт. Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег - Страница 25

— Вот так мы и добрались. Я, конечно, мог и сам вперед остальных приехать, но не хотел без пригляда оставлять людей и самое главное — обоз. Там ведь для тебя большой подарок с Урала едет.

Я заинтригованно посмотрел на канцлера.

— Какой такой подарок?

Канцлер усмехнулся.

— Ну что же. Начну тогда с хороших новостей. По зиме ты Рычкову чертежи золотопромывательных механизмов рисовал да рассказывал, по каким речкам пески золотые лежат. И велел ему добычу из тех песков золота наладить.

Я кивнул. Ещё в Казани Рычков готовые детали вашгерда мне показывал.

— Ты в поход на Нижний Новгород ушел, а Рычков обратился ко мне, дескать, на Урал ехать хочет. Приказ твой исполнить. Но я, государь, по-своему решил. Мне толковые люди, такие как Рычков, больно дороги, а с земляными работами любой справится. Потому я обоз с инструментом промывным к Шигаеву отправил. А Рычков подробную роспись приложил, что да как делать. С твоих слов, государь.

Перфильев приложился к кубку, невольно нагнетая интригу. К его словам прислушивался не только я, но все, кто сидел за моим столом.

— Ну так вот, Максим Григорьевич к тому времени уже прочно утвердился в Екатеринбурге и поручение твое начал выполнять еще до того, как снега растаяли. На речке Березовке нашли место, где проба показала много золота. Там вашгерд твой, государь, собрали и работы начали. Так за неделю работы одного только этого прииска намыли золота больше, чем на Шарташском руднике за месяц.

Полюбовавшись на наши удивленные лица, канцлер продолжил:

— Видя такое, Шигаев своей властью закрыл рудник и всех оттуда бросил на добычу россыпного золота. Сделали ещё несколько десятков таких же вашгердов и поставили их во множестве на ручьх и речках. На той же Березовой да на Пышме. И то, что добыли за март с апрелем, тебе, государь, выслал. А я, получив золотой обоз в Нижнем незадолго до отбытия в Москву, не мог без пригляда его по дороге оставить.

— И много ль там? — задал я мучавший всех вопрос.

— Шесть пудов! Но четверть это с рудников и конфискат всяческий. Шигаев пишет, что ежели все пойдет так и далее, то к концу лета россыпи дадут мало что не сто пудов золота.

— Ох ты! — выдохнул пораженный Подуров. — Это же мильен рублей!

Немецкая принцесса очень заинтересованно посмотрела на меня. И в ее взгляде появилось какое-то странное задумчивое выражение.

Архиепископ был менее всех удивлен.

— То господь нам всем шлет знак своего благоволения и помогает угодному ему делу.

Все перекрестились вслед за Платоном.

Я не стал портить настроение соратникам. Рекордные цифры добычи на приисках, как правило, характерны только в самом начале. Когда берется самый верхний, обогащённый и легкий слой песков. Основное золото лежит в той массе песков, где концентрация его ниже. Но в первый год и правда можно надеяться на сверхдобычу. А когда цифра поползет вниз, можно будет послать новых старательские партии к Миассу. Там тоже легкого золота много.

— А почему он с рудников людей снял? — спросил я.

— А вот тут уже плохие новости начинаются, государь, — невесело усмехнулся канцлер. — Поскольку от крепостной зависимости ты крестьян освободил, то посессионные, к заводам приписанные, более на Урал не поедут. Они сейчас в своих деревнях за землю воюют. А без рабочих рук не только шахты золотые встать могут, но и все железоделательное дело на Урале. Того угля, что крепостные за зиму нажгли, да руды, что накопали до новой зимы может хватит, а вот потом домны гасить придется. Некому будет дрова рубить и руду возить. За деньги же народ нанимать — то железо в цене втрое вырастет против теперешней. Мало охотников то на Урал ехать. Вот Шигаев и ставит людей туда, где доходу ожидается больше.

— Понятно, — протянул я.

Рабский труд как основа хозяйствования рухнул, а новые трудовые отношения складываться будут несколько лет. Все это время такую трудоемкую отрасль, как металлургия, будет лихорадить. Это плохо.

— Подумаю, чем Шигаеву помочь.

На самом деле думать тут было нечего. Придется идти проверенным путем трудовых лагерей. Благо потенциальных зэков вокруг превеликое множество. На этот самый переходный период как раз хватит.

— Но это не все плохие новости, государь, — прервал мои размышления канцлер. — Максим Григорьевич пишет, что Лысов вконец обезумел. Объявил себя царем Сибирским. Какой-то раскольничий епископ в Томске венчал его на царство. Завел себе двор и гарем. Барнаульские серебряные рудники под свою руку привел и отправку серебряного обоза запретил. А это примерно тысяча четыреста пудов серебра или, если на монетное серебро перевести, то миллион двести тысяч рублей.

— Ах ты ж… Твою мать!

Начал было ругаться Подуров, но осекся и хмуро посмотрел на принцессу и священника. От огорчения он влил в рот бокал вина.

— В Сузуне, на монетном дворе, Лысов свою серебряную монету чеканить намерен. Единственно, почему ещё не начал, гравера нет, чтобы штампы сделать. Я уже не говорю про то, что сузунскую медную монету он тоже теперь своей считает. До нерчинских серебряных рудников, за дальностью, его руки ещё не дошли, но оттуда, государь, каравана можешь не ждать. Не пропустит. Есть и ещё кое-что про Лысова, но то ты сам прочитаешь в письме. Вслух такое говорить не буду.

С этими словами он протянул мне свернутое в трубку послание с сургучной печатью. Я вскрыл его и вчитался в ужасающе безграмотное послание Шигаева, усугубленное дурным почерком. И, прочитав его, понял, почему генерал не доверил этот текст писарю.

Лысов жену и детей Емельяна Пугачева угрожает использовать против меня, дабы я не мешал ему наслаждаться властью. Я ведь сам их приказал отправить в Челябинск, под его контроль. Не предусмотрел я такого предательства.

В целом такая угроза мало что значит для меня. Мало ли, какая баба что там утверждает. Но сама решимость меня шантажировать говорит о многом.

Шигаев пишет ещё и том, что у него потребной воинской силы нет, чтобы Лысова покарать. А тот ещё и шашни с Абылай-ханом, главой самого сильного Среднего Жуза казахов, водить начал. По слухам, хан в жены Лысову одну из своих дочерей отдает. Благо у него их сорок. Так что к своим войскам Лысов потенциально может и казахов выставить. Есть у него повод для самоуверенности.

А у меня нет никакой возможности его остановить, пока я на западе не разберусь. Это может занять годы. И все это время Лысов будет врастать в Сибирь и укрепляться.

Плохо.

— Это все плохие новости или ещё есть? — хмуро спросил я у Перфильева.

Тот невесело усмехнулся и ответил:

— Есть и ещё. Но не совсем плохие. Донские казаки под командой Никиты Румяного, что в Казань к тебе, государь, приезжал зимой, Астрахань взяли. Да и все Поволжье от Царицына також.

— А что же здесь плохого? — удивился я. — Давно уже пора было!

— Так-то оно так. Но они при этом ограбили персидских купцов и личного посланника Керим-хана, правителя Персии. Тот к Екатерине с миссией дипломатической и дарами следовал.

— Не убили? — встревожился я. Конфликт с Персией категорически не входил в мои планы.

— Слава богу, никого не убили. И даже не били особо. Но, по словам самих персов, унижали изрядно. И от твоего, государь, лица при этом говорили. Так что обиду купцы и посланник на тебя имеют.

— И где они сейчас?

— С нами своим обозом ехали. А на Москве к соотечественникам двинулись, с постоем определяться. Но я знаю, где их искать.

— Завтра же этого посла персидского пригласи ко мне. Надо будет извиняться. А донских я потом проучу. Будут у меня всю жизнь помнить.

Все эти новости мне настроение и аппетит сильно подпортили, и я больше тянул вино, чем ел, и смотрел на веселящихся соратников. Казачки уже разухабились и потребовали от музыкантов плясовой и начали выделывать коленца. Чувствовалось, что только женского пола им не хватает для полного счастья.

Под звуки плясовой к моему столу подошли Хлопуша и Шешковский. По их лицам было заметно, что они довольны.