Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена - Страница 60

А самое досадное, что он всерьёз всё принял, окончательно и бесповоротно. За три недели больше никак не давал о себе знать, если не считать подосланного водителя. Будто и правда, получив отказ, сразу вычеркнул её из своей жизни, из сердца, из мыслей.

«Чёрт, не говорить же ему — я тут думала-думала и передумала…», — сокрушалась Полина.

И Сашка как назло в деревне. А значит, одинокий вечер, полный рефлексии и самобичевания, ей обеспечен.

Уже около шести, когда почти все мыслями собирались домой, в центр ворвался взбудораженный клиент. Девочки воззрились на Полину молящими глазами, мол, отшей его как-нибудь нежно, ведь домой очень хочется.

Полина и постаралась — девочки аж сами заслушивались, как она его взяла в оборот.

Но в самый разгар представления Полина вдруг ощутила… она и объяснить не смогла, что ощутила, да и осмыслить в тот момент ничего не успела, просто кожу внезапно резко подёрнуло мурашками. Оглянулась — он! Стоит и так смотрит, что сердце биться перестало.

Только миг этот был так обидно короток!

Почти сразу он развернулся и ушёл, оставив её в полном смятении.

А через несколько минут из приёмной позвонили, попросили подняться.

Пока лифт полз на седьмой этаж, Полина успела не на шутку разволноваться, теряясь в предположениях. Зачем он её позвал? Поинтересоваться делами? Или…? От этого "или" тотчас кругом пошла голова.

Но, оказалось, вовсе не он желал её видеть. Полину вызвала к себе секретарша.

— Ремир Ильдарович распорядился, — церемонно сообщила Алина, — чтобы вы заменяли меня на время моего отпуска.

Такого поворота Полина никак не ожидала. Второй перевод за день — не слишком ли? А с другой стороны, какая разница? Ведь она будет с ним почти рядом…

Каких усилий стоило Алине сдержаться при Долматове!

Почему Горностаева? Почему она? Она согласилась бы на кого угодно, даже на заносчивую Анжелу, которая ей тоже не особо нравилась. Пусть. Только бы не эта.

Её Алина невзлюбила с первого взгляда. Вульгарная, нахальная, беспардонная девица с сомнительными нравами. А приёмная — это же святая святых! Это же лицо компании! Какие тут вопросы решаются! Какие люди сюда заходят! Директора, важные чиновники, даже мэр бывал как-то. Здесь всё должно быть по высшему разряду. Как можно сажать эту сюда?! Пусть даже она теперь и одевается не так вызывающе, как раньше, не ходит размалёванной, всё равно истинную натуру за приличным нарядом не скроешь.

И потом, приёмная для Алины была практически вторым домом. И вот как пускать в свой дом человека, от которого прямо воротит? Без преувеличения. Её буквально передёргивало от одной лишь мысли, что Горностаева будет сидеть в её кресле молочной кожи, касаться её вещей, перебирать папки и бумаги, которые она держала в идеальном порядке, поливать цветы, за которыми она так любовно ухаживала, хозяйничать в буфете…

На фразе «в идеальном порядке» в мозгу вдруг что-то щёлкнуло. Возникло чувство, пока смутное, еле уловимое, будто она случайно нащупала что-то нужное, важное или, может быть, полезное.

А потом вдруг сообразила: ну конечно! Ведь Долматов не просто любит порядок, он на нём помешан. И не просто любит, чтобы всё было по его вкусу, как он привык, как заведено раз и навсегда, а буквально бесится, если что-то вдруг не так. Даже самое незначительное.

За годы работы в приёмной Алина усвоила все его предпочтения и слабости, знала, что он любит, а чего терпеть не может. Его вкусы и пристрастия как в целом, так и в бытовых мелочах знала, пожалуй, лучше собственных. Недаром коллеги в шутку называли Алину рабочей женой Долматова. Ей это нравилось. Такой она себя и ощущала.

Понятно, что говорили так не всерьёз, но ведь в каждой шутке есть доля правды. Ну а как иначе? Если помимо прямых обязанностей секретаря, она ухаживала за ним с полной отдачей. Всё делала! Рубашки и костюмы отвозила в химчистку, потом забирала и аккуратно развешивала в шкафу в комнате отдыха. Содержала эту самую комнату в идеальной чистоте, ибо уборщица лишь мыла полы и вытирала пыль. Следила, чтобы в холодильнике всегда были свежие продукты из тех, что ему по душе: разнообразное мясное, маринованные корнишоны, апельсины, сыр, хотя к сырам он, вообще-то, был равнодушен. Но это единственное, что босс ещё как-то терпел из молочного. Всё остальное, даже мороженое, на дух не переносил.

Кофе, чёрный, крепчайший, без сахара, подавала ему ровно в девять ноль-пять, ни минутой позже и ни минутой раньше. А затем так же — ровно в шестнадцать ноль-ноль. Заказывала его любимые блюда из ресторана, когда Долматов не уезжал на обед. Расписание его знала наизусть, так что электронный органайзер вела чисто для проформы и на всякий случай. По первому зову являлась даже в выходные и никогда не требовала приплаты. Да невозможно всего перечислить!

Другая бы просто не вынесла такого напряжения — столько всего делать, помнить, успевать, ещё и когда у твоего босса такой тяжёлый характер. А она справлялась и не роптала. Потому что безоговорочно верила — рано или поздно он поймёт, что она и есть та женщина, которая ему нужна. Он и так без неё не мог. Ненавидел, когда она уходила в отпуск, изводился в ожидании, когда вернётся, и искренне радовался, когда Алина выходила на работу. Конечно, он без неё не мог, просто сам пока этого не осознавал. А она преданно ждала, когда до него наконец дойдёт то, что ей уже давно ясно.

И маленькие сдвиги были! Правда иногда, хоть и нечасто, возникали всякие досадные помехи в виде каких-нибудь подружек, но обычно всё заканчивалось довольно быстро. Однако попадались и такие, кто за него цеплялся. Вот, например, последняя его, Наташа. Первостатейная стерва! Да к тому же маниакально самолюбивая. Но это лишь на руку сыграло, потому что такие не прощают небрежного к себе отношения, а уж измену — и подавно. Так что Алине хватило лишь искусно намекнуть этой Наташе, что у босса завелась интрижка. И всё, готово, пара больше не пара.

А сегодня как он расстроился, узнав про очередной её отпуск! Весь день потом Алина от радости порхала. И вдруг такой удар, неожиданный и вероломный…

Это его волеизъявление Алина воспринимала как личное глубокое оскорбление, как чёрную неблагодарность, как плевок в душу. Ну а ненависть к Горностаевой и вовсе стала лютой.

Чёртова шлюха! Известно ведь, как и чем такие, как она, пытаются впечатлить.

Сразу было ясно, что эта на него глаз положила. Бегала тут к нему, как к себе домой.

Но он-то, он! Алина свято верила, что такой мужчина никогда не купится на подобные дешёвые уловки, что развратные девки не в его вкусе, что думает он головой, а не…

«Ну ладно же, — обиженно поджав губы, тихонько процедила Алина. — Дела ей, говорите, передать? Хорошо, будет сделано, господин Долматов».

— Ремир Ильдарович просил сообщить вам, что на время моего отпуска вы будете работать в приёмной, — суховато, но вполне вежливо пояснила Алина ненавистной Горностаевой, когда та наконец соизволила подняться в приёмную. Эту нахалку ещё ждать пришлось десять минут!

— В приёмной?! — удивилась Горностаева. — Но почему?

— Не могу знать, — пожала плечами секретарша. — Я лишь передаю вам его распоряжение. Мне надо ввести вас в курс дела, но сейчас уже почти шесть. Так что приступим завтра с утра.

Ненавистная Горностаева хоть и умело изображала удивление, но Алину этим трюком не проведёшь. Она сразу подметила, как та зарумянилась взволнованно, как глаза у неё заблестели. Ликует!

«Ну ничего, ещё посмотрим, кто из нас потом ликовать будет».

На следующее утро Горностаева заявилась в половине десятого, с извинениями, правда — мол, Оксана Штейн её задержала.

Алину тянуло высказать, что Штейн отныне не отговорка и не начальница ей, что здесь не только опаздывать нельзя, но и вообще в приёмной надо быть на четверть часа раньше девяти, потому что директор приходит без пяти и к его приходу и приёмную, и его кабинет необходимо открыть и проветрить. Потому что он не выносит возни с ключами и духота его тоже раздражает. Да и кофе надо подать ему ровно в девять ноль-пять.