Машина времени - Уэллс Герберт Джордж - Страница 9

Он провел рукой по тому пространству, где раньше находилась машина.

– Вы видите? – сказал он, улыбаясь.

Мы не спускали глаз с пустого стола в течение нескольких минут. Наконец, Путешественник во времени спросил нас, что мы думаем об этом.

– Сегодня вечером это нам кажется довольно правдоподобным, – отвечал врач, – но подождем до завтра. Подождем завтрашнего здравого смысла.

– Хотите вы посмотреть Машину времени? – спросил Путешественник.

Он взял в руки лампу и повел нас через длинный холодный коридор в свою лабораторию. Я живо помню мерцающий свет лампы, странный, широкий силуэт его головы, пляшущие тени на стенах, когда мы шли за ним, заинтересованные, но не доверяющие; помню, как мы увидели в лаборатории большую копию маленького механизма, того самого, который исчез на наших глазах. Одни части машины были сделаны из никеля, другие из слоновой кости, некоторые же принадлежности были несомненно вырезаны или выпилены из горного хрусталя. В общем, машина была готова, но изогнутые хрустальные стержни лежали неоконченные подле чертежей, на скамье. Я взял один из них, чтоб лучше рассмотреть. По-видимому, он был сделан из кварца.

– Слушайте, – сказал Врач, – вы серьезно это говорите? Или это шутка вроде того привидения, которое вы показывали нам на Рождество?

– На этой машине, – сказал Путешественник, подняв лампу над головой, – я намерен исследовать время. Полагаю, это ясно? Я никогда не говорил более серьезно, чем теперь.

Никто из нас не знал, как отнеслись к этому другие. Я заметил, что Фильби смотрит из-за плеча Врача и многозначительно подмигивает мне…

Я думаю, что тогда никто из нас не верил в Машину времени. Дело в том, что Путешественник принадлежал к числу таких людей, которые слишком умны, чтобы им можно было верить. Вы никогда не могли быть убеждены, что он не утаивает от вас своих мыслей и что за его, казалось бы, чистосердечной откровенностью не скрывается какая-нибудь задняя мысль, какая-нибудь хитроумная ловушка, в которую вы можете попасться. Если бы эту модель показал нам Фильби и теми же самыми словами объяснил бы нам ее сущность, то мы выказали бы гораздо меньше скептицизма. Мотивы его действий были бы нам понятны: каждый колбасник мог бы понять Фильби! Но Путешественник отличался большими странностями, и мы не доверяли ему. То, что составило бы славу другого, менее умного человека, в его руках казалось пустяками. Это ошибка – делать открытия так легко, как он! Серьезные люди, относившиеся к нему вполне беспристрастно, все-таки никогда не были уверены в нем. Они инстинктивно чувствовали, что доверять ему свою репутацию умных людей – все равно что уставлять детскую тонким фарфором. Он всегда мог одурачить их!

Я думаю, что поэтому никто из нас не разговаривал об этом путешествии во времени в течение недели, которая прошла от одного вторника до другого, хотя, без сомнения, многим из нас приходили в голову разные странные возможности, относящиеся к такому путешествию: его видимая правдоподобность и в то же время практическая невероятность. Возможность анахронизма и полный хаос, который это должно было бы произвести, конечно, представлялись нам всем, когда мы думали об этом.

Что касается меня лично, то я был особенно заинтересован фокусом с моделью. Помню, что я разговаривал об этом с врачом, которого встретил в пятницу, в Линнеевском обществе. Он говорил, что видел нечто подобное в Тюбингене, и придавал особенное значение тому, что одну из свечей задуло движением воздуха. Но как был сделан фокус, он все-таки объяснить не мог.

В следующий вторник я опять отправился в Ричмонд – я был, мне кажется, одним из самых постоянных посетителей Путешественника, – но, приехав поздно, я уже застал там несколько человек, сидящих в гостиной. Врач стоял у камина, держа в одной руке лист бумаги, а в другой часы. Я осмотрелся кругом, но хозяина нигде не было видно.

– Половина восьмого, – сказал врач. – Мне кажется, мы могли бы пообедать?

– А где?.. – спросил я, называя хозяина.

– Вы только что явились? Да, это что-то странное. Должно быть, его задержало что-нибудь. В этой записке он просит меня распорядиться обедом, если он не вернется к семи часам. Говорит, что все объяснит нам, когда вернется.

– Жаль будет, если испортится обед, – сказал Издатель одной распространенной газеты.

Врач позвонил.

Из тех, кто присутствовал на прежнем обеде, кроме меня и Врача был только один Психолог. Из новых были: Бленк, вышеупомянутый Издатель, один журналист и еще какой-то тихий, застенчивый человек с бородой, которого я не знал и который, насколько я мог судить, не проронил ни слова весь вечер.

За столом толковали о том, куда мог деваться хозяин, и я, шутя, заметил, что он, может быть, отправился в свое путешествие во времени. Издатель попросил объяснить ему, что это значит, и Психолог принялся довольно тяжеловесно рассказывать ему об «остроумном парадоксе и фокусе», свидетелем которого мы были на прошлой неделе. Он как раз дошел до середины рассказа, когда дверь в коридор тихо и бесшумно отворилась. Я сидел против двери и первый увидел хозяина.

– А! – вскричал я. – Наконец-то!..

Дверь раскрылась настежь, и перед нами предстал хозяин.

Я невольно вскрикнул от удивления.

– Господи! Что с вами случилось, дружище? – воскликнул также Врач, и все сидящие за столом повернулись к двери.

Вид его действительно был очень странный. Его сюртук был весь в пыли и грязи, рукава покрыты какими-то зелеными пятнами, волосы всклокочены и, как мне показалось, стали серее обыкновенного, оттого ли, что они были покрыты грязью и пылью, или же оттого, что они в самом деле выцвели. Он был мертвенно-бледен, и на подбородке у него виднелся полузаживший порез. Лицо его имело блуждающее, страдальческое выражение, на минуту он остановился на пороге, как будто ослепленный светом. Затем он вошел в комнату, прихрамывая, подобно тому как хромают бродяги, стершие себе ноги во время своих странствований.

Мы смотрели на него и ждали, чтобы он заговорил.

Но он не сказал ни слова, а с трудом добрался до стола и потянулся к бутылке. Издатель наполнил стакан шампанским и пододвинул к нему. Он залпом выпил его, и, казалось, это принесло ему пользу, так как он осмотрел стол и тень прежней улыбки промелькнула у него на лице.

– Ради бога, мой милый, объясните, что с вами случилось? – спросил Врач.

Путешественник как будто не слыхал его вопроса.

– Не обращайте на меня внимания, – сказал он, слегка запинаясь. – Я сейчас оправлюсь…

Он протянул стакан, чтобы его наполнили вином, и опять выпил залпом.

– Теперь хорошо, – сказал он.

Его глаза заблестели, и на щеках появился прежний румянец. Он взглянул на нас с каким-то неопределенным одобрением и затем прошелся по теплой и уютной комнате.

– Я пойду умоюсь и оденусь… потом вернусь и объясню вам, – заговорил он, снова запинаясь и как будто подыскивал слова. – Оставьте мне кусок баранины. Я смертельно хочу поесть мяса…

Увидев Издателя, который был редким гостем у него, он справился об его здоровье. Издатель задал ему какой-то вопрос.

– Сейчас скажу вам, – отвечал он. – Но у меня забавный вид. Дайте мне переодеться…

Он поставил стакан и пошел к двери, ведущей на лестницу. Я снова обратил внимание на его хромоту и на мягкий шлепающий звук его шагов. Привстав с места, я взглянул на его ноги. На них ничего не было, кроме порванных и окровавленных носков.

Дверь закрылась за Путешественником. Я хотел было пойти за ним, но тотчас же вспомнил, что он терпеть не может, чтобы о нем хлопотали, и потому остался. Но несколько мгновений я не мог собрать своих мыслей.

– Странное поведение знаменитого ученого! – услышал я голос Издателя, который по привычке излагал свою мысль в виде заголовка газетной статьи. Эго заставило меня снова обратить внимание на ярко освещенный обеденный стол.