Машина времени - Уэллс Герберт Джордж - Страница 16

Затем я незаметно заснул и когда проснулся, то был уже день и вокруг меня, по траве, прыгали воробьи, так близко, что я мог достать их рукой.

Утренняя свежесть охватила меня. Я сел и старался вспомнить, как я сюда попал и отчего я испытываю такое чувство одиночества и отчаяния? Наконец, я вспомнил все. Но вместе с дневным светом ко мне вернулась и моя рассудительность, ко мне вернулась способность здраво смотреть на вещи, и я мог обсудить свое новое положение. Я теперь понимал, как бессмысленна была моя ярость ночью, и так рассуждал сам с собой.

– Предположим самое худшее! – говорил я себе. – Предположим, что моя Машина погибла, что она разрушена. Но это тем более вынуждает меня быть спокойным и терпеливым, изучить повадки этих людей, исследовать, как произошла потеря моей Машины, и разузнать, нет ли возможности раздобыть материал и инструменты, которые мне нужны. Быть может, в конце концов я смог бы сделать и новую машину? Это было теперь моею единственной надеждой, правда, очень слабой, но все же надежда лучше отчаяния. И притом я ведь находился в таком прекрасном и любопытном мире!

По всей вероятности, моя Машина была только унесена, значит, я должен был оставаться спокойным и терпеливым, постараться отыскать место, где она спрятана, и снова завладеть ею силой или хитростью.

С этими мыслями я вскочил на ноги и стал осматриваться кругом, ища места, где я мог бы выкупаться. Я чувствовал утомление, какую-то одеревенелость членов и весь был покрыт пылью. Утренняя свежесть вызвала у меня сильное желание освежить свое тело. Мое волнение истощилось за ночь. Я даже и изумлялся теперь своему чрезмерному ночному возбуждению.

Я тщательно осмотрел поверхность земли вокруг маленькой лужайки и потратил некоторое время на бесполезные расспросы маленьких людей, проходивших мимо меня, стараясь всячески дать им понять, чего я хочу. Но они не понимали моих жестов, некоторые просто казались мне тупыми, другие же думали, что я забавляюсь, и смеялись надо мной. Мне стоило невероятных усилий удержаться, чтобы не ударить их по их прелестным смеющимся лицам. Это было, конечно, безумное побуждение, но дьявол страха и слепого гнева еще не был окончательно обуздан мной и готов был снова взять верх над моей рассудительностью.

Дерн, покрывавший землю, дал мне указание. Я нашел свежую колею на полпути между пьедесталом Сфинкса и своими собственными следами, там, где я возился со своею перевернутой Машиной. Тут были и другие признаки, указывавшие на чьи-то передвижения: были странные, узкие следы ступней, напоминающие, как мне казалось по виду, следы животных, известных под именем ленивцев.

Это заставило меня обратить внимание на пьедестал. Как я уже сказал, он был из бронзы, но не был сделан из одного куска, а великолепно разукрашен глубоко вделанными в него панелями с каждой стороны. Я подошел и постучал. Пьедестал оказался полым. Хорошенько исследовав панели, я убедился, что он был вделан в рамы. Не было ни дверных ручек, ни замочных скважин, но если это были двери, как я и предполагал, то ведь они могли открываться изнутри. Одно представлялось мне совершенно ясным теперь, и не надо было больших усилий ума, чтобы догадаться, что моя Машина времени находилась внутри пьедестала. Но как она туда попала – вот в чем была загадка!

Я увидел сквозь кусты головы двух человек, одетых в оранжевые платья. Они шли под цветущими яблонями по направлению ко мне. Я повернулся к ним и, улыбаясь, поманил их. Они подошли, и тогда я указал им на пьедестал и постарался дать понять, что желаю открыть его. Но, как только я сделал этот жест, с ними произошла странная перемена. Я не знаю, как передать вам выражение их лиц. Представьте себе, что вы сделали грубо неприличный жест в присутствии деликатно воспитанной дамы. Наверное, она точно так же посмотрела бы на вас, как эти маленькие люди взглянули на меня. Они ушли с таким видом, словно я нанес им сильнейшее оскорбление. Я повторил это с другим прелестным маленьким существом в белой одежде, но результат получился тот же самый. Что-то в его манерах заставило меня устыдиться самого себя. Но, как вы знаете, мне была необходима моя Машина во что бы то ни стало, поэтому я снова обратился к нему, и когда он, как и другие, отвернулся от меня, я окончательно вышел из себя. В три прыжка я нагнал его и, обернув ему шею полой его свободного платья, потащил его к Сфинксу. Но на лице его выразились такой ужас и отвращение, что я тотчас же отпустил его.

Однако я не хотел признать себя побежденными. Я начал бить кулаком по бронзовым панелям. Мне почудилась, что там внутри как будто что-то зашевелилось – вернее, я как будто услышал звук, похожий на заглушенный смех. Но я подумал, что ошибся. Тогда я принес с берега реки огромный булыжник и стал колотить им по пьедесталу до тех пор, пока не расплющил кусок украшений и медная зелень не стала сыпаться на землю, точно какой-то порошок.

Маленький народ, должно быть, слышал мои удары, раздававшиеся на целую милю в окружности, но никто из них не подходил ко мне. Я увидел, что они столпились на склоне холма и украдкой на меня посматривали. Наконец, усталый и разгоряченный, я бросил колотить и сел, не спуская глаз со Сфинкса.

Однако я был слишком беспокойным человеком, чтобы сидеть так, без всякого дела. Такое долгое наблюдение было не в моих привычках западного человека. Я мог, конечно, годами работать над какою-нибудь проблемой, но сидеть и ждать, ничего не делая, в течение двадцати четырех часов, – этого я не мог!

Спустя некоторое время я встал и принялся бесцельно бродить между кустарниками, по направлению к холму.

– Терпение, – сказал я себе. – Если ты хочешь вернуть свою Машину, то должен оставить Сфинкса в покое. Если они имеют намерение взять ее, то разрушение бронзовых панелей не принесет тебе никакой пользы. Если же у них нет такого намерения, то ты получишь ее обратно, как только в состоянии будешь попросить об этом. Сидеть так, посреди всех этих незнакомых предметов и перед этой загадкой, совершенно бесполезно. Это верный путь к безумию. Осмотри хорошенько этот мир, изучи его и постарайся избегать слишком поспешных заключений. В конце концов ты найдешь ключ ко всем его загадкам!

Тут мне внезапно пришла в голову и юмористическая сторона моего приключения. Я подумал о многих годах, посвященных мною труду и исследованию, для того чтобы найти способ попасть в будущее, и сопоставил с этим теперешнее мое страстное нетерпение поскорее выбраться отсюда. Я изготовил себе сам самую сложную и самую безнадежную ловушку, какая только могла быть придумана человеком. И хотя я должен был смеяться только над самим собой, но все же я не мог удержаться и громко расхохотался.

Когда я пришел в большой дворец, то мне показалось, что маленькие люди избегают меня. Может быть, это было только продуктом моего воображения, но если это было так, то весьма возможно, что тут была какая-нибудь связь с моею попыткой разбить бронзовые двери. Впрочем, я ясно чувствовал, что они меня избегают. Однако я постарался не показывать этого и вообще не приставал к ним. Через день или два все снова вошло в обычную колею. Я сделал какие только мог успехи в изучении их языка и продолжал свои изыскания. Не знаю, был ли их язык действительно так прост или же я упускал из виду какие-нибудь тонкие оттенки, но только мне он казался состоящим только из конкретных имен существительных и глаголов. Отвлеченных терминов было мало, если только вообще таковые имелись в их языке. Отсутствовали также и образные выражения, фразы их были обыкновенно очень просты и состояли из двух слов, и я не мог ни составить, ни понять ничего, кроме самых простейших предложений.

Я постарался запрятать мысли о своей Машине и о бронзовых дверях Сфинкса как можно дальше, пока не накоплю достаточно познаний. Тогда я естественным путем вернусь к ним. Но вы понимаете, конечно, то чувство, которое все время удерживало меня вблизи того места, где я покинул свою Машину.

Насколько я мог судить, везде было такое же изобилие и такое же богатство, как в долине Темзы. С вершины каждого холма, на который я влезал, я видел такое же множество великолепных зданий, бесконечно разнообразных по материалу и стилю, видел такие же густые чащи вечно-зеленых растений, такие же усыпанные цветами деревья и древовидные папоротники. Местами отливала серебром извилистая лента реки, а вдали тянулись волнистые гряды холмов, исчезающие в прозрачной лазури неба.