Необычайные приключения на волжском пароходе - Толстой Алексей Николаевич - Страница 7

- Влипли. Легавый настороже. Портфель у него.

- В таком случае и легавый отправится туда же...

Спокойствие ее было классическое. Она даже не остановилась. Ливеровский бормотал:

- Миссис Ребус, нам не справиться с троими...

- Если у нас не хватит сил, мы поднимем массы. - Глаза ее сияли навстречу Хопкинсону. Он двигался к ней, как щепка к водовороту. Его огромные башмаки отлетали от палубы, высоко подбрасывались коленки, в руках плясали бинокль и путеводитель. Белели воротничок, зубы и глазные яблоки. Что-то, видимо, было странное в улыбке миссис Ребус, в невероятно сдержанном волнении Хопкинсона, - иностранцы, стоявшие у борта, повернули головы: Мистер Лимм, мне сдается, что это тот самый негр, наделавший столько отвратительного шума в Америке...

- Бог с вами, мистер Педоти, его же линчевали, насколько мне помнится.

- Суд Линча был совершен над его братом...

- Вы правы, я совсем забыл эту грязную историю.

- Мне очень не нравится присутствие здесь Хопкинсона...

Миссис Ребус и Хопкинсон сошлись и стали у перил так, будто судьба их наконец свела. Эсфирь улыбалась чайкам. Хопкинсон поднес к глазам бинокль, рука его дрожала. Ливеровский перестал дышать, следя за этой встречей главных персонажей...

- Алле хоп, - хрустально-птичьим голоском произнесла миссис Ребус, бросая крошку хлеба чайкам. Ливеровский заметил, что из окна салона по пояс высовывается Гусев, также весьма заинтересованный встречей. Ливеровский подскользнул к нему: - Будьте столь любезны, передайте карточку завтрака.

- А я уже кончаю.

- По рюмочке пропустим?

- Уговор.

- Есть.

- Ничего не подсыпать в рюмку.

- Товарищ дорогой! - Ливеровский весь удивился. - Вы невозможно информированы об иностранцах. Мы же прежде всего культурны. Подсыпать яду в рюмки... Бульварщина!... Где вы этого начитались?

Он заскочил в салон и сел у окна напротив Гусева.

- Алле хоп! - Эсфирь кидала крошки птицам. - Кроме этих птиц, вам что-нибудь нравится здесь? Что? (Негр перекатил к ней глаза, губы его сжались резиновыми складками.) - Вы говорите по-английски? - Она чуть сдвинула брови. - Что?

- Многого здесь я еще не понимаю, миссис, но я хочу любить эту страну. И я полюблю эту необыкновенную страну.

- Мне нравится ваш ответ, - она подняла брови и задумчиво: - Так должен ответить хороший человек... Алле хоп! (Бросила крошку птицам.) А я дурной человек. Язлая...

Негр положил руки на перила, шея его понемногу уходила в плечи. Не знал, что ответить. Это ей, видимо, понравилось:

- Странно, что привело вас в Советскую Россию? Мой вопрос несколько профессиональный: я журналистка. Вы можете называть меня Эсфирь. (Он торопливо, неловко поклонился.) По собственному желанию сюда не приезжают. Сюда спасаются от беды. Это страна голодных мечтателей. Я приглядываюсь к лицам... (Жалобно,) О... Они свирепы, бесчеловечны, эти варварские лица безумцев... Здесь едят человеческое мясо и социализируют женщин...

- Неправда! -резко сказал негр. Тогда она ответила так, будто коснулась его сострадательной рукой.

- Я бы хотела верить вместе с вами...

Он изумленно повернулся. Ее улыбка была нежна и невинна. Теплый ветер растрепал ее шелковистые волосы.

Хопкинсон несколько подался назад:

- Миссис Эсфирь, я не понимаю - почему именно меня вы избрали собеседником? Мне это тяжело.

Казалось - после такой грубости разговор кончен, и навсегда. Хопкинсон закрыл глаза.

Ho обольстительная американка придвинулась к нему и голосом нежным, как хрустальный колокольчик:

- Разве я намереваюсь оскорбить вас?

Тогда он сказал с ужасным волнением, - даже пена проступила на углах губ:

- Я Абраам Хопкинсон.

- Я знаю.

- Мой брат, Элия, был линчеван в штате Южная Каролина из-за белой женщины... Она была похожа на вас...

- О боже... (И - шепотом,) Алле хоп... Как это случилось?

Он подозрительно покосился, но ее глаза выражали только участие и печаль...

- Они оба служили в универсальном магазине... Мой брат не виноват в том, что у него под черной кожей человеческое сердце... Он любил эту девушку, не надеясь ни на что... Страшась себя--потому что страх передан нам черными матерями... Однажды он увидел ее в парке и сел на другой конец скамьи... Его ослепило счастье глядеть на эту обольстительную особу. Любовь нужно высказать, иначе она задушит... Было, должно быть, очень смешно, когда он стал излагать девушке негрские чувства,- в парке, где полно гуляющих... Он поставил девушку в глупое положение- шокинг! Она очень рассердилась. Их окружила толпа. Несколько тысяч белых бешено закричали: "Линч"! Брат, весь истерзанный, но еще живой, был повешен на ветке дуба. В присутствии полисмена составлен акт о попытке насилия над белой женщиной и о законном возмездии... (Миссис Ребус молчала, носик ее обострился, губы - полоской...) Теперь вы понимаете, почему я такой плохой собеседник для вас, миссис Эсфирь...

- Нет, не понимаю... Не вся Америка принимала участие...

- Нет - вся! Прокурор и сенат отклонили мою жалобу,- суд Линча законный суд! Мои письма не поместила ни одна газета... Тогда я сам выступил с обвинением американского народа... За пять тысяч долларов статья была напечатана... На меня кинулась американская пресса, как стая шакалов... Я бьш лишен кафедры, выгнан из всех научных учреждений... Ку-Клукс-Клан приговорил меня к смерти. Несколько сот негров в разных городах жестоко поплатились за мои слова о справедливости... Я поклялся отомстить... Миссис Эсфирь, сюда я приехал для мщения... Но здесь мои маленькие чувства стали казаться не заслуживающими большого почтения... Здесь мои знания я решил употребить на более полезное дело... Пусть американцы спят спокойно, - я перестал о них думать...

Он засмеялся. Миссис Ребус молчала, опустив глаза.,

- Пройдемся, - вдруг сказала она, - мне стало тяжело от вашего рассказа...

- Я немножко удивился, - проговорил он, совсем сбитый с толку. - Я был уверен, что вы не захотите даже дослушать...

- Женщины - странные существа, это правда...

И они медленно пошли по палубе. В окне салона Гусев говорил Ливеровскому:

- Шаг за шагом влипнете, безусловно,

- Ни одного неосторожного шага, ни одного доказательства, товарищ Гусев.

- Случай с портфелем?

- Отрекусь. О портфеле первый раз слышу.

- Свидетельница.

- Грош цена: допросите Александру Алексеевну, она понесет такую бурду, - с ума сойдете...

- Все-таки - придется вам перейти к уголовщине.

- Придется...

- И закопаетесь.

- Никак нет. Вам неизвестно главное - наша цель.

- Узнаю.

- Не успеете.

- Сегодня ночью? - перегнувшись через стол к его лицу, спросил Гусев.

- Скажу "да" - не поверите; скажу "нет" - тоже не поверите...

- Правильно. Так как же, стоит посадить на пароход наряд милиции?

- Искренно говоря - нет: тогда мы отложим дело, свернемся.

- Выпьем! (Чокается.) Мистер Лимм, стоя спиной к перилам, кивнул на окно салона и сказал Педоти: - Любопытно, что они пьют?

- Что-то белое и едкое.

- И ведь с аппетитом, мистер Педоти.

Педоти вздохнул. Из другого окна салона, где за столом завтракали москвичи, высунулся писатель Хиврин и помахал рукой иностранцам:

- Водка, водка... Присаживайтесь к нам, мистеры...

- Ну их к черту! - Гольдберг схватил руку Хиврина.- Честное слово, опасно, товарищи...

- Со мной не бойся... Я должен изучать европейцев: часть моего романа происходит в Европе... (Другой рукой схватил за спину пасынка профессора Самойловича.) Казалупов, скажи им по-английски...

- Алле, тринкен, тринкен, - опять зовет Хиврин. - Водка!

Лимм и Педоти переглянулись:

- Мне кажется - неудобно, нужно пойти, мистер Педоти.

- Сегодня воскресенье, я бы не хотел начинать мою поездку с безнравственного поступка.