Охотники и ловцы рыб (СИ) - "ITN-997" - Страница 9

В горнице повисло молчание.

— Я пойду, отдам нужные распоряжения? Я сразу после возвращение пошел, повидать тебя. Не успел поговорить со своими людьми…

— Всеслав, пожалуйста, потом вернись за мной, проводить меня на пир, ладно?

Всеслав слегка поклонился и направился к выходу.

— Он уйдет, а я добавлю, Любава, то, что рыцарь постеснялся сказать своей невесте, — хмуро сообщил Сольмир. — Я слышал эту историю от дедка Опанаса. Всеслав ее очень неуклюже сократил.

Всеслав замер, не дойдя до двери, развернулся и приготовился слушать, скрестив руки на груди.

— Некоторые истории, в том числе и эту, нужно рассказывать полностью, — наставительно сообщил Сольмир. — Хотя я понимаю, почему твой жених ее сократил. Но я сейчас подумал, что она может тебе пригодиться. Потерпи. История действительно противная. Хотя и не такая идиотская, как во Всеславовом пересказе. Начать надо с того, что панночка эта была одной из полюбовниц Болеслава. Баба, говорят, невероятно горячая. Она увидела христианина по имени Моисей среди отроков княгини Предславы. Уговорила князя отдать пленника себе. Бывшей своей полюбовнице князь отказать в такой просьбе не мог. Этот Моисей, венгр по происхождению, очень красив, и горячая панночка хотела его себе в полюбовники. Он отказался. Она сказала, что отдаст в его распоряжение свое имение и саму себя в качестве жены. Он отказался. Тогда она отправила его в темницу и приказала его бить. Моисея избивали до полусмерти. Он стоял на своем. Мимо проходивший афонский священник постриг полуживого пленника в монахи, и, как это называется, благословил терпеть дальше. Тогда та баба, поняв, что он для нее потерян безвозвратно, в горячем злобном порыве оскопила венгра. Когда несчастный выжил после этого, отдала его княгине Предславе обратно. И тот афонский монах, священник, который постриг Моисея, был приглашен княгиней в свой дворец. И там он сказал слово, Обличительное. Так я говорю?

— Проповедь после службы?

— Наверное. Он сказал, что напрасно, мол, княгиня, дщерь Владимирова, стала наложницей князя Болеслава. Королем Славии тому не быть, а душу она свою загубит, если не покается. Ради тщетной мечты она отдает то, что для христианки дороже всего — надежду на вечную жизнь.

— Это у кого же хватило аудации, сказать такое вслух? — спросил Всеслав от двери. — Многие так думают, но вслух назвать стремления князя суетной мечтой — неслыханная дерзость. Кто это был?

— Да так… Священник один. Княгиня, говорят, рыдала. Женщины рядом с ней тоже. И в порыве покаяния — я правильно сказал? — Предслава дала князю Болеславу от ворот поворот. И вот тут появляется наша горячая панночка, бывшая Болеславова полюбовница, и жалуется князю на афонского монаха, лишившего ее вожделенного удовольствия. И тогда князь в ярости отдал приказ — поубивать всех афонских монахов на своей земле.

Любава, сильно побледневшая, опустилась на скамью рядом с Сольмиром. Тот, бросив быстрый взгляд на Всеслава, обнял девушку за плечи, притягивая к себе, Всеслав тяжело вздохнул и промолчал, не сводя со сказителя настороженного взгляда.

— В той корчме, где буйствовали четверо новгородских пьяных воина, тоже была какая-то панночка, — тихо закончил Сольмир. — Любава, тебе нужно встретиться с княгиней Предславой. Она может что-то знать.

— Под Глоговым? — резко уточнил Всеслав, стараясь не смотреть на Любаву. — Замок панны Катарины где-то там. И она как раз говорила, что мечтает соблазнить монаха…

— Какой еще панны Катарины? — Любава вскочила со скамьи.

Всеслав снова тяжело вздохнул. Потом грустно улыбнулся.

— Это опять не та история, которую мне приятно рассказывать своей невесте. Панна Катарина давно положила глаз на Рагнара. И как бы не получилось…

Он резко замолчал, потому что задетая за живое Любава сосредоточенно вдыхала и медленно выдыхала, чтобы хоть как-то успокоиться.

— …что она может знать, что случилось с Рагнаром, — быстро закончил Всеслав.

В дверь постучали, потом вовнутрь просунулась лохматая голова.

— Пан Всеслав, тебя долго ждать? Пир скоро начнется, а ты с дороги. Не умылся, не побрился.

Пан Всеслав рассеянно провел рукой по небритому подбородку.

— Из-за этого треклятого пира я не могу немедленно отправиться разобраться, — мрачно сказал он. — Но я пошлю самых надежных своих людей. Они выяснят, что возможно.

— Очень тебя прошу, — Любава подошла к рыцарю, положила руки на рукав свитки, умоляюще заглянула в серые глаза, еле сдерживая слезы.

Тот сжал ей руки, буркнул что-то маловразумительное и быстро направился к двери.

— Всеслав, — тихо окликнула его Любава, — я тебя жду, чтобы под руку с тобой войти в Большой зал. Без тебя это будет невыносимо. Придешь?

— Помню, — ответил Всеслав, закрывая дверь за собой.

В Большом зале было накрыто несколько столов. Один на помосте, другие, длинные под прямым углом к нему, ниже помоста.

Всеслав, надевший длинную нижнюю тунику ниже колен, из-под которой были видны только чулки, и верхнюю, синюю узорчатую с широкими рукавами и подолом, в один цвет с туникой своей невесты, не спеша провел Любаву на почетное место на помосте. Князь Болеслав себя ждать не заставил. Он был очень полным, высоким мужчиной с сильной проседью в темных густых кудрях, с длинными залихватски изогнутыми усами, с живыми темными глазами. Под взглядом этих глаз даже предубежденная Любава почувствовала, что обаяние личности правителя заставляет забыть о его внешности. Всеслав сел по левую руку от князя, расположившегося во главе стола. По правую руку сел пан Вроцлавский воевода, хозяин замка. Любава заняла место рядом с женихом. Князь, оказавшийся сидящим наискосок от новгородки, внимательно ее разглядывал. Она, опустив глаза вниз, терпеливо ждала, когда ему это надоест. Надоело быстро.

— Ну, пан Всеслав, — удовлетворенно сказал Болеслав, — выбирал ты долго, но с выбором не ошибся. Что-то, кстати, Касеньки не видно. Неужели неинтересно ей, кого ее отвергнутый жених вместо нее выбрал?

— Была бы здесь, — с чувством ответил Всеслав, — как бы я ее поблагодарил за то, что она отвергла глупого юнца, ничего не видевшего кроме ее золотых кудрей да лазоревых глазок под соболиными бровками.

— Глядишь, наконец бы и дала поцеловать себя. В знак благодарности… — усмехнувшись, пробурчал князь.

— Повезло мне, что ее уже тогда интересовали не молодые парни, а мужчины постарше, — не обратив внимания на усмешку князя, продолжил Всеслав и резко оборвал сам себя. Помолчал и еле слышно сказал Любаве, напряженно слушавшей их с князем разговор.

— Да. Касенька это и есть та самая панна Катарина. Действительно странно, что она не приехала посмотреть на мою невесту. Всегда отличалась любопытством, — и уже громче спросил невесту. — Тебе налить вина?

— Налей, — вежливо ответила Любава, скрывая за улыбкой свое горе.

— Потерпи, родная, — нечаянно вырвалось у Всеслава. — Разберемся.

А вокруг них шумели, веселились люди, и веселье неуклонно набирало обороты. Сказители и песенники, сменяя друг друга, веселили народ. Выступил и Сольмир, полностью затмив своим выступлением всех предыдущих исполнителей. Он так играл на гудке, что кто-то из рыцарей даже в голос разрыдался от чувств, подогретых впрочем, обилием хмельных напитков. Женщины вытирали слезы, не смущаясь.

— Сказитель-то из свиты твоей невесты? — спросил Болеслав. В гвалте голосов и стуке кружек по столам, поднявшемся после окончания игры Сольмира его слов никто кроме Всеслава не слышал. — Красавец.

Он многозначительно посмотрел на своего рыцаря.

Тот равнодушно пожал плечами. Ни один влюбленный никогда бы не сказал своей возлюбленной, что у нее походка как у мальчика недоросля. А вот наблюдательность Сольмира, его языковые способности, благодаря которым он уже говорил на местном диалекте без акцента, народная любовь, которую вызывал сказитель, делали его ценным союзником.