Охотники и ловцы рыб (СИ) - "ITN-997" - Страница 8

— Мы не хотим твоей смерти…

— Что-то о Рагнаре?..

— Нет. Гонец ничего не сказал. Сказал только, что Всеслав встретил князя Болеслава на полпути в Гнезно, и теперь они все вместе едут во Вроцлав. Ой, дядько лысый, никак с тобой знакомиться, Любава. Держись!

***

Всеслав действительно встретил своего князя на полдороге в Гнезно. Слухи о странных событиях в Муромской земле дошли до Болеслава раньше, чем ко княжескому двору добрался его посланник. И князь решил наведаться во Вроцлавское воеводство, тем более что он давно там не был. Всеслав пересказал те события, очевидцем которых стал, коротко, не затрагивая задевающих его лично деталей. Говорить пришлось в присутствии советников князя, и потому из отчета Всеслава выходило только, что князь Ярослав нашел дорогу в святилище Велеса и поджег его, тем самым окончательно затушив бунт волхвов в Залесье. И никаких синеглазых колдуний и прочих сентиментусов.

Болеслав молча слушал, делал свои выводы, но не был огорчен неудачной миссией Всеслава в Муромле. К тому времени князь Ярослав проиграл сражение под Лиственом, и уже было ясно, что объединенная Русь Польским землям в ближайшее время угрожать не будет. И все остальное сразу стало мелочью, забавной или не очень.

Болеслав не стал допытываться в присутствии своих советников у своего любимца, где это тот познакомился с родственницей князя Ярослава настолько близко, что та стала его невестой.

***

А по возвращении в замок Вроцлавского воеводы Всеслав был сразу встречен своим отцом, который с похоронным и отчасти злорадным видом сообщил ему, что, пока он был в отъезде, его хорошенькая невеста вовсю развлекалась со своим красавцем сказителем.

— Ты можешь быть совершенно спокоен насчет Любавы, — холодно ответил Всеслав. — Не знаю, насколько повреждена ее вера, но она никогда не забудет, что называется моей невестой. И чести моей не уронит. В отличие от многих христианок с твердой верой.

После этого колкого утверждения рыцарь прямиком направился в покои, отведенные его невесте. Но совсем не потому, что заподозрил ее во влюбленности в Сольмира, эту глупость он уже делал, и повторять не собирался. Просто хотел поскорее увидеть свою синеглазую зазнобу.

Та примеряла новомодный наряд, в котором должна была быть на пиру. Через пару дней начинался Великий Пост. И в здешних местах предшествующая посту, мясопустная неделя, называемая по латыни карнавал, воспринималась христианами как череда праздников. Голубоглазый, кудрявый красавец Сольмир действительно обретался рядом с Любавой, полулежал на широкой лавке, облокачиваясь на подушки и, прищурившись, разглядывал новгородку. А на той поверх тонкого темно-синего обтягивающего фигуру платья с узкими рукавами и длинным широким подолом, было надето нечто голубое узорчатое, сверкающее серебром с широким подолом чуть ниже колен, с широкими рукавами, чуть ниже локтей, подпоясанное на тоненькой талии серебряным поясом. Изящные черевички и синие с серебром ленты, удерживающие огненные распущенные волосы в прическе, довершали облик.

— Вот, дядько лысый, пока ты стоишь неподвижно, ты вылитая краса ненаглядная, — осторожно сказал Сольмир, не сводя с девушки глаз, закинув руку, чтобы подергать себя за кудри на затылке. — Но стоит тебе сделать несколько шагов, и хочется как раз глаза отвести. У тебя движения неженственные. Ты движешься как мальчик недоросль. В обычной рубахе ты выглядишь естественнее, чем в этом узорчатом платье. Не могу понять, почему. Видел я как-то княгиню Ингигерд, в свите которой ты выросла. Она хоть с луком со стрелами, хоть на коне, но движется как женщина. А ты — нет.

Любава осторожно, чтобы не помять платье, села на соседнюю скамью.

— Какой ты наблюдательный, — сказала она удивленно. — Ты прав. Я выросла среди мужчин, и все свое детство мечтала стать мальчиком. Но что же мне делать?

— Тебе нужно как-то изменить ритм своего движения, — ответил сказитель задумчиво, изо всех сил дергая свои русые кудри на затылке. — Иначе все местные панночки будут воспринимать тебя как чужую. Люди никогда об этом не думают, но ритм движения невероятно важен в узнавании своих и чужих. Ты движешься как бы под такую мелодию, — Сольмир просвистел мелодию со сложным разорванным ритмом. — Попробуй напевать про себя хотя бы вот что, когда движешься, — и он просвистел куда более плавный напев.

— Есть более простой способ, Любава, — улыбаясь, сказал Всеслав, молча наблюдавший всю эту сцену незамеченным, стоя у дверей и любуясь хорошенькой девицей. — Ты берешь меня под руку и движешься, приноравливаясь ко мне.

Любава повернула голову и улыбнулась в ответ на его заразительную улыбку.

— Ты вернулся, — обрадовано сказала она, согревая душу своего жениха своей искренней радостью.

Он прошел в горницу. Любава встала навстречу.

— Большой зал сейчас готовят к пиру. Ты слышала, в замок воеводы прибыл князь Болеслав? Будет и каштелян Вроцлава, отцы грода и другие знатные люди. Ты все еще не хочешь никому рассказывать, что Рагнар тебе названный отец?

Он подошел к девушке и осторожно взял ее ладони в свои.

— Нет. Мне страшно. А вдруг кто-то из них все же замешан в исчезновении. Тогда они станут еще более скрытными. Ты не узнал ничего нового?

— Ничего. Знаю только, что Рагнар уехал из Гнезно, но до Кракова не доехал.

— А его свита? Четверо сопровождавших посла воинов?

— Неизвестно, — Всеслав посмотрел поверх опущенной головы Любавы на наблюдавшего за ними Сольмира. Он бы обнял невесту, чтобы успокоить, но не под пристальным же взглядом сказителя.

— Что-то не так с ритмом движения? — ехидно спросил, наконец, Сольмира польский рыцарь.

— Нет. Пока Любава стоит, все нормально. С ритмом движения.

— А с чем ненормально?

— Ой, дядько лысый, не знаю, стоит ли говорить, что я слышал, — сказитель в последний раз дернул себя за русые кудри, уронил руку на колени и сел прямо на скамье, свесив ноги на пол. — Любава, я не знал, что Рагнар твой названный отец.

Девушка отвернулась от Всеслава, чтобы посмотреть в лицо Сольмиру.

— Ты как обычно ни о чем не спрашивал, а я ни о чем не говорила. И что же ты обо всем этом думаешь?

— О чем "обо всем"?

— О том, что я изображаю невесту Всеслава.

— И ты называешь это "изображать"?

Любава слегка покраснела, Всеслав сзади нее замер.

— С чего вы взяли, что новгородский посол Рагнар со свитой должен был отправиться из Гнезно в Краков? — резко спросил Сольмир.

— Рагнара ждали в Кракове. И он там не появился, — ответил Всеслав.

— Он должен был двигаться по Висле?

— Да.

— Я вчера поболтал немного со Збигневом. С сыном здешнего каштеляна, если ты, Любава, забыла.

— С колдуном?

— Угу. У него как раз дух обогатитель не вывелся. Збигнев побрился, ногти, волосы постриг, помылся, на человека хоть стал похож. И мне рассказал, что четверых пьяных новгородцев видели где-то недалеко от Глогова. А это совсем не на Висле. Он, смеясь, рассказывал мне о пьяных выходках чужеземцев. Новгородцы легко узнаются здесь по говору.

Всеслав положил руки Любаве на плечи успокаивающим жестом.

— Я сейчас же пошлю своих людей, расспросить о новгородцах. Збигнев сказал тебе точно, где их видели?

— Нет. Но я не расспрашивал. Прости, Любава, я не знал, что тот посол так тебе дорог.

— Я сейчас распоряжусь. Но есть еще кое-что, Любава, — Всеслав убрал руки с Любавиных плеч, обошел ее по кругу и встал перед ней, чтобы видеть глаза девушки. — Я узнал, почему князь Болеслав дал распоряжение, убивать и выгонять афонских монахов.

— Почему? — грустно спросила Любава.

— Это не та история, которую я бы стал рассказывать своей невесте, — нерешительно начал польский рыцарь, опустив глаза, подбирая слова. Любава молча смотрела на него, ожидая продолжения.

— Одной панне очень понравился пленник, захваченный Болеславом в Киевских землях, — осторожно начал Всеслав. — Она выпросила или выкупила киевлянина у князя. Пыталась сделать своим мужем. Но мимо проходивший афонский монах постриг ее пленника в монахи. Панна пожаловалась князю Болеславу. Тот, узнав, что это не единственный случай, отдал распоряжение, выгнать всех афонских монахов со своих земель.