(Не)естественный отбор (СИ) - Бутырская Наталья - Страница 42

После этого я выпросил у знакомых ребят учебник по окружающему миру. Там очень понятно и с картинками рассказывалось про основные расовые отличия. И я еще раз убедился, что я урод.

Все сразу стало понятно. Почему мы живем в деревне, почему мама меня никогда не ругает, почему я не хожу в школу. Все потому, что я урод.

Я придумал целую историю о том, как все было раньше. К тому времени папа мне прочитал множество книг про приключения, рыцарей и тому подобному. Я и сам любил читать истории про сражения. Поэтому в моем воображении мама была прекрасной принцессой, а папа – доблестным рыцарем. Мамин отец, король, хотел, чтобы мама-принцесса вышла замуж за принца из соседней страны, но папа-рыцарь спас ее от стаи злобных оборотней, – Лей бросил извиняющийся взгляд в мою сторону и снова уткнулся в пол, – и они сбежали вместе далеко-далеко, за тридевять земель, поженились и родили меня. Но король разозлился на непослушную дочь и наслал на нее проклятье, которое заставило ее сына, то есть меня, расти быстрее.

Дурацкая сказка отвечала на все мои детские вопросы. И почему мама с папой выглядят гораздо моложе и красивее деревенских, и почему мама совсем не разбирается в том, как выращивать овощи, и почему я такой странный. Там было даже обоснование проклятия, мол, раз король так рано потерял свою дочь, то пусть и его дочь также рано потеряет своего сына. Бред, конечно, но с ним я прожил еще два года, с каждым днем все больше убеждая себя в том, что я урод, мамино наказание и проклятье.

А потом родители пропали.

Они и раньше уезжали на несколько дней, не часто, раза два-три в год, и возвращались с горой покупок: от новой одежды до учебников для меня. Они учили меня сами, на дому.

Сейчас я понимаю, что они уезжали, чтобы снять деньги со счета, на который приходила папина зарплата, кое-что обналичивали, а большую часть тратили на необходимые вещи. Но тогда я каждый раз с нетерпением ждал, когда же они уедут, ведь по возвращении у меня было столько подарков!

Но они не вернулись.

И я знал, почему. Потому что я – урод.

– Закончилась приготовленная мамой еда, – продолжал говорить Лей, не поднимая головы, – несколько раз заглядывали соседи. Одна женщина занесла пирожков, другая сварила кашу. Я ждал.

Я не раз пытался вспомнить, сколько дней прошло в ожидании родителей: неделя, две или месяц. Соседи навещали меня все реже и реже, а потом я заметил, что в доме начали пропадать вещи. Сначала исчез папин ноутбук, потом мамино синее пальто, которое висело в прихожей, большая сковородка со стеклянной крышкой, которой так восхищались местные тетеньки, ведь еда в ней совсем не пригорала, настенные часы…

Чего я только не надумал тогда? Чаще всего мне казалось, что родители просто захотели от меня избавиться, нашли другой дом, а теперь потихоньку перевозят свои вещи так, чтобы я не заметил. Но потом я, возвращаясь с околицы, где часами сидел и ждал маму, увидел соседку, которая тащила из нашего дома глиняные горшочки, в которых мама часто готовила тыквенную кашу. Поняв, что я ее засек, она лишь буркнула:

– А что? Все берут, а я чем хуже? Тебе ж все равно ни к чему, – и, не останавливаясь, пошла дальше.

Тогда-то я и понял, что мама с папой не вернутся. Я и раньше это понимал, но отстраненно, вроде того, как мы иногда думаем о смерти: «Да, мы все умрем, это плохо-плохо». А после слов соседки меня словно в живот ударило. Я упал на дорогу и разревелся.

На следующее утро я перерыл весь дом, собрал оставшиеся деньги, набил рюкзак вещами и ушел из деревни. Мне тогда было двенадцать лет, а выглядел я как восьмилетний ребенок и думал примерно на таком же уровне, поэтому в рюкзаке оказались любимая книжка, резиновые сапоги, игрушечный пистолет, который стрелял пластмассовыми пульками, банка ежевичного варенья, несколько картофелин, куртка и почему-то полотенце.

Причем я помню, как много размышлял над тем, что лучше взять, и каждая из этих вещей была обоснована. Книжка – если я захочу почитать, сапоги, куртка и полотенце – если пойдет дождь, пистолет – чтобы отбиваться от бандитов и волков, варенье и картошка – в качестве припасов. Мы пару раз ходили на пикник, и папа всегда пек в костре картошку, а варенье я просто любил есть. Но я не подумал ни про дождевик, ни про спички, одеяло или ножик. Словом, глупый совсем был.

Из деревни меня вывезла та женщина, которая держала магазинчик. Я ее еле-еле уговорил, сказал, что хочу подождать родителей на автобусной остановке, а если не дождусь, то вернусь домой вместе с ней. Сам же дождался автобуса, пристроился за какой-то бабкой и зашел внутрь. Водитель если и видел меня, все равно ничего не сказал, скорее всего, подумал, что я с кем-то из взрослых, а так как маленький, то и оплату за мой проезд спрашивать не стал.

Так я впервые в жизни оказался в городе, причем сразу на автовокзале. Толпы людей, снующих туда-сюда с огромными сумками, ларьки с пирожками, газетами и прочей вокзальной ерундой, невнятно орущий громкоговоритель, отвратительные запахи пота, протухшей еды и перегара.

Первым делом, я купил себе пару пирожков и лимонад, а потом увидел женщину, сидящую прямо на заплеванном полу, в руках у нее был сверток, а рядом крутился смуглый мальчишка, чуть помладше меня. Она протянула руку и протяжно сказала:

– Подайте, сколько сможете, деткам поесть…

Я оглянулся, но она обращалась прямо ко мне. Мальчишка тоже посмотрел умоляюще, сложил ладони лодочкой.

В книжках добрые рыцари всегда подавали нищим деньги или хотя бы угощали их хлебом, и в ответ те давали какую-то ценную вещь или важный совет. «Может, эта нищенка подскажет, где искать моих родителей?» – подумал я и вытащил всю пачку денег, которая у меня была, хотел отдать одну сотню, но мальчишка понял, что я без взрослых, выхватил все и бросился бежать. Я – за ним.

Обежав вокзал по кругу, он остановился около той женщины со свертком и нагловато спросил:

– Ты чего за мной бегаешь?

– Верни мои деньги!

– Какие деньги? Я ничего не брал. Может, ты их потерял?

Все еще веря в светлое и доброе, я обратился к нищенке, чтобы та подтвердила кражу, но та встала и разразилась ругательствами. Я не понимал и половины слов, но суть ухватил: деньги мне не вернут. И что хуже всего, я вдруг понял, что мир не такой, как в книжках. И что я теперь совсем один. Без мамы и папы, без дома, без денег.

Я расплакался прямо перед ними. Стоял и ревел во все горло, вытирая рукавом сопли. На нас стали обращать внимание люди, нищенка схватила меня за руку и потащила оттуда, мальчишка схватил тоненький коврик, на котором она сидела, и пошел следом.

Возле мусорных баков она остановилась и начала меня спрашивать, откуда я, где мои родители, почему я на вокзале, я сдуру ей все и выложил: и про то, что мама с папой пропали давным-давно, и что родственников больше нет, что я сбежал из дома, и даже то, что я эльф.

Вот так я попал к цыганам.

Не скажу, что с ними жилось легко и сытно. Меня частенько забывали покормить, ходил я в старых обносках, мальчишки меня часто били, хотя я не боялся драк, в деревне хлюпиков не любят. К тому же я не знал их языка, поэтому они могли безнаказанно надо мной издеваться, а я даже не мог ответить.

Но зато они научили меня выживать на улице, показали, где разжиться едой, как лучше выклянчивать деньги, где можно переночевать так, чтоб не замерзнуть, ну и так далее.

Потом цыгане придумали, как лучше меня использовать, аккуратно постригли, нарядили в костюмчик и отправили на тот же вокзал выпрашивать деньги у проезжих, мол, я потерялся, отстал от своего автобуса, и кстати, глядите, я – эльф. А эльфы – что? Никогда не бывают нищими. Никогда не бывают бездомными. И никогда не врут.

Довольно быстро я научился премудростям ремесла, мог бойко назвать свое вымышленное имя, фамилию, адрес, рассказать, с кем я был, куда ехал, и сколько денег мне нужно. Подавали мне охотно. Основная сложность заключалась в том, чтобы не примелькаться, поэтому цыгане выработали целый график, где и в какие дни я должен стоять.