(Не)естественный отбор (СИ) - Бутырская Наталья - Страница 41

– И не говори, – улыбнулся я, – то ли дело мы, опытные и матерые.

Сергей вспомнил, что еще и месяца не прошло с начала моей службы, и рассмеялся.

Уж не знаю, кто проектировал дизайн в комнате доверия, но я бы ему свою квартиру точно не доверил. Стены выкрашены в ярко-желтый цвет, видимо, в целях поднятия настроения у доверившихся, посередине стоят два зеленых кресла, в углу – такой же расцветки диван. Повсюду развешаны плакаты с неприятными сценами и ярко-красными надписями, например, «Вы пережили насилие? Звоните на номер…» или «Вас избивают родители? Звоните на номер…».

Увидев, как я скривился, Сергей сказал:

– Вот поэтому вас никто не потревожит. Мы даже чай предпочитаем пить в курилке, только бы сюда не заходить лишний раз.

Лей с ногами запрыгнул в одно из кресел, поерзал немного и затих. Я глянул на время (пока у Насти занятие еще не закончилось), вздохнул и сел напротив.

Мы оба молчали. Я немного растерялся, ведь мы не были с Леем друзьями или хорошими знакомыми. По факту это была наша вторая встреча, но за прошедшую неделю я многое узнал о нем со слов Макса, видел, где он живет, переживал за него, поэтому воспринимал его почти как родственника. Или даже без «почти». Желание защитить этого ребенка никуда не делось.

– Рад, что вы смогли приехать, – наконец сказал Лей, не поднимая глаз.

– Мы же вроде перешли на «ты»?

– Простите, я обрадовался хоть одному знакомому лицу.

– Значит так, Лей, – я уперся руками в колени, – всю эту неделю мы с Максом пытались тебя найти. Я проследил по камерам твой путь до ювелирного на Краснознаменной, а дальше тупик. По идее, нужно было подключать полицию, но Макс рассказал про твою ситуацию. Мне не все понятно, но суть я ухватил, ты не хочешь, чтобы о тебе узнали. Особенно эльфы. Верно?

Лей еще немного помолчал и спросил:

– А что будет с Дэном?

– С кем?

– С тем оборотнем, что меня похитил.

– От шести до двенадцати лет.

Эльфеныш испуганно посмотрел на меня:

– Так много? Но он же ничего плохого не делал со мной.

– Ты же несовершеннолетний. По эльфийским меркам, вообще младенец, поэтому такой большой срок.

– А если я не хочу, чтобы его сажали?

– Лей, ты это серьезно? Почему? – вдруг меня пронзила, словно молнией, ужасная мысль. – У тебя не было провалов в памяти? Не появлялись ли странные мысли, не свойственные тебе? Не случались ли резкие перепады настроения? – может, его тоже перепрограммировали, как Настю? Внушили доверие к похитителю?

– Не потянуло ли на солененькое? – передразнил Лей и снова замолчал, уставившись в пол.

– Слушай, Лей, я понимаю, что ты мне не доверяешь. Да и с чего бы? Видишь меня второй раз в жизни, ни черта обо мне знаешь, да еще я такой же оборотень, что и твой похититель. Даже звериная форма сходится. Но Максу ты веришь, верно? Хочешь поговорить с ним? Я дам тебе телефон и выйду из комнаты. А потом сам решишь, стоит доверять мне или нет. Просто помни одну вещь. Не суди кого бы то ни было по расе. Суди по поступкам.

Я протянул свой телефон эльфенышу и, как и обещал, вышел в коридор. Прислонился лбом к холодной стене, машинально потянулся за трубкой, чтобы посмотреть время, вспомнил, что только что отдал ее.

Как мог оборотень похитить ребенка? У меня в голове не укладывалась эта мысль. Оборотень! Это же полный бред. Такой же, как беспризорный эльф. Как оборотень, полюбивший человека. Как эльф, гипнотизирующий воспитательницу. Я вообще что-нибудь знаю об этом мире?

Лея целенаправленно выбрали жертвой или похититель схватил первого попавшегося эльфа-подростка? Возможно, этот ученый давно спятил, подготовил тюрьму в своей квартире и рыскал по улицам в поисках подходящей жертвы. И почему у эльфеныша исколоты все руки? Явно кололи что-то в вену. Тогда почему Лей защищает этого Дэна? Боится, что ему не дадут следующую дозу? И хотя Лей выглядит здоровым, но за неделю внешне это могло и не проявиться.

Дверь в комнату доверия приоткрылась, Лей протянул телефон и сказал:

– Мне нужна твоя помощь.

Мы уселись в кресла точно так же, как и раньше. И снова повисла глухая тишина. Я не хотел торопить эльфа, он должен сам решить, насколько готов раскрыться.

Я спокойно рассматривал плакат за спиной Лея. Там была изображена девочка с бантиками, закрывающая лицо руками, а над ней взметнулся черный ремень. И надпись красными буквами: «Домашнее насилие можно остановить. Звоните…».

Ах, если бы все было так просто!

– Я помню себя лет с шести, – я вздрогнул от неожиданности, услышав голос Лея с ультразвуковыми нотками. – Мы жили далеко отсюда, в небольшой деревне. Там был всего один магазинчик, куда женщина, хозяйка, раз в неделю привозила продукты из района. Школа находилась в соседнем селе, и я мечтал, что когда-нибудь смогу лихо закидывать рюкзак на спину и вместе с остальными ребятами ходить туда через лес. У меня была добрая-предобрая мама. Она никогда меня не ругала, даже когда я чрезмерно шалил, хотя я слышал, что других мальчишек пороли и за меньшие провинности. У меня был папа, который любил взъерошивать мои волосы и учил читать.

Сейчас я понимаю, что жили мы бедно. Ни телевизора, ни телефона, только старенький ноутбук, на котором папа целыми днями что-то печатал. Не уверен, но, кажется, он переводил какие-то тексты. Небольшой огород, где мама возилась целыми днями. Иногда она прибегала к папе, держа какого-нибудь жучка или травку, и спрашивала, что это такое, не опасно ли и можно ли как-то использовать. Думаю, у нее был скудный опыт огородничества.

Остальные жители были людьми, но я не чувствовал никакой разницы. Наверное, я был слишком мал для этого?

Однажды я проснулся ночью и услышал, как мама плачет. Она говорила «Может, это нам в наказание за то, что мы не послушались. Не зря же придуманы такие законы», а папа ее утешал: «Ты преувеличиваешь. Посмотри, он выглядит здоровым, почти не болеет, выучил буквы за неделю, может, потом все нормализуется?»

Я понял, что мама говорила про меня. Это я – наказание.

Они еще немного пошептались, и я уснул, но разговор не забыл. После этого я стал сравнивать себя с соседскими мальчишками и обнаружил, что все те, кого я считал своими сверстниками, младше меня на несколько лет. Мне было уже восемь лет, а им всего четыре или пять. Да, я чуть лучше говорил, знал буквы и учился читать по слогам, но выглядел я точь-в-точь как они.

Тогда-то я и начал считать себя уродом.

Когда мне исполнилось десять, я всерьез задумался о том, почему я такой странный, расту медленнее всех. Мои недавние приятели уже пошли в школу, а я по-прежнему сидел дома, с родителями, и выглядел таким же мелким, как шестилетний ребенок.

Я попытался поговорить об этом с мамой, но она расплакалась и убежала. Папа же усадил меня перед собой за стол и впервые серьезно поговорил со мной, как со взрослым.

Он сказал, что мы трое – не такие же, как остальные в деревне. Что существуют разные расы, я и сам знал, мы с мальчишками часто играли в оборотней и эльфов, обсуждали, в каких животных бы мы хотели уметь оборачиваться. Я всегда выбирал лису, мне нравился ее цвет и то, что в сказках она всегда обдуривала глупого волка, а ребята смеялись и говорили, что оборотни лисами не бывают. Но я никогда и представить не мог, что я и сам эльф. Нет, уши-то, понятно, были заостренные, но мы думали, что у эльфов они в два раза длиннее. Вон, у Яшки – нос картошкой, а Витька – весь в веснушках с ног до головы, а у меня – всего лишь чуть сужены кончики ушей, ничего особенного.

Папа рассказал, что эльфы растут медленнее, чем люди. Я сначала обрадовался, значит, я нормальный, просто эльф, а не человек. Но тут папа пояснил, что обычно в двадцать лет эльфы выглядят как человеческие трех-четырехлетки, и странно посмотрел на меня.

Я выставил перед собой пальцы и попытался посчитать. Получалось, что я расту слишком быстро. Я все же был уродом.

Спросил у папы, поэтому ли мама плакала ночью и называла меня наказанием. Он привычно взъерошил мне волосы и сказал, что я ни в чем не виноват, что они меня очень сильно любят. Сказал, что это они с мамой поступили неправильно, но так как в результате появился я, они ни о чем не жалеют. Но я не унимался и спросил, когда умру, ведь если я так быстро расту, то умру раньше мамы с папой. Он помолчал, но в конце концов ответил, что он этого не допустит, и я проживу очень долгую и счастливую жизнь.