Внедрение (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич - Страница 11

Вижу между почками вихрь, который пытается справиться с комом, но тает сам.

– Спите плохо, устаете быстро?

– Очень плохо, штормит постоянно.

– Буду кратка. Выбор надо сделать и успокоиться. Если не сделайте, рак в ближайшие годы. И это только ваше решение. Я могу помочь взглянуть на все со стороны.

– Помоги, Маша. Хотя я не знаю, на что мне рассчитывать. Уж думал веревку и на чердак.

– Нельзя убежать от себя. Никто за вас вашу жизнь не проживет. Со всеми горестями и радостями. Мама, крикни дядю Васю.

Сосед быстро появился:

– Ну что, можно что-то сделать?

– Дядя Вася, мне нужно что-то вроде маленькой жаровни на ножках и каменный уголь. Уголь я видала за сараями. Сосед снизу для свиньи привез.

– А жарить кого будем?

– Его. И не жарить, а греть. Надо, чтобы на него можно было поставить и в одной точке грело, желательно без препятствий. Сетку, может.

– Через сетку сыпаться будет.

– Не будет, – я нарисовала примерно, что хотела.

– Так такое у меня в сарайке есть! Форточку раньше в клетке вставляли.

Через пять минут сетка на подставке из деревянной рамы и уголь были у меня. Сетка ржавая, зато мелкая. Очистили. Уголь подробили и разожгли. Пока он разгорался, я уложила пациента на диван. Три иглы воткнула в голову, в светящиеся красным точки. Круг замедлил вращение. Положила руки на обнаженный живот. Нашла напряжение, нажала и держала пальцы, пока оно не разошлось. Комок чуть уменьшился. Зато в голове потоки энергии сместились от круга в сторону.

В пупок насыпала каменной крупной серой соли. Разровняла горку. Поставила сетку с углем, до соли сантиметра три. Над пупком проявилась воронка. Я направила энергию, раскручивая ее. Вскоре она стала ярче и теперь вращается сама, забирая из окружающего пространства рассеянную энергию. Грели мы его минут сорок. Угольки падали на соль. Убирала их ложечкой. Потом сняла иглы и убрала соль:

– Основной эффект начнется к вечеру. И будет дня два. Этого хватит. Не бойтесь своих мыслей. И помните: у вас есть только эта жизнь. И сейчас. «Потом» не бывает. Сейчас как себя чувствуете?

– Немного голова кружится. А так намного лучше. Бодро прямо.

– Через пару дней дайте знать, как у вас дела. Я подтолкнула, дальше сами.

Вечером мама спросила, видно, что долго собиралась:

– Это лечение такое же? Я читала про бесконтактный массаж. Могут и врачи помочь. Таблетки или то же иглоукалывание. Я боюсь, что болтать будут что-нибудь. Народ у нас такой.

– Врачи в чем-то могут. Но иногда надо здесь и сейчас. Нельзя время терять. Сложно объяснить сразу. Отказали, а вечером его уже нет в живых. Лечение складывается и из обстоятельств. Нужное время, это тоже обстоятельство. А насчет народа, так везде он одинаковый. Я ничего ни от кого не требую.

В понедельник произошло ЧП. Вышел с больничного местный хулиган и задира Гаврила. Так-то он Гавриков. И зовут его Сергей. Часть класса оживилась, другая – приуныла. Как хорошо, что никакие мальчиковые разборки нас не трогают. Гаврила после первого же урока на перемене дал затрещину какому-то мальчишке. И, таким образом отличившись, стал дергать девчонок. За косу. Самым любимым номером было подкрасться сзади и пальцами ткнуть под ребра. Девчонки вскрикивали, а Гаврила ржал.

На перемене Катя держалась меня. Мне она понравилась. Мы болтали о пустяках и смотрели в окно. Вдруг Катя охнула. Мы обернулись. Сзади стоял хулиган и лыбился:

– Что, Макака, подружку нашла? Встретились два одиночества? Говорят, у тебя крыша поехала? Давай шоковую терапию делать, память тебе возвращать.

Катя потирала бок. Я посмотрела в глаза:

– Сережа, ты уже вроде большой мальчик, а шутки у тебя детские. Что ты хочешь, чтоб я про тебя вспомнила? Хорошее или плохое?

– А ты уже сильно взрослая что ли? Может, проверим?

– Некоторые вещи лучше не проверять. Нужна тебе такая слава, как местного дурачка?

– Да ладно, обе психованные, – отошел он в сторону.

Но покой продолжался не долго. Читая перед уроком географии параграф, я положила учебник на подоконник. Резкая боль в нежных, незащищенных ребрах заставила меня вскинуться. Я обернулась. За секунду в сознании пронеслась целая эскадра мыслей. «Спускать нельзя. Мальчики физически сильнее девочек. Девочки не держат удар. Совсем никак. Терпеть, поржет и отойдет». Из глубины, затмевая все остальное, взвилось что-то красно-темное, превращаясь в холодный и яростный расчет. И кроме него не осталось ничего. «Бить надо изо всех сил. Несколько ударов». Заканчивая оборот к Гавриле, я, отклоняясь назад, ударила подъемом ноги в пах. Потом еще. Третий раз можно и не бить, но довела дело до конца, попав под наложенные руки. Гаврила загудел хрипло и повалился на бок. Набежали ребята. Пара его приятелей растерянно сидела на корточках рядом. Гаврила хватал ртом воздух, периодически шумно, с надрывом выдыхая. Через минуту он смог сесть. Я присела рядом:

– Извини, Сережа, сам нарвался.

Поднялась и, взяв под руку Катю, ушла в класс. На урок Гавриков не пришел. Ребята поглядывали на меня с недоумением. Никаких угроз не последовало. Связываться с девочкой всерьез ниже пацанского достоинства. В тот день мы из школы шли вместе с Катей. Я проводила ее до дому в частном секторе. Ее бабушка жила в двух комнатах старого барака.

– И что тебе в городе не училось? – спросила я.

– У мамы свои дела. Смолкина, это мамина фамилия. Папа у меня болгарин. Они приезжали на судостроительный завод учиться, а потом строить и принимать корабли. Познакомились с мамой. Все было хорошо. Я родилась. У папы фамилия Темов. И он назвал меня Иванкой. И сейчас так зовет, когда письма пишет. Но мама записала Катей. Так что по папе я болгарка Иванка Темова. А сейчас у мамы работа.

– Да ладно, работа. Личная жизнь, наверное?

– Да. И это тоже. Решили, что я пока у бабушки поживу. Там в общаге живем, прописка временная. А когда квартиру дадут, то я сразу перееду. Ты зайдешь в гости? У меня своя комната.

– Спасибо, Катя. Мне еще придумать надо, что на обед. Лучше погуляем потом вместе.

Дома я не стала готовить, а уселась на пол. Взгляд замер в одной точке. Погружения не было. Откинулась на постеленном одеяле на спину. Вдох, выдох. Расслабление пришло с превеликим трудом. А погружение в себя уперлось в то красно-темное, что вылезло в школе. Еще усилие, и я увидела, что это очень неправильный поступок. По тому пути нельзя идти. Он тупиковый во всех смыслах. А для меня особенно опасный, потому что ведет назад. Расстроилась. Но все живы. Ошибки неизбежны. Через час повторила погружение и увидела решения.

На следующий день я подошла после первого урока к Гаврикову:

– Давай отойдем на пару слов.

Гаврила напрягся, но пошел за мной к окну.

– Сергей, я вчера плохо сделала. Прости меня, пожалуйста.

Гавриков засуетился, как на уроке, когда не знаешь задачи. Растерянный кивок в ответ.

– Мы, девочки, сейчас наиболее беззащитны. Таких мышц, как у вас, – я поглядела на его плечи, – у нас нет, и никогда не будет. Драться мы не умеем, вот и случаются косяки. Это на отчаянии. Если хочешь, можешь всегда называть меня Макакой. Я не буду обижаться.

Я наклонила голову и пошла в класс.

– Маша, – Гавриков стоял на месте, – ладно, все нормально. Если кто полезет, скажи. Уж лучше я сам.

Он усмехнулся на последних словах, прикрывая смущение.

Я на мгновение развернулась, посмотрев в глаза:

– Спасибо, Сережа.

После уроков я пошла в спортзал. Дома собрала форму. Кроссовок не было, нашлись кеды. Синий шерстяной спортивный костюм на все случаи жизни. Взяла трико от него. Оно в обтяжку. Лифчики я не люблю. Попросила маму сшить топик. Ткань мы искали вместе, но привез ее дядя Вася. Белая хлопковая, плотная, но приятная к телу. Для зимы пойдет. Я заказала пару простых и один с коротким рукавом в три четверти. Мама долго копалась в выкройках и журналах. Потом кроила и примеряла. Дедова швейная машинка Зингер тарахтела несколько вечеров. Вшили молнии. Получилось облегающе, но удобно. Майки у меня однотонные, белые, большей частью. А еще я нашла лыжную трикотажную шапку с бамбошкой. Красный, почти рыжий цвет, а белую бамбошку отрезала.