Мученики Колизея - Тур Евгения - Страница 17

Полемий нашел совет разумным. Он помирился с сыном, не вымолвил ни слова о христианах, сказал ему, что он возвращает ему свободу и одарил его деньгами для его удовольствий. Хрисанф благодарил отца, обрадовался примирению с ним и в тот же день вышел из дома. Когда вечером он воротился домой, кошелек его был пуст; он отдал все свои деньги христианскому епископу для раздачи бедным. Сердце его трепетало от радости при мысли, что и он мог одеть нагого и накормить голодного, как завещал Спаситель.

Через несколько дней в доме Полемия все засуетилось: слуги убирали портик дома гирляндами, развешивали богатые ткани между колоннами, выносили бронзовые курильницы и ставили их в парадных покоях. В одном из них накрывали столы и рассыпали на них розы и другие благоухающие цветы. Толпа поваров готовила ужин, состоявший из множества изысканных блюд: плоды самые редкие, сласти самые затейливые, словом все, что можно было достать, не жалея денег и стараний многочисленных невольников, было заготовлено. Были приглашены самые знатные, самые уважаемые лица города, известные в городе красавицы заготовляли для этого праздника дорогие уборы и разбирали свои драгоценности, намереваясь затмить нарядом и красотою одна другую. Полемий позвал сына и объявил ему, что дает праздник, на котором он должен присутствовать. Хрисанф не возразил ни слова и покорился воле отца, хотя по его задумчивому лицу видно было, что ему не нравилось это приказание.

Настал вечер; люстры зажглись, стены расписанные яркими красками с изображениями богинь и танцовщиц, при свете огней казались еще ярче, чем днем; покои наполнились благовонием духов, струившихся из курильниц и ароматом цветов. Обильный яствами и украшениями стол для ужина, с богатыми вокруг него ложами для пирующих, ожидал их в одном из самых больших покоев дома-дворца. Гости приезжали и приходили одни за другими. Женщины блистали красотой, драгоценными камнями и яркими одеждами. В доме играла музыка; шуты и танцовщицы готовились дать представления, вроде наших балетов. Входившие гости встречались со старым хозяином и молодым его сыном. Хрисанф приветствовал приглашенных отца с изысканною вежливостию, но оставался холоден и недоступен, хотя разговаривал со всеми. Молодые женщины и девушки были особенно любезны с ним, ибо находили его привлекательным и хорошо воспитанным. После различных представлений и увеселений начался роскошный ужин. Хрисанф, продолжая быть любезным, разговаривал с соседями, но не притронулся к изысканным блюдам ужина, не отведал вина и веселие избранного общества не коснулось его. Он думал о том, сколько денег истрачено на этот праздник, какая ненужная и, по его мнению, преступная роскошь являлась тут и сколько печали и слез можно было усладить и отереть на половину сумм, растраченных на излишние угощения. Однако он до конца продолжал занимать гостей и проводил их до порога дома. Оставшись один, он вздохнул свободно и удалился в свою комнату.

На другой день отец сказал ему, что он желает, чтоб он посещал собрания и пиры его знакомых, куда сам он был зван. Хрисанф повиновался. Он всюду сопровождал отца спокойный, но серьезный. Идти в цирк он отказался кротко, но твердо; на вопрос отца, почему он не хочет сопровождать его, отвечал:

— Богопротивно и мерзко видеть смерть людей, убиваемых для потехи. И зверя грешно мучить, но мучить человека великое преступление, тяжкий грех!

— Но ведь это не люди, это рабы, — сказал отец.

— Раб — человек, — возразил сын, — а мы обязаны любить всех людей.

Старик сенатор вздохнул и подумал, что лучше не продолжать разговора.

Так прошел месяц. Хрисанф хотя и посещал знакомых отца, пиры и праздники, но не изменился ни в чем. В известные дни он оставлял дом или поздно вечером, или рано утром, и отец не знал, где он бывает, но подозревал, что он посещает христианские собрания. Он не ошибался. То были кануны христианских праздников, и Хрисанф ходил ко всенощным и обедням.

Убедившись, что светская жизнь, пиры, праздники не развлекают сына, Полемий опять пошел к Корнелиану.

— Ну что? — спросил его тот.

— Все тоже, — отвечал старый сенатор грустно, — если не хуже. В свободное время он сидит один в своей комнате, и хотя всюду сопровождает меня, но, возвращаясь домой, делается задумчивее. Я усматриваю в нем какое-то вредное возбуждение: оно влечет его уединяться при всяком удобном случае. Это христианское колдовство. Всем известно, что эти люди обладают чарами, посредством которых властвуют. Какие светские удовольствия могут бороться с силой волшебства?

— Я не верю колдовству, — сказал Корнелиан, — если он задумчив, то сыщи ему умную и образованную девицу и сосватай его. Когда он женится, то не будет сидеть один, и умная, и добрая жена приобретет над ним влияние.

— Ты прав, это очень хороший совет; но где сыскать добрую и умную девицу?

— Как не найти; он нрава тихого, поведения скромного, богат и знатен. В невестах недостатка не может быть.

— Но я дорожу счастием сына, и мне надо быть уверенным, что будущая жена способна составить его счастие.

— Я об этом подумаю; я знаком со многими и постараюсь указать тебе девушку, достойную войти в твое семейство.

Через несколько времени Корнелиан с веселым лицом вошел к старому сенатору и едва успел поздороваться с ним, как сказал с живостию:

— Нашел, нашел! Лучше ничего вообразить нельзя.

— Что нашел? — спросил Полемий.

— Невесту для твоего сына, девица редкого ума, сиротка, хорошо воспитана, и одна из самых ревностных поклонниц Минервы, богини мудрости. Она по своему образованию и разумности произведет сильное впечатление на него и выхватит его из сетей хитрой и, по всему, что я слышу, сильной секты. Я ее знаю давно. Ее зовут Дарией, и за ней один только недостаток — бедность.

— Я богат, — возразил Полемий, — и деньги мне не нужны. Мне надо добрую и умную жену для сына, дочь для меня.

— Отлично. Прежде чем мы познакомим ее с твоим сыном, приходи в храм Минервы, я покажу тебе ее, если она тебе понравится, пригласи ее к себе в числе других девиц и женщин на обед.

Полемий отправился на другой день в храм Минервы. Этот храм находился недалеко от Колизея, и его развалины уцелели до сих пор. Их называют колоннадой, потому что ряд дивных колонн, красоты и размеров замечательных, обозначают место, где был построен и красовался когда-то храм Минервы. В то время он отличался изяществом архитектуры, гармонией и богатством украшений. В храме стояла великолепная статуя Минервы и привлекала множество поклонниц. Дария с подругами очень часто посещала его. В этот день она приносила жертву богине и, склонившись пред колоссальною статуей, бросила несколько зерен на горящие уголья. Полемий увидел ее, будто одетую облаком, стоящую на одном колене пред статуей богини, и сама она показалась ему богиней красоты и женской скромности. Она была одета в простую белую тунику, но ее стан тонкий, как стебель, ее прелестные глаза, поднятые вверх с мольбой, все выражение лица, обличавшее чистую и добрую душу, пленили его. Он познакомился с нею и пригласил ее к себе вместе с другими ее подругами.

Хрисанф и Дария познакомились, и когда Полемий объявил сыну, что он желает, чтобы он женился на Дарии, Хрисанф смутился при мысли, что она язычница. Он отправился к епископу и просил его совета. Епископ отвечал ему, что апостол Павел не только не запрещал, но одобрял брак язычника с христианкой и христианина с язычницей, ибо муж должен стараться обратить жену и жена мужа в истинную веру. Хрисанф успокоился; ему приятно было исполнить желание отца, он хотел своим беспрекословным послушанием загладить невольное огорчение, которое причинил ему, приняв христианство. Полемий, получив согласие сына, возрадовался. Он тотчас предложил руку сына Дарии, и умолял ее дать свое согласие. Такой знатный брак, видное положение жениха, его приветливость, надежда стать хозяйкой в богатом доме, заставили Дарию согласиться, не раздумывая. Полемий прислал ей богатые подарки, изящные туники и пеплумы, украшения из жемчугов, драгоценных каменьев, золотые обручи изящной работы для рук и волос, золотые цепи и ожерелья. Хрисанф и Дария были объявлены женихом и невестой и мало-помалу сближались, вступая в дружеские разговоры.