Идущий вопреки (СИ) - Ра Дмитрий - Страница 30

Я шел вперед, на толпу. Здесь я хозяин; здесь я Бог; я хожу там, где хочу; здесь мне надо быть; здесь мой дом и вы это чувствуете. Глупо связываться со мной: ведь я уверен, что делаю, а вы нет.

Уверенно обходя чужие спины, растискивая потные и недовольные тела в стороны, я шел ко входу в богадельню. Никто не смотрел на меня, всем было плевать, кто очередной раз толкнул их в тухлую лужу под ногами. Кто-то зло взглянул сквозь меня, но сразу же отвернулся и занялся любимым делом — облапыванием молодой женщины, что лежала на животе под его ногами. Человек сдирал с нее испачканную юбку, но та не пыталась сопротивляться, лишь обхватила новорожденный комочек двумя руками, но тот уже захлебывался в черном месиве.

Взмах. Человек не понял, что с ним произошло. Ладонью руки я вбил широкий кадык обратно в грязную шею. Обхватив ее обеими руками, он с ужасом в глазах пытался хватать воздух ртом. Ногой я перевернул истощенную и истоптанную крестьянку, а единственной рукой положил ей на живот задыхающегося ребенка — тот истошно завопил, освобождая легкие и рот от грязи, вдыхая воздух второй жизни. «Проживи её достойно», — мысль прорвала безмолвие. Схватив девушку за шиворот и распихивая по пути бушующий народ, я отволок их в сторону.

Женщина успела приоткрыть заплывшие и очень уставшие глаза. Разбитые губы что-то попытались тихо сказать, но спина человека, покрытая длинными угольными волосами, уже скрылась в дикой толпе.

Я шел, пытаясь вернуть состояние безмятежной уверенности. Женщина с ребенком выбили меня из колеи. Я должен быть уверен, что точно имею право идти через вас, словно острый кинжал сквозь масло. Вот передо мной городская стража, которая громко орет и расталкивает озлобленную толпу. Один из них посмотрел на меня. Какое-то мгновение в его глазах промелькнуло сомнение, но вскоре он убедился, что я не агрессивно настроенный дикарь и не представляю угрозы; да и похоже, что работаю здесь уже давно.

Я прошел между стражами, отворил створки тугих ворот и вошел в обитель Богини Отверженности.

Пот ручьём стекал с моей разгоряченной спины. По ощущениям я будто пробежал двадцать лиг без остановки. Единственная радость — сейчас вид мой соответствовал больному и убогому.

Я осмотрелся. Удивительно, но здесь было чисто, просторно и даже в какой-то степени величественно. Пустоватый, но просторный зал встретил меня золотистым мерцанием множества свечей. Статуя Ганры гордо возвышалась в центре — высокая молодая женщина в довольно откровенном наряде. Мастер по камню постарался — на холодном монументе были видны мельчайшие детали женского чувственного тела. Стройный стан облачён в невесомое, казалось, платье. Сквозь эту каменную вуаль виднелись многочисленные рваные и глубокие шрамы. Руки женщины были закованы в цепи и вытянуты перед собой. Томные глаза смотрели куда-то вдаль и воплощали в себе самопожертвование. В писаниях говорилось, что Ганра сама изувечила и заковала себя. От статуи веяло прохладой.

Толстые свечи здесь были везде, пахло какими-то благовониями. На стенах, на полу, тут и там стояли ростовые канделябры, чаши для воска были переполнены и горячие капли отбивали ритм по мраморному полу.

Кап… Кап… Кап…

Маленькие окна находились очень высоко на стенах и плохо освещали этот большой зал, где каждый звук отдавался эхом и уходил в недра богадельни по смежным коридорам. Неподалеку на коленях стояла Сестра Ганры в черном облегающем наряде и тянула обе руки к богине. Глаза ее были наполнены фанатичным блеском. Не обращая внимания на многочисленных взгляды, она шептала. Острый слух уловил умоляющие и одновременно испуганные слова:

— Прости меня, я искуплю. Прости меня, я искуплю. Прости меня, я искуплю.

Вокруг меня толпился разномастный люд, но уже не так агрессивно настроенный, как снаружи. И причина этого была проста до безобразия. Тех, кто сильно возмущался без лишних слов выпроваживали за двери. Вот и сейчас, седовласая женщина громко переговаривалась с одной из сестер. Та лишь мимолетно взглянула в сторону стража, что бдел у выхода и безразлично поглядывал на присутствующих. Мужчина в белой кольчуге тонкого плетения схватил возмущенную женщину под локоть и довольно грубо отправил ее за дверь. Женщина покрыла стража порядка всеми известными проклятиями, не забыв при этом затронуть его отца, мать, детей и блудницу-жену, но тот никак не отреагировал — глаза его выражали пустую отрешенность: его дело простое.

Все скамьи вдоль стен были заняты. Люди на них скромно и мирно дожидались своей очереди. Никто не хотел быть выпровоженным охраной. Яркий пример того, как кнут и пряник делают разумное существо действительно разумным. Без правил всегда будут смерть, боль и несчастье. Анархия, разгром, нищета и болезни — вот что ждет тех, кто отказывается соблюдать хотя бы те правила, которые мы устанавливаем сами себе для того, чтобы оставаться личностью, а не дикими животными.

— Почему?! Я пятый раз пришел! Пятый! Мне что — сдохнуть что ли?! — завопил мужчина без ноги на служительницу богини. Эхо рубануло по тишине и люди на скамье синхронно вздрогнули. Руками он опирался на деревянные палки. — Мне нужна нога! Чертова нога! Вы мне ее отрезали из-за гребанного перелома! Я ее сломал! Я не могу теперь работать! Кто будет моих детей кормить, а?! Ты, сучья дочь?!

Все отвернулись, никто не хотел смотреть на отчаявшегося шахтера. А судя по сильным рукам и чумазому лицу — он был именно шахтером, который сутки напролёт крошит киркой земную твердь.

Я встал в тень дальнего угла, подальше от тусклого света церковных свечей, и наблюдал. Вот двое белых стражей бесстрастно схватили мужчину и вытолкали его за дверь, в гущу злой толпы. Тот упал в густую грязь и скрылся за десятками бушующих ног. Какая-то пожилая женщина встала со своего места и, еле-еле перебирая ногами, подобрала деревянные опоры мужчины. С кряхтением она приоткрыла дверь и вытолкнула их вслед одноногому бедолаге. Когда же она возвращалась на свое место, то его уже занял толстый мясник, что почесывал необъятное, вываливающее из-под рубахи, пузо. Запах мяса и пота от него разил во все стороны.

— Встала — место потеряла, — громко рассмеялся мужчина, сотрясаясь словно комок стуженного свиного жира.

К нему тут же подошла одна из сестер и пристально посмотрела в поросячьи глазки. Мясник перестал смеяться и немного поежился на месте.

— Самопожертвование — вот что ценно для нее. Эта женщина была добра к тем, кто не зрит. А что ты понимаешь? — совершенно монотонно, словно по церковным писаниям, проговорила сестра Ганры.

— Э… — выдавил из себя мужчина, но ответ его уже никому не нужен. Девушка ушла, шурша полупрозрачным подолом черного облачения.

Здешняя атмосфера сильно действовала мне на нервы. Я не любил находится среди людей, а уж тем более, я не любил такие толпы в совокупности с фанатиками. Здесь мне достаточно тяжело сосредоточиться — такое ощущение, что мой разум опустили в грязные, с копошащимися злобными личинками, воды тюремных топей.

Но всегда нужно подстраиваться. Подстраиваться или погибнуть.

Одна из сестер Ганры проходила мимо, и я уверенным голосом громко произнес слова:

— Отверженность в любви к ближнему — есть благо Творца и матери его Ганры.

Та остановилась и медленно повернула голову в поисках того, кто произнес завет третий, откровений Ганры. Как я и предполагал, мало кто из местных прихожан читают священные писания богини Отверженности. Что уж говорить, большая часть из них читать вообще не умеет. Мне же в Академии приходилось заучивать наизусть и более сложный слог.

— Милость Её озаряет нас, — протянула она тонким голосом, заметив меня в углу: с окровавленным обрубком, отрубленным ухом и невидящим оком. Разумеется, я не стал прятать свои увечья под повязкой.