Счастливый уголок - Корсунский П. - Страница 8

Сначала Оберлин завел такие приюты при своем доме да у некоторых добрых людей; потом стали принимать малых детей под надзор при школах в послеобеденные часы до вечера (а уроки с подростками к обеду кончали), а затем наняли для приютов отдельные помещения; еще несколько лет спустя построили для них и особые здания.

В этом деле, также как во всех благотворительных делах, большою помощницею Оберлину была жена его.

Когда Оберлин собрался на пасторство, и задумал жениться, сватали ему и богатую невесту, и красивую невесту. Но он искал девушку, которая бы охотно, без ропота и сожаления, согласилась жить в бедности, не вынуждала мужа искать богатого прихода; которая бы находила счастие в общей работе с ним на просвещение темных людей, на подъем населения бедного, захудалого, павшего духом.

И такую девушку он нашел. Шестнадцать лет, до самой смерти своей (1783 г.), была она ему верною помощницей в заботах о бедных, о сиротах, о беспризорных детях, о школах, в лечении больных, в уходе за больными…

И не только сама работала она неустанно, полная любви, приветливая, смиренная, но еще сумела собрать вокруг себя целый кружок таких же добрых, самоотверженных тружениц, которые помогали и ей, и, по смерти ее, овдовевшему Оберлину. Их имена с сердечной признательностью поминают в Каменистой долине.

Особенно памятна Луиза Шлеппер. Уже с 16-ти лет стала она заниматься с детьми, а потом, не переставая обучать детей, поступила в дом пастора прислугой. Когда же Оберлин овдовел, оставшись один с семью ребятами на руках (всех детей у него было девять), Луиза покоила старика, нянчила детей, вела хозяйство.

Поступила она в дом Оберлина еще при жене его, послужила в нем около десяти лет по смерти ее, и, в первый день 1793 года, вместо поздравления с «новым годом», подает старику пастору письмо.

Распечатывает пастор и читает:

«Дорогой, любимый отец наш.

Позвольте мне, ради нового года, просить у вас милости, о которой просить давно собираюсь. Я теперь свободна, так как мне не приходится более ни заботиться об отце, ни выплачивать его долгов; не откажите мне, дорогой батюшка, — позвольте называться вашей приемной дочерью. Перестаньте, прошу вас, платить мне жалованье. Ведь раз вы будете обращаться со мною, как с дочерью, вы не оставите меня без необходимого. Немногое мне и нужно: понадобятся небольшие расходы на чулки да башмаки, но, когда они мне нужны будут, я скажу вам, как бы сказала отцу. Прошу вас, родной, не откажите, а соблаговолите признать меня нежно преданной вам дочерью.

Луиза Шлеппер».

И стала она членом семьи; усердно помогала пастору в приходских делах, как, бывало, помогала ему жена; умерла же всеми почитаемая, как благодетельница бедных и сирот.

Под старость неожиданно получила она около 1250 рублей. Один добродушный француз, Монтион, оставил большой капитал, чтобы из процентов его ежегодно выдавали награды самым добродетельным людям. Распорядители капитала один раз и прислали награду Луизе. Она тотчас же раздала все деньги на добрые дела.

На могиле ее надпись:

«Луиза Шлеппер. Родилась 1763 г.; умерла 1837 г. Смиренная христианка. Верная слуга и помощница отца нашего Оберлина. Наставницею детей была с 1779 года. Учительницею пробыла 58 лет, в семье Оберлина — 48 лет».

Не менее замечательны сестры София и Магдалина Бернард. Небогатые девушки эти, исполнившись любви к ближним, просили у отца разрешения взять трех сирот на свое попечение. Отец сначала согласился было на их просьбу, но потом, когда случился неурожай, стал обращаться с приемышами сурово: нередко доводил их до слез, попрекая каждым куском. Сестры наняли отдельную хату и стали поддерживать детей своею работой. Когда первые ребята подросли, взяли они еще четырех. Жили они пряжею шерсти. Ребята помогали сколько могли, а добрые сестры не покладывали рук.

С трудом перебивались они… Но вот однажды получают письмо от бедного портного, что жил высоко на соседней горе. Он жалуется на крайность, на болезнь жены; у него трое детей, старшему еще нет четырех лет; он решительно не в состоянии кормить всех, присмотреть за ними, и просить призреть несчастных.

Вечером пошли сестры на гору; подошли тихонько к хижине портного. Там брезжит свет. Заглянули в окошки: видят, действительно, нужда большая… Ничего не прибавил бедняга, только правду написал… Пошли, взяли каждая по ребенку и понесли домой.

София очень нравилась одному доброму парню, да и он был ей по сердцу; однако, когда он посватался, она отказала ему.

— Я вас так люблю, — сказал жених — что готов ждать сколько угодно, ни на ком другом не женюсь. Когда передумаете — скажите.

— Если так, — ответила София, — признаюсь вам откровенно, почему отказываю. Не могу я расстаться с детьми, которых приняла на свое попечение.

— Раз я беру мать, беру и детей — заявил молодец.

Поженились. И не только все дети остались при них, а еще принимали они потом и других сирот, и воспитывали их, как родных.

— «Видя такие благодеяния этих христолюбцев, их считают людьми состоятельными, — писал Оберлин. — А я твердо знаю, что заработки их незначительны. На благодеяния они тратятся много, но у них зачастую не на что купить себе необходимого платья».

Назовем еще Катерину Шейдекер, Марию Миллер… И о них Оберлин свидетельствует:

«Бесплатно занимаются с соседними детьми; сами бедны, а находят возможность помогать людям: это истинные матери сирых и страждущих».

Первою няней в детских приютах была Сара Банцет — тоже девушка очень замечательна, но она, к сожалению, умерла в раннем возрасте, 29-ти лет от роду.

В приютах, школах няни, учителя, учительницы говорили с детьми, и приучали их говорить между собою только на хорошем французском языке. Вскоре старый говор молодежь и понимать перестала; мало-помалу он вовсе и вывелся. Приучали тут также детей к чистоте, опрятности, к приветливому обращению друг с другом и со старшими. Везде дети видели только заботу о себе, постоянно слышали, что люди должны помогать один другому… и вырастали в этих правилах.

Но как же было Оберлину приучать своих прихожан жить собственным умом; не надеяться постоянно на помощь, на руководство со стороны? Для этого лучшая дорога — раз дав образование людям, приучать их к дружной заботе об общем деле.

— Вы бы, — начал поговаривать пастор, — сходились между собою потолковать о том, что у кого в хозяйстве делается. Друг другу бы советом помогали; каждый рассказывал бы другому что испытал, что прочел. Может сообща книжку выпишите, семян каких… А то ведь есть сельскохозяйственные общества, конторы разные. Можете — если чего не знаете — туда написать, спросить совета.

Толковал, толковал и учредился «Сход хозяев Каменистой долины». Всякий, кто в этот сход являлся или — как это называлось — каждый «член схода» вносил по нескольку копеек в год на письма, книжки, хозяйственные газеты, семена…

И пошло дело на лад. Вскоре «Страсбургское сельскохозяйственное общество» приняло «Сход хозяев Каменистой долины» под свое покровительство, стало им помогать: книжками, советами, а иногда и деньгами. Устроили при «Сходе» питомник плодовых деревьев, лучших хозяйственных орудий и семян. Продавались они при нем и дешевле, и со всякими льготами, в рассрочку. Много «Сход» помог хозяйству долины, а — главное — в нем прихожане Оберлина день ото дня все больше приучались следить за улучшениями в хозяйственном деле, испытывать что им пригодно, приучались вести свое дело сами и сообща.

Видя это, добрый пастор мог надеяться, что и без него хозяйство в долине пойдет исправно, не упадет.

Завел он затем сберегательную кассу (кассу для сбережений), и — отдельно от нее — ссудную кассу.

В устройстве ссудной кассы опять помогли пастору добрые люди со стороны. Она назначалась для бедных людей; на выручку их в черный день. Собрал пастор разными пожертвованиями для нее на наши деньги рублей триста, и стал раздавать взаймы при беде кому сколько, но не свыше рублей 12-15-ти. Поправившись, необходимо нужно было деньги отдать, хотя понемногу. И отдавали исправно: очень уж стыдно было перед людьми не отдать! Ведь не отдал кассе, когда мог, — значит у других бедных отнял; им не из чего будет помогать. И сберегательная и ссудная касса потом перешли в общественное ведение.