Счастливый уголок - Корсунский П. - Страница 4

— Очень, очень просто!.. Прекрасно! — бормочет удивленный Штубер.

Вот думает он в то же время: — как раз по бедному приходу пастырь.

И стал рассказывать Оберлину зачем пришел: что за беднота живет в отрезанной от мира, одинокой долине; как он провел в ней сначала шесть лет, затем еще семь лет; как старался оживить ее, как там все бедно, и темно…

К бедным, темным людям, на работу в пользу несчастных как раз тянуло Оберлина, и, как только подыскался другой пастор на его место в полк, он собрался в свой бедный приход, в Каменистую долину.

Грустное впечатление произвел на него вид жалких хижин, разбросанных по унылой долине. Поговорил с жителями; видит, что стараниями Штубера, они стали посмышленее; что теперь с ними, пожалуй, можно будет столковаться и о том — как долине общими усилиями выйти из нищеты.

— «Ночь минула, настал день» — проповедовал он своим прихожанам словами апостола: — «Оставим же дела тьмы и будем жить, как подобает просвещенным»…

«Делами тьмы называю дела, которые можно извинить людям темным по темноте их: уныние отчаяние, безделие, пьянство, притеснение слабых, помыслы каждого о себе одном, нерадение о благе общем»…

«Просветившись унывать, отчаиваться человеку не должно. Отчаяние — смертный грех. Ободритесь духом, и, в надежде на благословение божие, примемся дружно выпутываться из своего убожества».

«Надеяться на помощь Бога не значит — сидеть сложа руки, ждать у моря погоды. Надеяться — не то же, что лениться, бездействовать. Под лежач камень вода не течет. Надеяться на помощь божию значит — работать без уныния, в твердом уповании, что рано или поздно Господь не оставит трудов наших втуне».

«Господь учить нас далее работать в духе любви Христовой. Прошу вас, братья, помыслите об этой работе: Господь первою, высшею заповедью своею поставил для каждого — любить ближнего как самого себя. Не значит ли это, что братская любовь между людьми, доброе согласие между ними, содействие общему благосостоянию и порядку — ему угодны прежде всего. Дабы утвердить эту заповедь на земле, Господь приял смерть крестную; являя нам высший образец любви, он пострадал нас ради».

«Памятую смерть его, бросьте взаимную ненависть, вражду, споры, неправду. Подумайте, что, следуя заветам Христа, мы всеми силами должны стремиться к единению, к взаимной помощи, и если уклонимся от общего дела, тем самым уклонимся от утверждения заповедей Христа на земле».

«Потому ополчимтесь на общий труд».

«И вспомним притом еще слова Спасителя: „Кто не со мною, тот против меня“. Потому не только греховна вражда к общему делу; непростительны и холодность, равнодушие к нему, нерадение о нем».

«Памятуя о пострадавшем за нас Христе, исполним заповедь братолюбия!..»

Пояснял Оберлин, что — если, оставить уныние; если неустанно, дружно, стоять друг за друга; если год за годом хлопотать об улучшении долины — можно выйти из нищеты и всякой беды.

К каким же общим заботам звал пастор своих прихожан?

Внимательно выходил, выездил, высмотрел он сначала всю долину до мелочей; обдумал, что можно сделать для нее, и тогда только обратился к прихожанам с советами.

Указывал он им, что неподалеку от несчастных полей есть глина, что по оврагам лежит снесенный с гор ил, что глиной да илом можно на первый раз сдобрить песчаную почву; указывал на необходимость изменить посадку картофеля, завести фруктовые деревья, улучшить огороды; призывал общими силами исправить дороги…

Слушали прихожане поучения пастора и в церкви, и при встречах с ним, и пока он говорил, не могли не соглашаться, что говорит он дело, но чуть он уходил, начинались толки:

— Учил бы себе там как знает в церкви: как жить, спасаться; а в наши домашние дела нечего ему лезть: кто пьет, кто ссорится!..

— Да, видишь, еще к каким-то общим работам приговаривается!

— Это, брат, шалишь!.. На себя-то не наработаешься, а кому еще про всякого Федота работать охота!..

— По книжкам бредит!.. Выдумал нас учить — как землю справлять! Как около нее ходить!.. Мы, небось, это дело с малолетства знаем… И отцы, и деды хлебопашеством занимались…

— Чего уж тут, коли земля не родит!.. Вон она, матушка, какова! — гляди, что и было то в ней силенки, и ту потеряла.

— Одно дело: бросать ее надо!

— Походил бы около нее голодный, заговорил бы…

— А тоже затвердил: «не пей, не пьянствуй!.. не ленись…» Слыхали мы это!

— А мы вот что, братцы, — его, неленивого, проучим-ка хорошенько… и замолчит! — решил какой-то подгулявший молодец.

— И то!..

— Надо, надо проучить! — подхватило несколько парней.

— Ну, это вы опять неладно затеяли! — стали усмирять старики расходившуюся молодежь.

— Чего неладно?..

Слово за слово. Порешили ребята — проучить пастора, поразмять ему бока, чтобы свое дело правил, а в их дела не мешался; и, не откладывая, проучить в первый же праздник, как после обедни да после обеда гулять выйдет!

Видят кто поумнее — затевается что то неладное. Предупредили пастора.

Наступило воскресенье. Служит Оберлин обедню; выходит — как водится — проповедь говорить (в лютеранских церквах при всякой обедне священник обязан поучать народ):

— «У св. евангелиста Матфея», — начал он, — «читаем, как Господь учит переносить обиды со смирением: „Не противься злу. И если кто ударить тебя в правую щеку, подставь ему левую?..“».

Долго ли говорил Оберлин об этом, и что говорил — не знаю. Только кончилась обедня, разошелся народ, и стали озорники собираться у одного из зачинщиков, чтобы вместе идти навстречу пастору, «проучить» его..

— Посмотрим, как-то он нам будет щеки подставлять! — смеялись они.

— И пришло же ему на ум такое слово сказать! Теперь и жаловаться не смей. Сам говорил: «переноси со смирением!..»

Все расхохотались…

Вдруг отворяется дверь… Входит сам Оберлин.

— Я к вам, друзья. Слышал — вы меня к наказанию приговорили, и вот пришел. Если есть за что — накажите. Отдаюсь вам в руки, чтобы избавить вас от подлости — от нападения на человека исподтишка!

Слова эти сказаны были так простодушно, так спокойно, что у парней руки опустились. Они стояли, полные стыда… Наконец один из них подошел к Оберлину и протянул ему руку.

С приветливой, светлой улыбкой подал ему свою руку и пастор. За первым подошел второй, там третий…

— Теперь, друзья, пора и по домам, обедать! — проговорил Оберлин. — Чего нам ссориться… в мире жить лучше!

Услыхали об этом ребята из другой деревни.

— Ну, — говорят — уж мы бы не сдались!.. Вот, подождите, к нам он приедет служить, мы его в деревенском водопое выкупаем, — поохладим, чтобы не так горячо за дело брался.

В той деревне тоже была небольшая церковь, только, по бедности прихода, при ней своего священника не было, а иногда Оберлин приезжал из «Лесного Ручья», и служил в ней.

Приехал он и в день, назначенный для купанья; приехал, как обыкновенно, верхом. Выходить к проповеди:

— Слышал я — говорит — что меня на возвратном пути отсюда хотят насильно выкупать. Не знают моей лошади! На ней меня не схватить… Потому облегчу труд умышляющим против меня. Пойду домой пешком, лошадь попрошу привести за собою. Тогда исполнить задуманное будет нетрудно… Бегаю я плохо.

Действительно, пошел он к «Лесному Ручью» пешком. У водопоя на дорогу высыпало из засады несколько дюжих парней.

Оберлин, не ускоряя шага, спокойно шел им навстречу, поравнялся с ними, и так дружелюбно поклонился, что никто не тронул его!