Судьба на троих (СИ) - "Майский День" - Страница 22

— Это та самая шкатулка?

— Безусловно.

Я мог утверждать наверняка, потому что, исследовав ларец после драки, обнаружил слегка погнутый завиток на уголке и расправил его пальцами как сумел. Получилось недурно, но крошечный дефект всё же сохранился.

— Открой, — предложил король.

Я взял шкатулку и поднял крышку. Она оказалась пуста, но я и прежде держал вещицу на ладони и мог совершенно точно сказать, что вес её не изменился. В чём другом, но в этом вампиры не ошибаются. Значит, в ней изначально не было сокровища. Подарить упаковку без содержимого по драконьим правилам значило нанести чудовищную обиду. Зачем Аелия это сделал?

Я так растерялся, что в голове совсем не осталось мыслей, мог лишь тупо смотреть в бархатное нутро ларца и не знал, что мне делать дальше. Аелия хотел выставить меня вором? Для чего ему это? Со своим монархом он как-нибудь разберётся, а я стану зерном, которое перемелют жернова взаимных упрёков? Прахом, как ящерка и мечтал.

В следующий миг я понял ещё одну вещь. Вторично прикоснувшись к ларцу, я подвёл себя под ту же беду. Не вернуть вещь королю я не мог, а вручить её пустой, значило уже лично нанести ему оскорбление. Закон связал по рукам и ногам.

Я был состоятелен, мог отсыпать сокровищ, чтобы наполнить шкатулку доверху, но при себе ничего не имел. Никогда не носил драгоценностей, и Аелия об этом отлично знал. Король тоже понимал, что не выкручусь, недаром же под предлогом мытья меня заставили полностью разоблачиться и сменить одежду.

Потемнело на душе, а мне ведь понравился этот дракон. Я искренне сожалел о том, что вызвал его гнев. Я посмотрел на непроницаемые черты, потом вновь на дно шкатулки, и вот тут замысел Аелии стал понятен целиком. Отчаяние заполнило мою пустоту, едва не пошло через край, все силы ушли на то, что сохранить его внутри, не позволить пролиться на всеобщее обозрение исказившимся лицом, невольной дрожью, а то и слезами. Клыки и те съёжились в дёснах, я почти потерял природную суть.

У меня не было своих драгоценностей, зато имелась одна его. Ошейник. Единственная вещь, которую я мог вложить в ларец, спасая честь и обрекая себя на остаток вечности, проведённый в подвале ящеркиного замка. Как всё просто сложилось, а я, дурак, радовался временной свободе. Забыл, что воля не случается изредка. Она либо есть, либо её нет. Может быть и правы все, кто задавал простой вопрос. Лучше мне было умереть, чем жить — так.

Инвиктию, как видно, надоело ждать, он протянул раскрытую ладонь.

— Сейчас, мгновение, — пробормотал я.

Пружина сработала не сразу, видно пальцы у меня всё же слегка тряслись, но я справился, снял и уложил сияющую змею в ларец. Он довольно наполнился. Проклятый ящерка всё рассчитал, не с моим статусом было играть в эти игры, поражение неизбежно приобретало законную жертву. Захлопнув крышку, я вернул шкатулку королю. Сразу стало легче. Шея казалась непривычно голой — в самый раз для топора. Глаз я не поднимал, просто не хотелось.

— Почему там, в зале, ты улыбнулся моему сыну?

Так это был принц? Действительно, походил обликом на отца, и сердце сохранил доброе. Повезло драконам заполучить достойного наследника. Я ответил:

— Он мне сочувствовал.

— Это такая редкость?

— Конечно.

Требовалось объяснять древнему ящеру очевидные вещи? Мир бы не рухнул от таких пустяков. Надеюсь, у принца не будет неприятностей из-за того, что посмел жалеть чужого невольника.

Король поднялся, и я тотчас последовал его примеру. Как и ожидал он оказался заметно выше ростом. Я ощутил себя мальчишкой рядом с ним. Шкатулку он всё ещё вертел в пальцах, словно желая напомнить мне о неотвратимости зловещей судьбы, а потом, откинув крышку и достал ошейник. Когда тяжёлая цепь вновь коснулась горла, и щёлкнул замочек, я не сумел сдержать нервической дрожи, не знаю, как на ногах устоял. Отчаянно собирал себя в кучу, и растекался как песок — вот ведь беда.

Горячие ладони легли мне на плечи.

— Что обещал сделать с тобой Аелия, вернись ты без ярма?

Я ответил. Король молчал, и я рискнул поднять голову, чтобы заглянуть ему в лицо. В янтарных глазах вновь плескались алые искры. В чем я опять провинился, чем вызвал приступ злости? Бояться не осталось сил, я лишь молча ждал приговора. Ладони лежали ровно, не пытались свернуть мне шею, и тогда я понял, давно следовало сообразить, что гнев дракона обращён совсем не на меня.

— Ступай, мальчик.

Я отодвинулся на шаг, поклонился, а потом вышел, с первого раза найдя дверь.

Едва кусок первоклассного, судя по запаху, дерева отделил меня от монарха и необходимости твёрдо держаться на ногах, как колени подогнулись, и я позорно рухнул бы на пол, ну или, по меньшей мере, тихо припал к ближайшей стене и аккуратно по ней сполз, не поддержи меня уверенная рука. Как-то сложно пошла волнами жизнь, если изрядно битый ею вампир едва не свалился в обморок после мирной беседы без видимого пристрастия.

— Эй, парень, да что с тобой?

Я заглянул в травяно-зелёные глаза, и голова закружилась ещё сильнее, ладони невольно сошлись на тонкой талии.

— Вампир, ты сознание теряешь или подкатываешь исподволь? — поинтересовалась драконица.

Я возблагодарил небеса за то, что она не рассердилась. От оплеухи летел бы я, наверное, вдоль коридора и на своих двоих не удержался, причём не только потому, что драконы народ крепкий, но в силу собственной слабости, которой не находил прощения.

— Мне нельзя подкатывать, — сказал я честно.

— Почему? Поверь, я тебя тщательно рассмотрела. Одних очей, синих как небо в разгар летнего дня, хватило бы для сведения с ума всех девушек в округе, так ещё и сложён ты отменно.

Приятная откровенность ошеломила, а близость горячего женского тела наполнила жаром собственное и осталось лишь одно желание: молчать, и позволить губам и ладоням поведать Дани всю силу и глубину моего одиночества, но утаить правду я не мог, недоговорённость считая гаже откровенной лжи.

— Аелия запретил, — объяснил я.

— Твой дракон? Ну раз такое дело идём накормлю, а то неладно гостю голодному быть.

— Кому? — переспросил я.

Ноги, только начавшие обретать крепость, опять едва не подкосились. Сколько же лет никто меня так не называл? Я привык быть вещью, которую используют, как считают нужным и временами выбивают усердно словно ковёр. Я отвык видеть в себе человека.

Между тем, мы, оказывается, уже шагали по коридору, причём по-прежнему обнявшись. Не помню, чтобы я когда-нибудь до такой степени терял контроль над собой, но и в нормальное состояние возвращаться не тянуло — я разнежился.

— Вампир, я думала вас ничем не проймёшь, а ты чувствительный как цветок на морозе.

Сам себя таким ощущал. Дани была лишь чуть ниже меня ростом, как раз настолько, чтобы я смог уткнуться лицом в её волосы, втянуть запах, такой чудесный, что по телу прошла сладкая дрожь. Для вампира аромат значит очень много, почти всё. У нас превосходные глаза, чуткие уши, но только носу мы доверяем целиком.

Драконица засмеялась, поёжилась.

— Щекотно! Ты идти-то уже можешь, а то ведь практически тащу на себе взрослого мужчину?

Я признался:

— Мне не хочется тебя отпускать.

И опять зелёные глазищи уставились на меня, и не затерялось в них ни одной жёлтой злой искорки, и в душе от этого началось смятение, и сердце забилось как у безоговорочно живого. Я тянул в себя восхитительный запах, сглатывал сухим горлом пустоту и тихо сходил с ума.

Дани лукаво улыбнулась, как видно наблюдая не только мою наружность, но и всю без утайки развернувшуюся суть.

— Мне тоже. Притворяйся дальше немощным, синеокий!

Дружелюбная нежность мягко согрела. Как мало мне потребовалось тепла, чтобы наполниться им целиком, замёрз, наверное, за долгие годы.

Покой, куда привела драконица, был, видимо, харчевней для стражников или других воинов, я не слишком хорошо разбирался в знаках отличия. Дани усадила за стол на добротную лавку и велела подождать, сама ушла. Обнаружив прямо перед носом кувшин, и убедившись, что в нём вода, я налил себе с верхом и тут же выпил. Горные ручьи дарили лёгкость духу и телу, песочный жар в глотке утих. Я вновь наполнил кружку и принялся цедить для удовольствия, не спеша.