Пять ложек эликсира - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 8
- Предыдущая
- 8/13
- Следующая
Один только Павел Павлович с видимым наслаждением вкушает «Черную бодрость». Иван же Давыдович хотя и поднес свою чашечку к губам, но не пьет а пристально смотрит на Феликса. И Наташа не пьет: держа чашечку на весу, она внимательно следит за Иваном Давыдовичем. Ротмистр ищет, где бы ему присесть. А Курдюков у себя в углу уже совсем было нацелился отхлебнуть и вдруг перехватывает взгляд Наташи и замирает.
Иван Давыдович осторожно ставит свою чашечку на стол и отодвигает ее от себя указательным пальцем. И тогда Курдюков с проклятием швыряет свою чашечку прямо в книжную стенку.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (хладнокровно): Что, муха попала? У вас, Феликс Александрович, полно мух на кухне…
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Князь! Ведь я же вас просил! Ну куда мы денем труп?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (ерничает): Труп? Какой труп? Где труп? Не вижу никакого трупа!
Наташа высоко поднимает свою чашечку и демонстративно медленно выливает кофе на пол. Ротмистр, звучно крякнув, ставит свою чашечку на пол и осторожно задвигает ногой под диван.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Ну, господа, на вас не угодишь… Такой прекрасный кофе… Не правда ли, Феликс Александрович?
КУРДЮКОВ: Гад ядовитый! Евнух византийский! Отравитель! За что? Что я тебе сделал? Убью!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Басаврюк! Если вы еще раз позволите себе повысить голос, я прикажу заклеить вам рот!
КУРДЮКОВ (страстным шепотом): Но он же отравить меня хотел! За что?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Да почему вы решили, что именно вас?
КУРДЮКОВ: Да потому, что я сманил у него этого треклятого повара! Помните, у него был повар, Жерар Декотиль? Я его переманил, и с тех пор он меня ненавидит!
Иван Давыдович смотрит на Павла Павловича.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (благодушно): Да я и думать об этом забыл! Хотя повар и на самом деле замечательный…
Феликс, наконец, осознает происходящее. Он медленно поднимается на ноги. Смотрит на свою чашку. Лицо его искажается.
ФЕЛИКС: Так это что — вы меня отравили? Павел Павлович?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Ну-ну, Феликс Александрович! Что за мысли?
КЛЕТЧАТЫЙ (благодушно разглагольствует): Напрасно беспокоитесь, Феликс Александрович. Это он, конечно, целился не в вас. Если бы он целился в вас, вы бы уже у нас тут похолодели… А вот в кого он целился — это вопрос! Конечно, у нас здесь теперь один лишний, но вот кого он считает лишним?..
ФЕЛИКС: Зверье… Ну и зверье… Прямо вурдалаки какие-то… Клетчатый:
А как же? А что прикажете делать? У меня, правда, опыта соответствующего пока нет. Не знаю, как это у них раньше проделывалось. Я ведь при источнике всего полтораста лет состою.
Феликс смотрит на него с ужасом, как на редкостное и страшное животное.
КЛЕТЧАТЫЙ: Сам-то я восемьсот второго года рождения. Самый здесь молодой, хе-хе… Но здесь, знаете ли, дело не в годах. Здесь главное — характер. Я не люблю, знаете ли, чтобы со мной шутили… Быстрота и натиск прежде всего, я так полагаю. Извольте, к примеру, сравнить ваше нынешнее положение с тем, как я себя вел при аналогичном, так сказать, выборе. Я тогда в этих краях по жандармской части служил и занимался преимущественно контрабандистами. И удалось мне выследить одну загадочную пятерку. Пещерка у них, вижу, в Крапивкином Яру, осторожное поведение… Ну думаю, тут можно попользоваться. Выбрал одного из них, который показался мне пожиже, и взял. Лично. А взявши — обработал. Ну-с, вот он мне все и выложил… Заметьте, Феликс Александрович: то, что вам нынче на блюдечке преподнесли по ходу обстоятельств, мне досталось в поте лица… Всю ночь, помню, как каторжный… Однако в отличие от вас я быстро разобрался, что к чему. Там, где место пятерым, — шестому не место.
ФЕЛИКС: Так вот почему этот идиот на меня кинулся… Со стамеской своей…
КЛЕТЧАТЫЙ: Не знаю, не знаю, Феликс Александрович… У него опыт! С одна тысяча двести восемьдесят второго годика! Такое время при источнике удержаться — это надобно уметь!
ФЕЛИКС: Костя? С тысяча двести?…
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (бодро): Так! Давайте заканчивать. Феликс Александрович, вы — сюда. Итак… с вашего позволения, я буду сразу переводить на русский… м-м-м… «В соответствии с основным… э-э-э… установлением… а именно, с параграфом его четырнадцатым… э-э… Трактующим о важностях…» Проклятие! Как бы это… Князь, подскажите, как это будет лучше, — «Ахе-ллан»?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Да пропустите вы всю эту белиберду, магистр! Кому это нужно? Давайте суть и своими словами!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Хорошо, я самую суть. Случай чрезвычайный, присутствуют все пятеро, каждый имеет один голос. Очередность высказываний произвольная либо по жребию, если кто-нибудь потребует. Прошу.
КУРДЮКОВ (свистящим шепотом): Я протестую!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: В чем дело?
КУРДЮКОВ: Он же не выбрал! Он должен сначала выбрать!
НАТАША (глядясь в зеркальце): Ты полагаешь, котик, что он выберет смерть?
Все, кроме Курдюкова и Феликса, улыбаются.
КУРДЮКОВ: Я ничего не полагаю! Я полагаю, что должен быть порядок! Мы его должны спросить, а он должен ответить!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Ну хорошо. Принято. Феликс Александрович, официально осведомляемся у вас, что вам угодно выбрать: смерть или бессмертие?
Белый, как простыня, Феликс откидывается на спинку стула и хрустит пальцами.
ФЕЛИКС: Объясните, хоть что все это значит!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (с досадой): Вы прекрасно понимаете! Если вы выбираете смерть, то вы умрете, и тогда голосовать нам, естественно не будет надобности. Если же вы выберете бессмертие, тогда вы становитесь соискателем, и дальнейшая ситуация подлежит обсуждению.
Пауза.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (с некоторым раздражением): Неужели нельзя обойтись без этих драматических пауз?
НАТАША (тоже с раздражением): Действительно, Феликс! Тянешь кота за хвост…
ФЕЛИКС: Я вообще не хочу выбирать.
КУРДЮКОВ (хлопнув себя по коленям): Ну вот и прекрасно! И голосовать нечего!
НАТАША: Феликс, ты доиграешься! Здесь тебе не редколлегия!
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Феликс Александрович, что это? Шутка? Извольте объяснить…
КУРДЮКОВ: А чего объяснять? Чего тут объяснять? Он же этот… Гуманист! Тут и объяснять нечего! Бессмертия он не хочет, не нужно ему бессмертие, а отпустить его нельзя… Так чего тут объяснять?
- Предыдущая
- 8/13
- Следующая
