1972. ГКЧП (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 32

– Эй, народ! Не стрелять, свои!

Дверь тихо открылась и в щели между дверью и косяком показалась голова капитана Головлева. Он улыбался, а у меня вдруг на лбу выступила испарина. Вот же черт, напугал! Я сейчас не в той форме, чтобы отбиваться от толпы супостатов.

– Мадам, пожалуйста, опустите пистолет, моя голова не заслуживает еще одной дырки! – ухмыльнулся капитан во все тридцать два белых зуба, и я оглянулся назад. Ольга стояла держа в руках "Стечкин", и вполне так уверенно держала – ноги чуть согнуты, обе руки вытянуты, тяжелый пистолет если и подрагивает стволом, то совсем не так уж и сильно – на таком расстоянии точно не промахнется. Ольга всегда стреляла очень даже недурно.

Кстати, не раз замечал – женщины часто стреляют даже лучше мужчин. Они…как бы это сказать получше…усидчивее, что ли. Спокойнее. Выбрать цель, спокойно нажать на спуск – бах! Готово!

У "духов" было много снайперш. Большинство – из Прибалтики. Так называемые "белые колготки". И это совсем не легенда – я сам видел одну такую. Вернее – то, что от нее осталось. Был у нас один парень, кликуха "Гинеколог". Кликуху он получил позже. Когда взяли подраненную снайпершу из этих самых "белых колготок", он забил ей в вагину гранату со сработавшим замедлителем. И отбежал в укрытие. Куски нижней половины снайперши потом висели на кустах. Отвратительное зрелище.

Я против такого "развлечения", хотя и могу понять таких парней. Снайперши славились своим коварством – они вначале подстреливали одного нашего бойца не до смерти, так, чтобы он медленно умирал и просил о помощи, а потом стреляли в тех, кто шел его спасать. Так набивали до десятка "целей". За каждого "духи" им платили денег. Бывшие биатлонистки и спортивные стрелки из Прибалтики хорошо стреляли.

Нет, жалости к ним у меня никакой, к этим снайпершам. Попадись они мне – пристрелил бы не задумываясь. Они враги, коварные, подлые, и сантименты тут не к месту. Но опускаться до уровня зверей-"духов" – это ниже моего достоинства. Я не буду мучить просто ради мести. Наверное – не буду. Я даже не знаю, что может заставить меня поступать ТАК. Вот если ради добычи сведений, экспресс допрос третьей степени – тут другое дело. На войне – как на войне.

Ольга шумно выпустила воздух – ффухх! – и часто задышала, опершись на мое плечо и прикрыв глаза.

– Ты когда успела взять пистолет? – удивился я, и тут же забыл о своем вопросе, перейдя к главному – Головлев, что там, на улице? Что с нашими?

– Победа! – просиял он, и тут же потускнел – Трое легкораненых, один тяжелый. Аносов.

– Что – Аносов?! – похолодел я.

– Тяжело – Аносов. Щас принесут сюда. Оперировать нужно. Снайпер свалил. Целил в сердце, попал в легкое, очень тяжело. Сейчас его принесут.

И точно – в коридоре забухали сапоги. Через минуту в кабинет ввалились четверо бойцов, которые тащили на одеяле окровавленного, с розовыми пузырями на губах Аносова. Полковник, а ныне генерал – умирал. Он был в сознании, и тем хуже это было для него. Старый вояка – он понимал, что живет последние минуты, и на лице его был только покой. "Я сделал все, что мог! И свой долг я выполнил!"

– Группа крови – какая? – крикнул я, наклоняясь к Аносову – ну?! Говори! Какая группа?!

Аносов попытался что-то сказать, но в глотке у него забулькало, и глаза закатились. Все! Трындец!

– На стол его! – рявкнул я выпрямляясь и роняя на пол свой автомат – Ты! Подключаешь меня к нему! Определишь группу крови! Ты! – оперируешь, пока он подключает! Быстро! Ну?! Шевелитесь, мать вашу…!

Раздеваюсь, сбрасывая с себя одежду – донага. Другой одежды нет, а лежать потом обгаженным как-то и не хочется. Хотя скорее всего у меня и это уже не получится – я чист, как стеклышко. Давно не ел, а пил только внутривенный раствор глюкозы.

И все заново. Все! Опять! Заново!

Боль в руке. Слабость. Запах спирта. Звяканье инструментов. Голоса. Темная пелена перед глазами.

Плохо. Мне очень плохо. Очень. Я слаб и беспомощен. Я – не человек. Я – хранилище "живой воды".

Если кто-то чужой об этом прознает, если расскажут сильным мира сего…интересно, не сделают ли меня донором на всю оставшуюся жизнь? А что – вон было бы как здорово, посади меня на цепь, время от времени откачивай кровь и засандаливай себе в вену. Благо, что теперь у меня первая группа, которая идет всем группам подряд без исключения. И омолаживайся! И здоровей!

Но хватит рассуждений. Я спасаю друга. А за друга можно и пострадать. А там будь что будет. "Я сделал все, что мог, и пусть другой сделает лучше меня!"

Очнулся я в мягкой постели. И не один. Теплое упругое тело прижималось ко мне так знакомо, так…по-родному, что…нет, я не заплакал. Хотя тут как раз и не грех. Мужчины не плачут? Да хрена там! Мы плачем внутри себя, в мозгу, сжигая нервы, убивая душу. Вот женщинам, тем легче – порыдали, и стало легче. Даже врачи рекомендуют – поплакали, излили досаду и грусть, и стресс, который мог бы и убить, теперь не представляет опасности.

Просто я ослаб. Слабость такая, что стоит сделать движение, и у меня начинается одышка, трясет и подташнивает. Интересно, у меня снова сменилась группа крови, или осталась прежней? Кстати, возможно, что вот эта самая слабость по сути реакция организма на перестройку его генетических основ. Группа крови-то заложена в самом геноме, и что будет, если его изменить? А вот то и будет – полная перестройка организма под новые реалии. И понятно тогда, откуда такая вселенская усталость и слабость.

Я протянул руку, превозмогая "трясучку" и погладил Ольгу по бедру. Она спала в трусиках и майке. Узенькие такие трусики и майка, которую распирали небольшие, твердые, как у старшеклассницы грудки. Ольга что-то пробормотала не просыпаясь, и закинула на меня правую руку и правую ногу, фактически заключив в объятия. Тело было жарким, и таким желанным, что я почувствовал, как у меня начало восставать "естество". И это притом, что я сам еле-еле шевелюсь!

Я обнял свою подругу, погладил по спине, забрался под майку и провел рукой от попы до ложбинки между лопатками. Ольга не открывая глаз поежилась, хихикнула, что-то пробормотала.

Я улыбнулся – она всегда обожала, когда я глажу ее между лопатками. Или провожу там языком… "Кошачье место", вот как это называется. Я когда-то давно прочитал в статье, что у многих женщин здесь есть эрогенная зона, при стимуляции которой они мгновенно возбуждаются. Не скажу, чтобы так было у всех женщин, которых я знал (или познал?), но у Ольги она тут точно была, эта самая эрогенная зона. Моя подруга вздрагивала и начинала тяжело дышать, когда я гладил ее между лопатками. Я даже смеялся: "Вот не дай бог кто-то кроме меня потрет тебе спинку мочалкой! Да ты его потом изнасилуешь!". На что Ольга сердилась, резонно парируя, что с чего это вдруг она допустит к своей спине какого-то чужого мужика с мочалкой? А к женщинам у нее никогда не было ни малейшей тяги, как слава богу и у меня – к мужчинам. Мы с ней жесткие, упоротые натуралы, и такими будем до конца нашей жизни.

Ха! Насчет конца жизни! Теперь я знаю способ, каким можно продлить жизнь моим близким и друзьям! Пару часов неприятных ощущений, зато им – несколько десятков лет жизни. А еще – молодость и здоровье! Разве же плохо?

Я еще погладил Олю по спине, потом моя рука скользнула ниже, ниже…под трусики, ощущая гладкую, упругую кожу под моими пальцами.

Вот что мне всегда в ней нравилось – никаких тебе жировых "трясучек", когда вроде бы внешне женщина очень даже приличных форм, а на самом деле – все трясется, все колышется, как клубничное желе, или густой кисель. Скелет, минимум мышц, и максимум жира, налитого в сосуд из кожи. Хлопнул по заднице – и три дня волны идут! У Ольги задик как из чугуна. Налитый, крепкий, мускулистый. Особенно сейчас, когда при лечении (читай – трансформации!) у нее вытопился последний жир, и она больше похожа на длинноногую и жилистую прыгунью в высоту, чем на добропорядочную рожавшую женщину под тридцать лет возрастом.