Куплю любовницу для мужа (СИ) - Халь Евгения - Страница 54

— Блестящий адвокат не может подобрать слова? — я улыбаюсь, чтобы скрыть растерянность.

Это вообще Гордей или какой-то незнакомец, который просто похож на него?

— Представь себе: не могу. Глупо, да? Я даже искал слова в интернете. Ну скажи, что я идиот.

— Ты идиот, Гордей.

— Спасибо. Заслужил. Я нашел стихи для тебя. Может быть, это звучит по-детски, но кто-то сумел подобрать слова вместо меня.

Гордей так волнуется, что его голос дрожит. А мне почему-то смешно. Наверное, потому что я никогда его таким не видела. Даже когда он делал мне предложение выйти за него замуж. Если бы кто-то попросил охарактеризовать моего мужа одним словом, я бы, не задумываясь ответила:

— Уверенность в себе.

И вдруг эта железобетонная уверенность куда-то испарилась. Панцирь лопнул, и через него во все стороны брызжут эмоции. Откуда они взялись у этого сухарика? И если они всегда там были, то как ему удавалось столько лет их давить? И как я умудрилась не заметить их под толстой коркой внешней холодности?

Гордей смотрит мне в глаза и проникновенным голосам читает:

Влюбитесь заново в жену,[1]

Да так, чтоб стало всем завидно.

Возьмите на себя вину

За все морщинки и обиды.

За то, что с вами жизнь прошла

И никогда не изменяла.

Детей взрастила, подняла,

И вам грехи всегда прощала.

За грустный взгляд, за седину

И за печальную усталость.

Влюбитесь заново в жену,

Как в ту, что в юности осталась.

Гордей замолкает, глядя на меня. Еще месяц назад я бы разрыдалась, услышав такое от мужа. А сейчас… внутри меня что-то умерло. Что-то важное. Я молчу, потому что все, что скажу, будет фальшивым. Все не то! Все не так! Да что со мной? Я словно поменялась местами с мужем. И теперь Гордей — это взрыв эмоций, а я — сухарь в ледяном панцире.

Так и не дождавшись ответа, моих слез и благодарности, Гордей вскакивает с кровати, отходит к окну и глухо произносит:

— Знаю, почему ты молчишь. Все не то. Я это чувствую. А как правильно — не знаю. И есть ли вообще это "правильно"? Настюша, я лучше пойду. А ты отдохни перед тем, как окончательно послать меня к черту.

Он идет к двери. И я вдруг понимаю, что именно в нем изменилось: осанка. Многие не понимают, что осанка — это то, что выдает истинную суть человека. Бывают люди, у которых есть все, что принято называть статусным: работа, шикарные дома, элитные машины. Но при личной встрече они кажутся самыми заурядными. И если забрать у них все эти роскошные вещи, которые выделяют их из толпы, то мажоры будут выглядеть, как самые обычные люди. Гордей, наоборот, даже будучи студентом, уже выглядел, как успешный и состоявшийся человек. Потому что у него была прекрасная осанка: плечи расправлены, гордая посадка головы, подбородок чуть приподнят, взгляд слегка свысока. И из-за этого казалось, что он знает то, о чем пока не догадываются другие. И это знание и делает его успешным и особенным в нашем мире, где информация — это бог. И те, кто владеют информацией раньше других, и есть хозяева этого мира.

Но сейчас к двери палаты идет не блестящий адвокат с великолепной осанкой, а сгорбленный старик. Даже походка его стала какой-то шаркающей. И на затылке седины еще больше, чем на челке. И вот тут-то у меня внутри, наконец, щелкает. Жалость, щемящая и горькая, когтистой лапой царапает мое сердце, заставляя его дрогнуть. То, что не сделали деньги, сделала жалость. Недаром сказано: "А по-русски любить — это значит жалеть!"

— Постой, Гора! — негромко окликаю его.

— Да? — он оборачивается, и надежда мелькает в его глазах.

— Запри дверь.

Он непонимающе смотрит на меня, но не спорит и поворачивает защелку, запирая дверь палаты.

— Иди сюда, — похлопываю ладонью по кровати справа от себя.

Он бросается ко мне и садится на кровать. Тяну его за руку, заставляя лечь рядом.

— Ты уверена, Настюша?

— Да, только осторожно. Не задень левую половину моего несчастного тела.

— Я буду самым осторожным на свете, — его горячие губы впиваются в мой рот.

Он целует мое лицо, каждый его сантиметр. Медленно спускается вниз и целует шею. Я привычно морщусь. Хотя нет. Почему привычно? Раньше я скрывала, насколько мне это неприятно, а теперь не буду. Кладу руку на его затылок и слегка отталкиваю.

— Что-то не так? — обеспокоенно спрашивает он.

— Да, терпеть не могу, когда ты елозишь губами по моей шее.

— Но раньше тебе нравилось, — растерянно возражает он.

— Нет, Гора. Это нравилось тебе. И ты решил, что все, что любишь ты, автоматом должна любить и я. А меня это всегда раздражало.

— Мне предстоит многому научиться, — шепчет он, спускаясь к моей груди.

— Ты даже не представляешь, насколько многому! Теперь рулить буду я, а ты будешь подчиняться!

— Да, мой генерал!

— Лучше маршал!

— Как скажешь! Я готов каждый день и каждую минуту подчиняться и учиться, — он осторожно прижимает меня к себе, стараясь все время держаться справа.

Он дрожит от нетерпения. Его горячие руки гладят меня, и я блаженно закрываю глаза. Так много лет я ждала этого трепета от своего мужа! Этого особого ощущения, когда мужчине хочется обладать каждым сантиметром тела любимой женщины. Когда грубая от природы мужская натура велит ворваться, смять, захватить. Но мужчина из последних сил сдерживает эти животные порывы, обращаясь со своей любимой, как с хрупкой драгоценностью. И эта борьба, которая так хорошо знакома каждой женщине, невероятно нас заводит. И заставляет чувствовать особую женскую силу. Именно это любят и ищут женщины: усмирение зверя, который живет в каждом мужчине, и с которым может справиться только любовь. В этом и заключается разница между "заниматься сексом" и "заниматься любовью": в бережном отношении мужчины к той единственной, что его приручила.

Мой ледяной панцирь тает. Расстояние в тысячу километров, что выросло между нами, сокращается до требовательных губ и слегка дрожащих от нетерпения рук Гордея. Ощущение родного человека, в котором хочется раствориться, возвращается. Меня заливает горячая волна.

— Я люблю тебя, девочка моя, — шепчет Гордей. — Жить без тебя не могу! Я так испугался, что тебя больше нет! Что мне теперь до конца жизни брести в темноте по сожженным мостам! По бездорожью дурацких умных фраз! И все время чувствовать эту страшную пустоту! Спасибо, что ты вернулась ко мне, родная!

От этого "родная" слезы выступают на моих глазах. Столько в них нежности и оставленного позади горя! Столько мучений, похороненных там, внутри!

— Дурачок, что же ты столько лет молчал? Мой родной… сухарик!

Вцепляюсь в его плечи обеими руками. Левую руку и плечо охватывает огненная боль. Но она мне даже нравится. Пусть лучше физическая боль, чем душевная. А душевной боли больше не будет! Сильный большой мужчина заслоняет меня от моего же прошлого. Мой сильный и большой мужчина, который почему-то забыл, что значит рвать весь мир на части ради своей женщины. Но теперь вспомнил и вернулся! Я чувствую его всем телом, каждой клеткой, каждым сантиметром кожи. И эти ощущения абсолютно новые. Потому что я больше ничего не боюсь. Теперь все будет так, как хочу я. А мой зверь, которого я столько лет пыталась приручить, и который почти сбежал, вдруг сам покорно лег у ног.

Гордей, как будто слыша мои мысли, скользнул вниз и прижался губами к моему животу. Он задержался там, ожидая моей просьбы продолжать. Но ее не будет. Я теперь не приглашаю, не прошу, не умоляю и не выпрашиваю. Я приказываю. Мягко, но решительно, толкаю его голову вниз. Он с радостью подчиняется. Захватываю пальцы Гордея здоровой рукой и кладу на свою грудь. Накрываю его руку ладонью, и легкими поглаживаниями направляю страсть Гордея в нужное русло, задавая ритм.

И все мысли разом вылетают из моей головы. На нас с Гордеем надвигается мощный торнадо. Какие уж тут мысли? Тут бы зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы не унесло!