Куплю любовницу для мужа (СИ) - Халь Евгения - Страница 30

— А где Макс? — озираюсь по сторонам. — Он уже уехал?

— Интересное кино! — горько усмехается Гордей. — Раньше ты меня на пороге встречала, ждала с нетерпением. А теперь первый вопрос о нем. И это после того, что случилось сегодня утром, буквально пару часов назад. Значит, Хлыст тебя не интересует. Встреча с моим клиентом тоже, хотя ты вообще-то моя личная помощница, позволь тебе напомнить, так что должна быть в курсе моих дел. Тебя интересует одно: где Макс.

— Что ты к словам цепляешься? — встаю с дивана и становлюсь напротив Гордея. — Ну спросила и спросила, — собираюсь одернуть одежду и только сейчас замечаю, что я с утра в своем любимом халате: черном в крупных желтых подсолнухах и с ярко-желтыми меховыми подсолнухами поменьше на манжетах, и бэби-долле такой же расцветки.

Как это я забыла одеться? Никогда не позволяю себе такой распущенности, чтобы по дому в халате ходить, а тут вообще из головы вылетело. Поворачиваюсь, чтобы подняться в спальню и переодеться. Но Гордей хватает меня за руку, внезапно прижимает к себе и целует в губы. Причем так странно, как когда-то. Я уже и забыла, кода в последний раз его губы так требовательно и жадно прижимались к моим.

— Ты что, Гордей? — шепчу едва слышно. — Обалдел? Там Тата на кухне.

Словно в подтверждение моих слов из кухни доносится металлический грохот и возглас Таты:

— Да чтоб тебя!

— Просто целую свою жену. Нельзя? — шепчет Гордей, обнимая меня за талию

— Нельзя, — пытаюсь выскользнуть из его рук. — Там Тата. Не знаю, как тебе, а мне неудобно. Не создавай, пожалуйста, шведскую семью, ладно? Если так получилось, что нынешней ночью мы все собрались в одном доме, то это стечение обстоятельств, и не нужно превращать это в игру и в сексуальную забаву.

— Серьезно? — на губах Гордея появляется злая улыбка, больше похожая на гримасу. — А что ж ты об этом сегодня ночью не думала? Когда спала с своим смазливым психологом?

— Фу, какая пошлость! — кривлюсь я. — Кто бы говорил! Сам мне домой притащил свою Красную Шапочку, которая у нас тут без пирожков по лесам бегала, и еще претензии предъявляешь?

— Я с ней не спал в нашем доме, Настя. Я обещал и сдержал слово. А вот ты… ловко ты меня провела. Молодец. Как адвокат восхищаюсь! Это же просто классика нашей профессии! Ты ведь мне не давала слова. Я вообще не знал, что у тебя есть любовник. Поэтому ты спокойно сегодня ночью спала с ним в нескольких метрах от меня.

Он все-таки понял! Как? Врать ему бесполезно. Не поверит. Оправдываться гадко. Единственный выход: быстро уйти наверх.

— Не собираюсь говорить на эту тему. Отпусти меня, Гордей, я хочу одеться.

— Отвечай мне, Настя! — он снова хватает меня за руку. — Он, действительно, настолько хорош, как любовник, что ты наплевала на все и отдалась ему там, в саду?

— Я не буду говорить на эту тему. Отпусти!

— И еще… я по дороге все думал. Все вспоминал твою фразу: "я никуда не поеду". Это из-за него или из-за меня? Раньше я бы и не спросил. А сейчас мне очень интересно, что ты имела ввиду.

— Ты, действительно, хочешь знать, Гора?

— Да, Настюша. Хочу.

— Ладно. Из-за него.

Гордей бледнеет, хватает мою руку и больно сжимает ее.

— Врешь! — шепчет он, едва размыкая онемевшие от гнева губы.

Очень трудно выдержать его взгляд, не отворачиваясь. Но я стараюсь. Тишина между нами становится такой плотной, что ее можно резать ножом, как горький черный хлеб. Недоверие на его лице сменяется болью, а потом снова недоверием. Он не может осознать, что его Настюша, верная, как собака, вдруг нашла себе другого. А я сама могу? Верю ли я в то, что говорю? Прислушиваюсь к себе, к своему сердцу. Там еще жива любовь к Гордею. Она сидит в уголке и горько плачет. Одинокая и потерянная моя любовь к мужу. Я смотрю на нее со стороны. Представляю, что она сидит в темной комнате, а я стою на свету в коридоре. Вот она медленно поднимает голову и с надеждой смотрит на меня. Поджимаю губы и закрываю дверь. Пусть она остается там, в чулане памяти. В темной комнате сердца. А я иду дальше.

— Не вру! — с вызовом отвечаю мужу, выдергивая свою руку из его ладони.

Гордей прерывисто вздыхает, пытается что-то сказать, но в этот момент за его спиной на пороге кухни появляется Тата.

— Привет! — улыбается она, но испуганная гримаса немедленно искажает ее лицо. — Гордей, в чем дело? Все в порядке?

Гордей поворачивается к ней.

— Да, — отвечает он. — А ты как?

— А я там тортик испекла. Вернее, два. Не знала, какой тебе и Насте больше понравится. Поэтому сделала и ванильный и шоколадный.

— Спасибо, — вежливо, но сухо благодарит ее Гордей.

Я, воспользовавшись паузой, быстро поднимаюсь по лестнице в спальню.

— Настя, приготовь мне креветки, пожалуйста, когда оденешься, — кричит Гордей, подойдя к лестнице.

– Я могу, — поспешно предлагает Тата.

— Нет, спасибо, ты не знаешь, какие я люблю, — сухо отвечает Гордей.

Наскоро переодевшись, выхожу на кухню. Гордей работает в гостиной на диване. На коленях ноутбук, по журнальному столику, что стоит рядом с диваном, рассыпаны документы. Странно. Он всегда работает в своем кабинете на втором этаже. Почему он здесь? Охраняет дверь? Думает, что Хлыст вернется, и боится пропустить его? Мои ноги холодеют от страха. Гордей сильный и ловкий, но с Максом мне спокойнее. Жаль, что ему пришлось срочно уехать.

Выхожу на кухню и достаю из холодильника королевские креветки. Гордей обожает их жареными на сковороде в сырной панировке. Я тоже очень люблю их готовить, потому что это одно из тех блюд, которые совершенно невозможно испортить, даже обладая таким антиталантом к готовке, которым щедро наградила меня мать-природа. Высыпаю креветки из пакета в стеклянную миску. Посыпаю солью, выдавливаю на них лимонный сок.

— Жарить будете? — Тата с любопытством вытягивает шею.

— Да, в сырной панировке и с чесноком.

— Ой, ну что же вы сок с солью не смешали? — Тата корчит страдальческую гримаску. — Это очень влияет на вкус. Если соль заранее растворить в лимонном соке, то креветки получаются нежнее. Ведь соль при посыпке не распределяется так равномерно, как растворенная в кислой жидкости.

— Я запомню. Спасибо! — сухо отвечаю я, беру кусок сыра и достаю из шкафчика набор терок.

Отделяю от связки самую крупную и любимую, потому что на ней быстрее всего натирать.

— Давайте я, — Тата вдруг выхватывает у меня из рук связку терок, быстренько цепляет крупную обратно и берет самую мелкую. Заметив мой пристальный взгляд, краснеет и оправдывается:

— Ну на мелкой же вкуснее и красивее. Сыр тогда смешается с панировкой и не будет уродливых пузырьков. И такой слой ровненький получится.

Заломив бровь и всем своим видом показывая, как меня раздражают ее комментарии, высыпаю крахмал в миску с креветками. И только собираюсь перемешать, как она тоненько шипит, словно воздушный шарик, из которого выпустили воздух:

— Ой! Шшшшш! Ну что же вы прямо в миску? Нужно же было в пакет. Потом завязать его и встряхнуть пару раз. Тогда крахмал обсыпет креветки тоненько и равномерно. А у вас сейчас будут куски, которые при жарке отвалятся от панировки.

Ну все! Терпение лопнуло!

— Слушай, — шиплю я, — если ты сейчас не угомонишься, я тебя встряхну пару раз. Тогда ты обсыпешься равномерным слоем вежливости и такта. Не забывай, что кухня — моя. И этих морских гадов готовлю тоже я. Так что выдохни и засунь свое кулинарное искусство себе в… поваренную книгу!

— Ладно, — обиженно надувается она. — Вы правы. Извините! Тогда я лучше пойду душ приму.

Она уходит. Слава тебе, господи! Аж выдыхаю облегченно. Мало того, что я должна терпеть ее рядом с Гордеем, так она еще мне в кастрюли сует свой нос! С садистским наслаждением прижимаю креветки, обваливая их панировке из яиц и сухарей. Вот так бы эту стерву малолетнюю обвалять в панировке из грязи и коричневой субстанции, и выкинуть на помойку!