Уроки ирокезского (СИ) - Климова Алиса "Луиза-Франсуаза" - Страница 38

Русский инженер – существо особенное: кроме него вряд ли кому в голову придет изобрести что-то очень непростое исключительно для того, чтобы похвастаться перед понимающим человеком. У Чаева это свойство я давно заметил – и он мне "придумал" шестиствольный станок на базе выпускаемого уже хонинговального за неделю. Хонинговальный – это понятно, он его по техзаданию делал для обработки шестицилиндрового блока мотора. А вот шестиствольный – это был станок, который одновременно сверлил сразу шесть стволов для "игрушечных" винтовок. Евгений Иванович правда поначалу делать его не хотел, но когда выяснил, что мне хватит ствола длиной всего в полтора фута, то больше спорить не стал. Причину я потом только понял: сейчас-то даже укороченные карабины были со стволом больше полуметра, а у готового станка ход шпинделя был чуть меньше – но на такой ствол его как раз и хватало.

Но больше всех меня порадовал Гаврилов. Я ему предложил лопатки турбин делать литыми – и даже показал как – не зря я так долго и внимательно обсуждал с Новиковым его технологию изготовления монокристаллических отливок. Ну а так как и материал был "попроще", и монокристалличность особо не требовалась, то лопатка отливалась меньше чем за полчаса. Это – одна лопатка в одной форме, а Гаврилов одновременно отливал полный комплект – то есть по лопатке всех используемых в турбине размеров. Так что "базовую" турбину – ту, которая вышла на шестьсот восемьдесят киловатт – он теперь делал по одной в сутки. Хотя лопатки статора он и сам придумал, как делать – и делал их кованными: их-то тщательно балансировать не требовалось.

Это было неплохо – но, в общем-то, ожидаемо. Неожиданным для меня стало другое: после того как я подробно рассказал Герасиму Даниловичу о способах расчета турбинных колес, он – сугубо для удовольствия – рассчитал "свою" турбину, маленькую, киловатт на двести. И сделал он это исключительно потому, что "маленький" котел Стасов тоже сделал – "чтобы похвастаться передо мной" – на тридцать с лишним атмосфер. Для британских паровиков в них держали все же двадцать, но чем выше давление – тем больше "пользы", и, с точки зрения Гаврилова, глупо было бы этим не воспользоваться.

Первую турбину (две первые турбины) он поставил на новенький, только что сделанный пассажирский пароходик для поездок по Волге – все же до Царицына до "входа" в мое имение чуть ниже села Нижне-Балыклейского было почти сто километров и мне хотелось и по реке путешествовать с комфортом. Кораблики похожие я уже строил когда-то – на Амуре в основном, по типу старого "Москвича" из моего детства, и решил, что уже с парой машин по восемьдесят сил кораблик получится достаточно быстрым, даже если его побольше сделать, вроде уже "Москвы". Ну а с новыми турбинами он вообще вышел "стремительным" – на реке ни один не мог сравняться с ним в скорости и до Царицына он за три часа добирался – вниз по течению он вообще почти летал, хотя и был раза в полтора побольше "прежних", амурских. Но пассажирским транспортом "на продажу" я заниматься не хотел принципиально, так что до конца лета их выстроили четыре штуки и на этом закончили – но турбины-то Гаврилов делать не перестал!

Так что с турбинного завода теперь поступали и турбозубчатые машинки для барж. Небольшие, весом всего в полтонны – и мощностью в триста лошадиных сил. Да, похоже теперь английские паровички придется отравлять на переплавку – с турбиной только на мазуте экономия больше чем вдвое получается… но это для Гаврилова была лишь "проба пера". Правда турбогенератор на шесть мегаватт он делать не стал, все же я это прямо запретил. Но вот про двухмегаваттный я ничего такого не говорил…

Стасов тоже постарался – и изготовил сорокаатмосферный котел, после чего Гаврилов "снял" с турбины две тысячи двести киловатт мощности. Турбина новая от "старой" отличалась всего лишь наличием двух дополнительных колес, и, хотя по размерам получилась чуть больше "базовой", все же легко поместилась в "водокачку" на место первой из установленных. У нее, первой, лопатки были еще прямыми, и замена проходила "по плану" – но теперь Герасимов предложил остальные две просто убрать.

Ладно, он меня порадовал, так почему бы и его не порадовать? Он и обрадовался – когда я в отместку предложил поставить три новых турбины на этой водокачке. Женжурист трубы-то поставил в расчете на двадцать кубометров в секунду… каждую из трех, а в пустыне воды много не бывает. Ну… в сугубо философском плане. Хотя если хорошенько подумать…

Долго думать не пришлось: другие дела навалились. Причем оказалось, что Камилла лучше меня понимает некоторые моменты придворного протокола: царь не приехал. Приехал граф Воронцов-Дашков, Илларион Иванович собственной персоной – а это в корне меняло дело. С царем у меня не было ни малейшего желания общаться, а вот с графом… Начать с того, что его я уважал – за деловую хватку и безусловную честность в делах. Да и помогал он мне в прошлом совершенно бескорыстно – так что посланца я никуда не послал. А во время долгой – и взаимно приятной – беседы у меня внезапно родилась очень интересная мысль…

Илларион Иванович в Царицын приехал по собственной инициативе – после того, как в либеральной парижской газетенке появилась статья, в которой – естественно – мешались с грязью городские власти и в пример Парижу (!) ставился "русский провинциальный городок Царицын", в котором все такое замечательное…

Дел особых у члена Госсовета не было, и по дороге с дачи (то есть из Воронцовского дворца в Алуште) он решил заехать и посмотреть, что же такое интересное парижский журналист увидел в "провинциальном городишке". Заехал, посмотрел. Поговорил с городскими властями, с Мельниковым – и отправился ко мне в поместье. Правда тут Камилла ошиблась – никакой телеграммы с извещением о приезде он не посылал, а просто взял и приехал – в первый городок. Тут дед меня и вызвал – благо столь простая вещь как телефон давно (и надежно) угнездилась в "поместье".

Разговор наш прошел в "кабинете" – уже дедова дома, и был он долгим и неспешным, тем более что Илларион Иванович никуда особо не спешил, а посмотреть "городок в ночи" ему было интересно. Сам-то я особого внимания на творящееся за окном не обращал: ну подумаешь, улицы фонарями освещены, эка невидаль! Но на графа увиденное произвело впечатление очень сильное, и он, выслушав причины, мешающие мне "все бросить и начать осчастливливать столицу", обещал приложить все старания для их устранения.

Честно говоря, особых надежд на успех его безнадежного предприятия я не питал: с Николаем отношения у Иллариона Ивановича были (до приглашения к участию в корейской концессии в роли "царева ока") неважными, да и сейчас только "налаживались" – но любовь императора к международному выпендрежу давала некоторые шансы. И раз уж вероятность приглашения в столицу стала сильно ненулевой, следовало хорошенько подготовиться.

Но если учесть, что готовиться я начал еще с прошлого года…

Коля Митюшин, то есть, конечно же, давно уже Николай Трофимович, на улицу вышел хотя и довольным, но мысль о том, что он все же стал жертвой какого-то розыгрыша, его не оставляла. Очень, наверное, непростого розыгрыша: три тысячи рублей, которые он получил за два с половиной месяца работы, буквально заставляли его думать, что все это делалось всерьез – но, помилуйте, кому нужна эта дорога между двумя реками, притом, что одна вообще была притоком другой и от начала дороги до ее конца можно было по воде добраться за два дня? Конечно, посуху расстояние вдвое меньше – но ведь и посуху там никто не ходит! Хотя бы потому, что там никто, кроме как в крошечных деревеньках по берегам реки, и не живет…

Вдобавок, складывалось впечатление, что на самом деле никто никакой дороги и строить не собирается: заданием было лишь "прикинуть" объемы земляных работ, "наметить" удобные места для разработки карьеров, "по возможности провести" геодезическую съемку. А самым странным в задании было то, что хотя овраги и мелкие речушки отмечать и предписывалось, особо указывалось что никаких предложений по возведению мостов делать не следует. Не запрещается, но подавать их с отчетом по работе просто не надо… Все это ничуть не походило на подготовку к постройке дорог, которые Николай повидал, будучи студентом.