Выбери любимый жанр

От жалости до любви (СИ) - Ратникова Дарья Владимировна - Страница 32


Изменить размер шрифта:

32

Но все мысли отсупили, когда она перешагнула порог избушки. Ласси тут же занялся растопкой старой каменной печи, занимавшей почти половину дома, а Кея буквально повалилась на топчан. Сил не было даже сидеть. И, хотя она твердила себе, что засыпать в чужом доме, наедине с мужчиной — верх неприличия, страха или какого-то напряжения она не чувствовала. От Ласси, казалось, исходило только спокойствие.

Открыла глаза она, когда за окном уже занимался вечер. В доме было тепло и пахло чем-то вкусным, а ещё нечто очень тёплое лежало у неё в ногах, согревая не хуже носок. Кея попыталась сесть и обнаружила, что в ногах, согревая её, лежит Кейра. Кошка муркнула, потянулась и соскочила на пол.

— А, вы проснулись, — Ласси вышел из-за печки, ласково улыбаясь. Улыбка необыкновенно шла ему. — Садитесь есть.

Кея слезла с топчана, потянулась, подобно кошке и принялась за еду. Аппетит разыгрался не на шутку. После завтрака или ужина, (она не знала, как его назвать), Ласси принялся что-то тихо напевать, не задавая вопросов. Может, его и не интересовала её история, а вот ей хотелось узнать, кто он такой, и почему бродит зимой по лесу.

— Ласси, — она робко позвала его.

— Да, — откликнулся он, обернувшись.

— А… А далеко ли до Гарлетона? — Слова вырвались сразу, прежде чем она успела обдумать, и вовсе не те, какие должны были.

— До Гарлетона? Ну, я думаю, очень много миль по прямой. Мы сейчас на юге Ирзади. А что случилось?

— Много миль! — Ахнула Кея. — Что же мне теперь делать? Мне нужно в Гарлетон!

— Ну я могу проводить вас до ближайшего селения, где можно нанять экипаж.

Кея уже думала об этом. Но Саймон отобрал у неё всё, не оставив даже ни одного коррада!

— У меня нет денег, — тихо ответила она, словно самой себе.

— А зачем вам в Гарлетон? Вы ищете себе место?

— Место? — И вдруг Кея поняла, что Ласси всё это время принимал её за служанку. Ну да, с её обрезанными волосами, никто теперь не признал бы в ней знатную госпожу. Иная служанка, наверное, выглядела лучше, чем она. Ей некстати вспомнилась мадам Берс. А вдруг, если Грегор не простит её, теперь это единственный выход — жить служанкой или гувернанткой при чьём-то доме Нет, можно было бы, конечно, вернуться к дяде. Но разве она сможет ему объяснить… И все бумаги, наверное, так некстати сгорели вместе с домом. Она подняла голову и встретилась со странным взглядом Ласси. — Да, я ищу место. К тому же в Гарлетоне у меня родственники, а дом, в котором я служила — сгорел. Я едва выбралась через подземный ход и очутилась здесь, в лесу.

Кея врала и чувствовала себя отвратительно. Но, кто знает, как этот странный человек отреагирует на правду. Да и в её ложь было очень трудно поверить. Служить здесь, в глуши, в заброшенном доме, где, наверное, на много миль, нет жилья… Ласси, кажется, чувствовал, что она врёт, но, помолчав, лишь произнёс:

— Что-ж. Я думаю, я смогу накопить немного денег, чтобы собрать вам на билет до Гарлетона.

— А кто вы? — Вырвался у неё, наконец, долгожданный вопрос.

— Я — шарманщик, — Ласси улыбнулся и подошёл к ящику, на котором опять сидела Кейра, как и ночью у костра. Он поднял его и бережно снял нечто вроде чехла. Перед Кеей оказалась шарманка. Она была маленькой и самой красивой из всех, виденных ею. По улицам Гарлетона тоже иногда ходили шарманщики — несчастные люди, со спитыми лицами в старой, залатанной одежде, которые грустным хриплым голосом монотонно пели простенькие старинные песни. Она всегда старалась подавать им хотя бы пенс. Но Ласси был совсем не таким. Он походил на шарманщика не больше её самой или Саймона.

— Хотите сыграю? — Он словно угадал её мысли. Кея кивнула, зачарованно глядя на разукрашенный ящик с молоточками и ручкой сбоку.

Ласси завертел ручку. Полилась мелодия. Тихая, ласковая, печальная и торжествующая. Она, словно обволакивала, а потом к ней добавился и голос музыканта, вызывая в памяти странные мечты и образы.

Как нам далёк простор и воля,
Солнце смеётся в решётку окна.
Никто мы по крови, но поневоле,
Мы братья по боли. Нам жить до утра.
А помнишь смеялся ветерок,
Играл бубенцами на колпаках,
И пел нам старинный напев рожок,
Напев менестрелей в храбрых сердцах.
Возьми же теперь свою лютню и флейту.
И в добрый путь! И в добрый путь!
Мы короля оголили продажность,
И до небес нам совсем чуть-чуть.
Играйте же перед плахой на бубнах,
Король без чести — голый король.
Смеялись вельможи над страшным днём Судным,
Но вскрыта продажность игрой шутовской.
Ласкает нам шеи ветерок,
Играет на алых бубенцах,
Но в небе смеётся опять рожок,
Напевом в гонимых за правду сердцах.

Последнюю строчку Ласси повторил два раза, а потом музыка оборвалась на самой жалобной ноте и Кея потрясла головой. Она ещё видела как вживую менестрелей в шутовских одеждах, склонивших свои головы на плаху.

— Это самая замечательная песня и музыка, которые я только слышала! — Воскликнула она с восторгом глядя на шарманщика. И тут же осеклась. Его взгляд… Слишком уж он был говорящий. Кея вздрогнула. Может почудилось? Но Ласси тоже отвернулся, а потом прокашлялся и бодрым голосом ответил:

— Что-ж. Прекрасно! В нескольких милях отсюда есть небольшое, но зажиточное селение, пойдём туда. А Кейра будет у нас собирать деньги. Верно, Кейра?

Кошка коротко мявкнула и вдруг встала на задние лапы, протягивая передние в жесте, совно означавшем — «подайте». Кея засмеялась. Наверное, ей просто почудилось, что Ласси как-то странно на неё смотрит…

* * *

Грегор открыл глаза и тут же закрыл снова. Мир был подёрнут словно дымкой тумана. Ничего не разглядеть толком. Он лежал на чём-то мягком, заботливо укрытый одеялом. Было тепло. Потрескивали дрова в камине, тикали часы. Кеи больше нет здесь. Кея умерла. Он чувствовал это с каждым вздохом. Думать не хотелось. Жить тоже. Слёз не было. Глаза оставались сухими. Тело болело, словно его долго били, а спасительное беспамятство не наступало. Он помнил всё, до мельчайших деталей и вряд ли когда-нибудь сможет забыть, даже если очень захочет. Он попытался сесть и невольно застонал. Тело не слушалось и болело.

— Ты очнулся? Хвала Творцу! Ты меня напугал, — голос принадлежал дяде.

— А что… случилось? — Говорить не хотелось, язык едва ворочался в пересохшем рту, но Андриус переживал за него…

— После того пожара ты неделю был между жизнью и смертью. Доктора говорили, что сказалось перенапряжение и пожимали плечами. Пришлось употребить всю свою власть и как следует их припугнуть, чтобы они по-человечески взялись за твоё лечение. Но и тогда ничего нельзя было гарантировать. Но ты выкарабкался, мой мальчик, а это замечательно! Правда тебе ещё пару дней лучше не вставать с постели. Ожоги заживают не быстро. А у тебя обожжена нога, руки и даже лицо. Больше всего боялись за твои глаза, но, вроде бы, всё обошлось. Ещё какое-то время, правда, тебе лучше не напрягать их, но потом всё должно восстановиться.

Грегор слушал дядю рассеянно. Зачем Андриус боролся за его жизнь? Дал бы лучше ему уйти туда, в Земли За Чертой, к Кее. Дядя, наверное, понял его состояние, потому что наклонился над ним и сжал его руку.

— Не всегда, мой мальчик, мы делаем то, что хотим. И не всегда наши желания являются правильными. Я тоже когда-то потерял слишком много, и кресло лорда после этого не казалось мне желанным, — в голосе лорда Эрдариуса звучала глубокая скорбь. Грегору стало стыдно. За всё время общения с дядей, он так ничего и не узнал о нём. И не потому что дядя не готов был к откровенности, а потому лишь, что ему самому это было неинтересно.

32
Перейти на страницу:
Мир литературы