Упавшие с небес (СИ) - "Майский День" - Страница 14

Люди на удивление хорошо переносили сжатие пространства. Даже на старых кораблях в былые времена, когда технологию только осваивали и не имелось в заводе никакой защиты и то не зафиксировали случаев действительно серьёзных нарушений здоровья. Присмотреть за ребёнком следовало лишь для порядка. Первый прыжок часто вызвал приступы головной боли, расстройство кишечника, а то и сексуальное возбуждение. Мужчины, на которых, как правило, и снисходила последняя напасть не упускали случая этим прихвастнуть. Женщины, если у них такое и случалось, непременно помалкивали. Я не пытался вникать в разницу восприятий и вообще подобную ерунду. Меня чисто человеческие глупости не касались.

Сам выдерживал как начало прыжка, так и выход в обычное пространство без всяких последствий, потому считался стабильным пилотом. Подобная запись в протоколе всегда шла на пользу.

— Ну, вперёд! — сказал я, как только стартовая установка влепила нам импульс под зад.

Время остановилось собралось в тугой комок, а потом выстрелило во все стороны гулким фейерверком. По коже потянуло томной ленью, но слабенько и неотчётливо. Я равнодушно подумал, что возможно испытывал бы на прыжке оргазм если бы знал, что это такое не понаслышке, а технически. Впрочем, плакать о том, чего не изведал смысла не находил никакого. Зачем осложнять и без того непростую жизнь?

Я прилип к шероховатой поверхности кресла, машинально вслушиваясь в глухие шумы сжатия. Ни о чём они не сообщали, но, согласно легендам, могли. Люди сотворили целый букет мифов о чудесах нелинейного пространства, но мне ни разу не удалось столкнуться там, внутри с чем-то действительно любопытным.

Тревор притих. Его первый прыжок через весьма сложно устроенную пустоту тоже знаменовал очередной этап взросления. На искусственные интеллекты прохождения сжатия действовали не так, как на людей. Давали отчётливый толчок в развитии. Кто-то из высоколобых даже вывел на основании этого наблюдения теорию о первичности людей во вселенной, их гармонии с жёсткими законами пространства. Смотрелось красиво, но работало хреново. Проще говоря, никак не работало.

Кроме того, я точно знал, что палачи всё равно первичнее всех.

Миновав верхнюю точку бессмыслицы, шумы пошли на спад, я машинально подобрался в кресле. Хотя пассажиры больше всего боялись старта, оно того не стоило, особенно на стационарном импульсе, а возвращение на ровный ход иногда предлагало сюрпризы. Очень редко, но случался сбой и при самых идеальных расчётах корабль сходил с маршрута и выскакивал не совсем там, где планировалось. Именно поэтому судоводителям и владельцам приходилось тратиться на обычные движки. Большинство пилотов, кроме самых безбашенных предпочитало несколько не дотянуть до цели, чем выскочить в пугающей близости от неё.

Промежуточный выход не обещал заметных проблем, но я всё же отследил его полностью, проверил скрупулёзно параметры, корабля и груза. Даниель сообщила, что у них с Таисией всё в порядке. Я задал курс к точке нового сжатия и пошёл проверить, так ли оно на самом деле.

В капитанскую каюту заходить не стал: мало меня тревожило, что я там увижу. Обеих женщин нашёл в пассажирской. Таисия лежала на постели и, по всей вероятности, пыталась спорить. Даниель сидела рядом.

— Со мной всё в порядке! — заявила девчонка, явно не в первый раз и теперь совершенно точно в расчёте на мои уши.

— Никто и не сомневается, — ответил я рассудительно, — однако порядок один для всех. Любой человек после первого в своей жизни прыжка проходит тестовую проверку, даже если он пилот, а не просто так попал в неприятности.

— Какие? — тотчас спросила Таисия.

— Вот сейчас и посмотрим.

Переносной сканер уже работал, выдавая параметры. Я быстро просмотрел растущий на глазах столбец. Девчонка не врала — прыжок почти ничего ей не стоил. С учётом возраста и подготовки, конечно. Даниель, наверное, предпочла бы подержать дочку в постели, но я разрешил встать. У нас на борту имелось хорошее средство для развеивания скуки.

— Кормиться ещё рано, до следующего прыжка почти два часа, так что предлагаю пойти в трюм и взглянуть на груз. Как ты на это смотришь, Тася?

Она ожидаемо скорчила скучающую мину, явно представлял багажный отсек пространством, забитым кучей коробок ящиков и тюков.

— Не пожалеешь! — сказал я. — Впрочем, если совсем неинтересно, ты вполне можешь почитать учебник.

Девчонку с кровати словно ветром сдуло. Я договорить не успел, а она уже напяливала курточку поверх лёгкой блузки. Почему дети так не любят учиться, я не знал. Но это ведь не мешало пользоваться самим прискорбным фактом в своих целях.

На маленьком корабле всё находится рядом. Минута прошла или чуть более, а мы уже дружно переступали порог грузового отсека. Насупленная ввиду грозящей скуки Таисия едва не споткнулась, разглядывая технологическое чудо, сверкающее свободными гранями. Мне и самому не терпелось заглянуть внутрь и насладиться неспешной жизнью запаянного в скорлупу мира.

— Что это?

— Инкубатор для чудодейственной вакцины, — ответил я неточно, зато внушительно.

А вообще потянуло оставить взрослую серьёзность и прилипнуть мордой к одному из смотровых иллюминаторов. Откуда взялась эта дурь, я и сам не понимал. Я ведь никогда не был человеческим ребёнком, поступил в эту жизнь сразу во взрослом виде, тем не менее горел отчётливым желанием полюбоваться доступным пока чудом.

Мы так и поступили все трое.

Вид, надо сказать, открывался и впрямь захватывающий. Коренастые кустики в половину высоты контейнера топорщились листьями, такими толстыми и посаженными так плотно, что ветки рассмотреть не удавалось. Сквозь этот энергичный частокол с трудом протискивались кривоватые шипы. Цветы, точнее бутоны я заметил не сразу, они ещё прятались в листве, лишь кое-где сыто проглядывая сквозь налитые соком пластины. Между кустами торчали равномерно другие растения — субтильные деревца. Тонкие веточки гнулись под тяжестью плодов, цветов листьев — всё существовало здесь одновременно. К потолку ползли по специально встроенным опорам жгуты лиан, а над всем этим вяло кружились, часто присаживаясь отдохнуть прелестные золотистые бабочки с прозрачными как световые лучи крыльями.

Приглядевшись, удалось рассмотреть ещё какую-то живность. Не то зверьки, не то насекомые скользили в траве, лазали по веткам. А когда невидимые прежде форсунки орошения увлажнили воздух изящными фонтанчиками, запаянный сад показался особенно прекрасным. В свете ярких ламп возникли, танцуя над растениями, мимолётные радуги.

Райская обитель — такое определение родилось само собой и невольно мелькнула мысль: а похож ли мой родной мир на это упакованное в технологии чудо? На мгновение показалось, что я вспомнил — нечто очень важное, из прежней жизни, но ощущение улетело так же быстро, как и пришло, оставив после себя непрошенный ледяной озноб и знакомую головную боль. Она всегда являлась, когда я пытался пробиться сквозь барьер блокировки. Поначалу я пытался её терпеть, надеясь всё же протаранить лбом стену, но ухищрения не помогали. За неким порогом я терял сознание и, очухавшись, возвращался в предписанное мне неведение.

Жизнь изгоя шла своим чередом.

Следующий прыжок — от одной точки пустоты до другой — выглядел самым рутинным. Я не то чтобы расслабился, но слегка успокоился. Холод так и не появившегося на поверхности воспоминания, ещё бродил по нервам, но удивляться не стоило. Любой, кого определили в такое положение попытается прорваться сквозь блокаду и вряд ли его ждут приятные ощущения по дороге. Боль не страшила, но мне иногда казалось, что с каждой попыткой я теряю часть оставленных мне привилегий.

Уточняя программу скачка, я старался думать о хорошем. Вспоминал Даниель, в которой обрёл надёжного товарища, её дочку, чей непосредственный восторг возле инкубатора делал её совсем ребёнком. Мне нравился воцарившийся на борту тёплый мир, пусть даже он и грозил не затянуться надолго. Созерцание восхитительной заоконной жизни тоже наполняло душу нежностью. Присутствовал там, внутри стойкий эффект самодостаточности. Я мечтал проникнуться этим ощущением.