1972. «Союз нерушимый...» (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 48

— Слава богу, жить будешь. А мы тут все на ушах стоим — Карпова подстрелили! Я им говорю — его невозможно убить, он еще всех переживет!

Я со скрипом сел, глядя на поднос, на котором стояла тарелка с красным, одуряющее пахнущим борщом, тарелка с картошкой пюре, политой розовой подливкой, а к пюре прилагалась здоровенная котлета — настоящая такая котлета, чуть не в две ладони длиной и шириной! И чай — в серебряных подстаканниках, как в поезде — два стакана сразу, с зеленым чаем и лимоном. Знает, как я люблю! И где только взяла…в ресторан что ли бегала?

Рука сама потянулась за ложкой, и через несколько секунд я уже захлебываясь, роняя на пижаму жирные капли, поглощал вкуснейшее, особенно если не ел три дня — варево. Пока не умял все, что было на подносе, не сказал ни слова. А когда закончил и отвалился на подушку — прикрыв глаза удовлетворенно выдохнул:

— И сказал он, что это хорошо…и лучше быть не может!

— Может! — хихикнула Ольга — Вот поправишься, и я тебе докажу!

— Пирогов напечешь, что ли? — покосился я на нее туманным от влаги взглядом (аж слезы потекли и вспотел — так жадно ел).

— Ага…пирогов! — хохотнула Ольга — Все будет! Главное — встань побыстрее.

— А где Аносов? Почему его нет?

— Он просил тебе передать, что его срочно отозвали — сам знаешь кто. И сказал еще, что приказано отстранить тебя от любых силовых акций. В том числе и от тренировок.

Ну, ясное дело…перепугались мои кураторы. Теперь пошла перестраховка. Но вот нафига, спрашивается?! Ну ладно там насчет силовых акций — какие мне сейчас силовые акции? Если только по убийству тараканов…а вот насчет тренировок личного состава — тут-то на кой черт отстранили? Ну да, голова разбита, так я и не собирался устраивать спарринги! До тех пор, пока не восстановлюсь окончательно…

Кстати… я так и не понял, что это было. Зачем Провидение дало мне такой крепкий пинок. Что я сделал не так? Видимо — что-то все-таки сделал «не по-фэншую». Мне продемонстрировано, как легко я могу отлететь в мир иной, а теперь…теперь меня нужно быстро восстановить, ведь ждут великие дела! Скоро Никсон приедет, и что, я буду перед ним стоять вот таким, с чалмой на голове?

Стоять с чалмой мне не пришлось. Кость закрыла рану буквально за неделю, да так, что теперь это место стало прочнее, чем было прежде. Впрочем, это-то как раз и не очень странно — когда срастается сломанная кость, на месте перелома после срастания всегда остается утолщение, в этом месте кость сломать уже гораздо труднее.

В госпитале меня побрили — и лицо, и череп, но когда выписывался, уже немного оброс. Короткая бородка, на голове — ежик. И никаких следов тяжелого ранения — кроме одной, непонятной мне детали: седые, практически белые волосы по месту ранения. Эдакая белая полоса, пересекающая голову как млечный путь. Страшного-то в этом совсем ничего, но вот демаскирует меня эта полоса — просто как табличка на груди: «Я — Карпов!» Кто увидит — больше не забудет. Кепку начать носить, что ли? Или бейсболку? Эта белая полоса видимо что-то вроде напоминания о моей бренности. Типа — чтобы не забывался.

Я почему-то думал, что из госпиталя меня отвезут сразу к Семичастному, или Шелепину — на разговор. Но меня повезли домой. Не на Дачу, а именно домой, в мою квартиру на Котельнической набережной.

Уже когда выходил из машины и шел к центральному входу в высотку, понял — им сейчас не до меня. Что хотели, они передали с майором Платовым, а большего мне и не нужно. У них на носу самое главное, что могло случиться в последние годы: съезд партии. Двадцать пятый, если я не ошибаюсь. А я не ошибаюсь.

Поздоровался с милиционерами, с консьержами, с лифтером — они мне улыбались так ласково, так подобострастно кивали головами, что казалось — сейчас согнутся в поясном поклоне. Даже как-то неудобно. Не привык я к поясным поклонами и всяким там проскинезисам.

Только лишь ступил за порог, минуты не прошло — звонок телефона. Ну ясное дело — кто может звонить. Мой постоянный куратор, которого я никогда не видел, и только лишь слышал его голос.

Но ошибся. Это был сам Семичастный, что совершенно удивительно — по незащищенной линии, лично!

— Привет, Михаил. Узнал?

— Здравствуйте. Узнал…

— Удивлен, да? Извини, надо было бы пригласить тебя к себе, но…сейчас запарка, сам понимаешь. Я рад, что ты жив, и как мне сказали — здоровеешь не по дням, а по часам. Это очень важно. И ты знаешь — почему.

— Знаю — вздохнул я, и тут же добавил — Это сигнал был.

— Сигнал? — Семичастный явно удивился — Кому? И о чем?

— Мне. А может и вам. Что-то я сделал неправильно, куда-то не туда пошел, не по той дорожке. Вот мне и так…мягко намекнули: парень, опомнись! Делай то, что нужно! Иначе лишишься башки!

— Мистика — буркнул Семичастный — Ненаучный подход к делу.

— А вся моя жизнь мистика — снова вздохнул я — Я вообще не существую…

— Но-но! Хватит этой чертовой мистической чуши! — мрачно ответил Семичастный — Хмм…сам-то думаешь, почему? Ну…если допустить эту самую чушь, почему тебе этот самый…хмм…намек прилетел? Что ты не так сделал?

— Думаю, что зарылся в бытовуху. Не мое дело обучать курсантов или бегать, разгонять продажных ментов. Я агент влияния. Я должен быть ТАМ. Должен связывать нити, должен распутывать клубок, а я тут…хмм…бегаю.

Молчание. Секунда, две, три…пять секунд. И снова голос Семичастного:

— Я понял тебя. И согласен. Доделываешь дела, и едешь в Штаты, продолжаешь работу.

— Извините…по открытой линии?

— Она защищена от прослушки. Неужели ты считаешь меня таким идиотом, что…в общем — в определенных рамках можно говорить свободно. Это спецлиния.

— Хмм…вот как…

— Да вот так! — послышался смешок — Ты что, считал нас идиотами? Один ты такой умный, да? Хе хе… Ладно. В общем, так: тебе передали, что ты должен, и что не должен делать, но я все-таки уточню. На Дачу пока не езди — до особого распоряжения. Она твоя, и это без всякого сомнения, но…пока вот так. Встреч с Аносовым и его группой не ищи. Они заняты важным заданием, и любые контакты с тобой исключены. На тебя не должен пасть и краешек тени. С этого момента ты просто писатель, певец и композитор. Съезди на съемки фильма по твоему роману — Тарковский вовсю работает. Не хочешь на съемки — делай что хочешь, только будь всегда на связи. Кстати, съемки проходят в Крыму, так что можешьсовместить — и отдохнешь заодно. Ты жалился, что тебе времени мало было дадено на отдых — вот и вали, отдыхай. Садись в твой буржуйский автомобиль, и поезжай. Или на самолете лети — твои проблемы. Или сиди в квартире и кувыркайся в постели со своей секретаршей. Главное — никуда не встревай! Голова-то болит? Что врачи говорят?

— Прекрасно знаете, что говорят врачи — довольно-таки невежливо ответил я — Небось сводки о моем здоровье два раза в день приносят!

— Но-но! Ты не такая уж и важная величина, много о себе мнишь!

— Кость наросла, голова не болит, задница тоже. Готов к труду и обороне.

— Надо бы тебя на исследования в институт сдать, как кролика. Нельзя восстановиться за неделю с разбитым черепом. Разберут тебя ученые на запчасти, исследуют как надо. Вот и будет польза государству.

— Три «ха-ха» — мрачно ответил я — Чего мне на Дачу запретили ездить? Почему Аносова от меня убрали?

— Потом все узнаешь. Все, разговор закончен. Да, кстати, орден Красного Знамени тебе — за раскрытие сети расхитителей государственной собственности.

— Трудового или боевого?

— Чего?

— Знамени.

— Боевого, ты же пострадал в процессе раскрытия. На службе пострадал. Ну, все, отдыхай, восстанавливайся! Ты нужен стране!

— Подождите! Один вопрос!

— Только один. И так с тобой заболтались…

— Бородкина!

— Бородкина? Ну а что Бородкина…подписка о невыезде. Показания дала, на суде выступит. Будет условный срок, ниже низшего. Подписка о сотрудничестве — это само собой. Не посадят, нет. Живет у твоего Аносова в квартире. Типа любовь у них. Все?