Сон Лилии
(Легенды и сказки) - Любич-Кошуров Иоасаф Арианович - Страница 33

Как будто и молодой Жофруа находился тоже где-то тут неподалеку, и им обиженные люди, и девушка, назвавшая его палачом…

Целые фразы и отдельные слова из книги приходили на память, точно он слышал их недавно или сам говорил.

Казалось, вселился в него дух Фламелло, живший на страницах легенды.

Рыцарь Большого Меча готовился нанести удар и уже поднял меч…

Но в этот момент он почувствовал на своем плече чью-то руку. Он чувствовал, как рука скользнула от плеча ниже к локтю и крепко сжала локоть.

Он невольно опустил меч.

Но он не оборачивался назад, потому что в ту минуту он меньше всего думал о себе, и ему было все равно, что сейчас с ним будет.

Может быть, сейчас его схватят, свяжут ему руки и отведут в тюрьму. Может быть, человек, схвативший его за руку, начальник стражи и за ним стоите эта стража в низеньких железных касках, в железных нагрудниках и с алебардами в руках.

Он был полон негодования против этого человека, прогнавшего нищего, и смотрел на него и шевелил губами, ища слов, чтобы сказать ему что-нибудь, чтобы этот человек понял, как он низок и гадок.

Но он ничего не мог сказать ему…

Только губы его трепетно вздрагивали.

— Ну, полно, полно! — услышал он над собой незнакомый голос.

Рука, державшая его за локоть, оставила локоть и перехватила ему руку около кисти, слегка отгибая руку назад.

— Полно, оставьте его…

Голос был тихий, как будто человек нарочно понизил голос, чтобы его мог слышать только один рыцарь Большого Меча.

И рыцарь, Большого Меча, по тону ли этого голоса, или почему другому, почувствовал вдруг, что за спиной у него стоит не враг, не палач, а кто-то, кто может понять его муку и его негодование.

Он быстро повернулся и увидел перед собой человека в круглой шляпе, в темной крылатке и в больших матерчатых калошах-ботиках.

Он прямо взглянул в глаза этому человеку, и когда он взглянул ему в глаза, на глазах его навернулись слезы и опять нервно дрогнули его губы.

— Да как же! — выкрикнул он, чуть-чуть краснея, — да ведь разве же можно так?!

Он испытывал великую жалость к нищему, потому что за него некому было заступиться, и в его душе закипали слезы и об этом нищем, и о том, что он один, только один заступился за него, а больше, кажется, никто не хотел понять, что нужно вступиться за обиженного…

И он пристально, с выражением мучительного вопроса, смотрел в глаза человеку в крылатке и думал, понимает ли он его, или тоже не понимает.

И ему вдруг показалось, что в этих глазах, глубоко впавших, с маленькими морщинами, расходившимися лучеобразно к вискам, светится что-то глубокое, какая-то мысль, которую человек этот затаил в себе, и о ней никто не узнает, потому что он никому о ней не скажет, и в глазах горит только ее отблеск…

— Кто вы? — спросил рыцарь Большого Меча переменившимся голосом.

Он даже вздрогнул.

Этот человек так был не похож на других людей. Он сейчас только подумал об этом.

В нем все было обыкновенно, и даже глаза его, когда рыцарь Большого Меча спросил «кто вы», как будто потухли вдруг. Но это то и отличало его от других людей — эта тайная мысль, скрытая глубоко и на одну минуту сверкнувшая в глазах и опять словно потонувшая в них.

И почему эта мысль загорелась в его глазах, когда он увидел рыцаря Большого Меча?

— Вы — алхимик? — сказал рыцарь Большого Меча.

На минуту в лице человека в крылатке появилось недоумение. Потом глаза его скользнули быстро по всей фигуре рыцаря Большого Меча и остановились на его лице с выражением величайшего любопытства.

— Вы — алхимик, — повторил рыцарь Большого Меча утвердительно, уже не в форме вопроса. Он и правда так думал в ту минуту.

— А кто вы? — спросил человек в крылатке.

— Я — рыцарь Большого Меча, — ответил рыцарь Большого Меча, — я поклялся на листах скорби заступаться за несчастных и обиженных.

Он вопросительно взглянул на «алхимика». Он уже не сомневался, что перед ним алхимик. Он не знал только, тот ли это алхимик или другой.

И потому он нарочно упомянул о листах скорби.

Ему хотелось знать, известно ли этому человеку о листах скорби.

И, должно быть, «алхимик» понял, зачем рыцарь Большого Меча заговорил о листах скорби и почему так вопросительно смотрел ему в лицо.

Он сразу вдруг стал необыкновенно серьезен, — так же серьезен, как рыцарь Большого Меча.

— Я ничего не знаю о листах скорби, про которые вы говорите, — ответил он, — но во всяком случае не сделаете ли вы мне честь посетить меня?..

— Хорошо, — ответил рыцарь Большого Меча.

Он теперь уже ни на минуту не сомневался, что человек в крылатке — не совсем обыкновенный человек.

Человек в крылатке даже говорил, как раз так, как объяснялись между собой герои легенды о рыцаре Фламелло.

И он вложил меч в ножны и сказал:

— Пойдемте.

Он вполне доверялся человеку в крылатке.

И они пошли рядом, рыцарь Большого Меча и этот «алхимик», как два друга, живущие одною жизнью, ищущие одной правды.

Они шли по кривым грязным переулкам, застроенным каменными, с облупившейся штукатуркой, с темными пятнами от сырости, домами, минуя грязные лужи или проходя через них по прогнившим, осклизлым от грязи доскам, положенным временно вместо мостков.

Они оба молчали.

Они были уже очень далеки от места их первой встречи, когда «алхимик» остановился и сказал:

— Ну, вот, мы и пришли.

Перед ними был большой трехэтажный дом с маленькими темными окошками и двумя подъездами. Каменные ступеньки, которые вели к подъездным дверям, были сплошь покрыты тонким липким слоем грязи. Такую же гряз рыцарь Большого Меча ощутил под своими ногами на каменной лестнице, когда «алхимик» отворил дверь, и они вошли в дом и стали подниматься по лестнице.

Удушливый, смрадный запах стоял на лестнице.

«Алхимик» жил на третьем этаже, и рыцарь Большого Меча порядочно устал, пока добрался до его комнаты. Все-таки он чувствовал себя много лучше в этой комнате. От вони на лестнице, от усталости у него начинала болеть голова, а в комнате было светло и воздух был чище.

Он обрадовался и тому, что светло, и тому, что открыта форточка в окошке, и тому, что около окошка увидел большое покойное кресло.

Он сейчас же забрался на это кресло.

«Алхимик» снял крылатку и сел против него на стуле.

— Расскажите мне, — сказал он, — как вы клялись на листах скорби.

Рыцарь Большого Меча ждал именно этого вопроса и только попросил «алхимика» подождать, пока он отдохнет.

Потом он приступил к рассказу.

Сначала он рассказал о книге, из которой узнал о рыцаре Фламелло, о графе Жофруа и об алхимике, затем передал историю своего знакомства с этим алхимиком.

Со всеми подробностями он рассказал, как алхимик посвятил его в рыцари и заставил поклясться на листах скорби.

Когда он кончил, «алхимик», сидевший теперь перед ним на стуле и внимательно его слушавший, сказал:

— Могу вас уверить и даже, если хотите, поклясться в этом, все это вам приснилось, потому что, если бы алхимик точно приходил к вам, он не потребовал бы от вас непременного обязательства заступаться за обиженных с мечом в руках.

— Почему? — спросил рыцарь Большого Меча.

— А потому, — ответил «алхимик», — что представьте себе следующее. Представьте себе, что вы напали на безоружного, как, впрочем, оно и было с вами в действительности… Ведь вы напали на безоружного?

Против этого рыцарь Большого Меча ничего не мог возразить.

— Да, — сказал он.

— А разве хорошо нападать на безоружного? У вас был меч, а у него ничего; ясное дело, вы могли его убить; ему нечем было защищаться.

На это рыцарь Большого Меча уже знал, что ответить.

— Так пусть он вооружится! — воскликнул он.

— А если он не может вооружиться?

— Ну как не может! Может.

— Или не хочет?.. Ведь не можете же вы ему приказать, чтобы он непременно вооружался. Я думаю, что и Фламелло не напал бы на безоружного. Видите, в прежнее время каждый гражданин носил оружие, а теперь никто не носит оружия кроме разбойников.