Дикая орда - Робертс Джон Мэддокс - Страница 11

Неожиданно князь кое о чем вспомнил:

– Добрый Хондемир, ты упоминал, что тебе понадобится еще нечто помимо кавалеристов. Что именно?

– О, совсем немного. Что может понадобиться в пути? Шатер, в котором я мог бы заниматься на остановках своим искусством, кое-какая утварь… ну и еще одна мелочь.

– Что же? – спросил князь.

– Видишь ли, государь, вызвать потусторонне существо – это не то что воина или слугу нанять. Нужно выполнить очень сложные обряды. Поскольку весь ритуал будет вершиться от твоего имени, хорошо бы присутствовать лично тебе. – Князь посмотрел на колдуна с тревогой, но Хондемир упредил возражения, сделав успокаивающий жест: – Конечно, я не собираюсь просить тебя покинуть город в разгар подготовки к осаде. Подойдет любой твой родич. Лучше всего – кто-то из твоих детей.

Амир Джелайр побледнел и приподнялся со скамьи:

– Один из моих сыновей? Да разве я могу перенести разлуку с кем-то из них?

– Я не сказал "сын", государь. Сойдет и дочь. Князь, успокоившись, уселся на место.

– Дочь? Это другое дело. У меня их несколько. Ишкала – старшая. У нее трудный характер. Я давно уже утратил надежду найти для нее подходящего мужа. Можешь взять ее с собой.

– Прекрасно, государь. Если в дороге ничего не случится, дочь вернется к тебе цела и невредима, А теперь, повелитель, коль скоро вы приняли мой план, твои воины и твоя дочь должны быть готовы к походу на рассвете десятого дня, считая от сегодняшнего.

– Да будет так! – громко возвестил князь. – Что ж, с делами мы разобрались, теперь можно и отобедать.

Поздно вечером, когда Хондемира доставили в его особняк, он мысленно праздновал победу. Князь оказался человеком легковерным, да и не привык Джелайр к таким сложным вопросам. А впрочем, будь он тверже и недоверчивее, Хондемиру все равно скорее всего удалось бы склонить его на свою сторону. Ведь план и в самом деле был хорош, и говорил чародей правду… Кроме одной небольшой детали: чем он на самом деле собирался заняться, достигнув Курганов Спящих.

А в это время, пока Хондемира несли домой с роскошного княжеского пира, в другом уголке Согарии еще одно веселое, шумное застолье не собиралось заканчиваться. В одной из харчевен, окружавших городской базар, гуляла компания молодых людей. Обычно базарные харчевни обслуживали заезжих торговцев, но эту облюбовали для себя городские повесы: не сумевшие разбогатеть мастера-ремесленники, художники, ученики писцов и звездочетов, а также самые отпетые сынки согарийской знати.

За одним столиком в этот поздний час было особенно шумно. Люди, сидевшие за ним, были очень молоды. Кувшин с вином уже обошел стол не один круг, и его не раз уже доливали. В компании особенно выделялся один юноша. Говорил он очень красноречиво, несмотря на то что язык у него уже порядком заплетался.

– Друзья, мы живем во времена упадка, – вешал восторженный юнец. Людям нашего времени ни до чего нет дела, кроме денег. Они покупают дворцы и драгоценные побрякушки, обжираются и пьют вино…

– Что же плохого в деньгах, Мансур? – со смехом спросил его товарищ. Что худого в дворцах и в изящных творениях ювелиров?

– И что плохого в том, чтобы есть и пить вино? – подхватил другой гуляка. – А сам ты сейчас чем занимаешься? – Все за столом захохотали.

– Есть вещи более важные, – ответил тот, кого звали Мансуром. Он был едва ли не самым молодым в компании – за плечами у него вряд ли наберется и восемнадцать безоблачных лет. Одежды у юноши особой роскошью и изяществом не отличалась, не в пример его компаньонам, однако и в лице, и в повадках сквозило явно благородное происхождение. Был он строен, высок и хорош собою. На щеках пробивалась каштановая бородка. Трактирные служанки нет-нет да и бросали на юношу лукавые взгляды. Но Мансур, казалось, не обращал на откровенные призывы девиц никакого внимания.

– Какие же вещи важнее, а, Мансур? – воскликнул один из парней. По тону его было понятно, что такие шутливые перепалки – не редкость между собутыльниками.

– Слава! И приключения! И вечная любовь! Где в наше спокойное время услышишь звон мечей, свист стрел, воинственные кличи доблестных воинов?

– Ну, если слухи правдивы, этого мы скоро дождемся, – заметил тот, что был постарше. Но Мансур не обратил внимания на эти слова.

– Как доказать своим друзьям и своей возлюбленной, что ты мужчина, если не великими подвигами? – настаивал он.

– Давай-ка поподробней! – одновременно воскликнули его друзья.

– Так получилось, – продолжал юноша, – что у меня с собой кое-какие стихи, которые я сочинил именно по этому поводу, – он порылся за пазухой, постойте, где же они, должны быть тут. – Наконец Мансур обнаружил у себя за поясом футляр, в котором писцы обычно таскают свои нехитрые инструменты. Однако футляр был пуст.

– О боги, мы обречены, – воскликнул один из парней. – Мансур собирается читать нам свои стихи! – Послышались стоны и проклятия.

– Перед таким испытанием нужно подкрепиться! – провозгласил другой, в очередной раз наполняя кубок.

– Есть вещи, которые человеку не вынести, – заметил юноша в манишке без рукавов: такие носят подмастерья зодчих. Он выхватил из-за пояса кинжал и приставил острие к груди, будто собираясь покончить с собой.

Мансур не обращал на приятелей внимания. Он извлек свиток со стихами из-за голенища сапога.

– Вот они где! Слушайте меня внимательно, друзья! Когда-нибудь вы будете рассказывать своим детям, что вам читал стихи сам Мансур Альяша.

Прижав одну руку к сердцу, а другой держа свиток, Мансур начал декламировать:

Товарищи Мансура откинулись в изнеможении, словно их одолела неизлечимая хворь. А тот, что изображал самоубийцу, дернул вдохновенного поэта за рукав.

– Мансур, твои стихи прекрасны, но мы-то хотим, чтобы ты рассказал нам о своей возлюбленной.

– Ах, – вздохнул юноша, – она прекрасна. Но ее божественное имя не смеет сорваться с моих уст. Оно не предназначено для чужих ушей. – Мансур снова свернул рукопись и отложил ее в сторону.

– Что за тайна вокруг какой-то девчонки? – удивленно спросил юноша в тюрбане звездочета. – Уже две недели ты стонешь и плачешь по ней, а мы так ничего и не знаем. Может быть, девчонка вообще не стоит таких страданий. Он наполнил кубок Мансура, надеясь, что вино развяжет влюбленному поэту язык, хотя едва ли в этом была необходимость.

– Я дал клятву, – доверительно сообщил Мансур, – что никогда не открою ее имени. Иначе последствия будут ужасны для нас обоих.

– Ха-ха! – засмеялся "самоубийца". – Кажется, я оказался прав! Она замужем! Жена какого-нибудь толстопузого купца развлекает Мансура в роскошных покоях, пока муженек подсчитывает барыши. Обычная история!

– Берегись! – крикнул поэт, схватившись за меч у пояса. – Ты оскорбляешь имя моей госпожи!

– Мы ничего не можем сделать с ее именем, потому как оно нам неизвестно!

Мансур успокоился.

– Увы, оно должно оставаться тайной моего сердца. Она слишком высокородна, чтобы подобные мне даже глаза на нее поднимали. Один лишь я и осмелился. Мы поклялись друг другу в любви, но наша любовь обречена из-за разницы в положении.

Друзья были в восторге: наконец-то Мансур заговорил о таинственной незнакомке.