Придурков всюду хватает - Дериева Регина - Страница 14

• Предыдущая
• 14/35
• Следующая

Согрешил: нарушением постов, невоздержанием в пище и питье…

— Наконец-то! Значит, ел во время поста яйца. Жрал фактически! А это, да будет тебе известно, наисмертнейший грех, и он делает тебя повинным в вечной смерти, или погибели. А дьявол, который, как ты уже знаешь, отец лжи, только этого дожидается, потирая лохматые лапы. Он уже давно все твои яйца пересчитал и суммировал.

— Отче, но это не все!..

Я согрешил: непослушанием, самонравием, самооправданием, непочитанием родителей своих, дерзостью и непокорством.

Согрешил: неимением любви к ближнему, нетерпеливостью, обидчивостью, раздражительностью, гневом, причинением вреда ближнему, неуступчивостью, враждой, зло за зло воздаянием, непрощением обид, злопамятностью, ревностью, завистью, зложелательством, мстительностью, осуждением, оклеветанием, лихоимством, несострадательностью к несчастным, немилосердием к бедным, скупостью и расточительностью (только никак не могу понять, как можно скупо расточать), несправедливостью, жестокосердием.

Я согрешил: лукавством против ближних, обманом их, неискренностью в обращении с ними, подозрительностью, насмешками, остротами, ложью, лицемерным обращением с другими и лестью.

Согрешил: забвением о будущей вечной жизни, недуманием о своей смерти и Страшном Суде, неразумной пристрастной привязанностью к земной жизни и ее удовольствиям.

Согрешил: невоздержанием своего языка, празднословием, смехотворством, соблазнительным поведением, вольностью, дерзостью, невоздержанием своих душевных и телесных чувств, пристрастием, блудом и прелюбодеянием, излишним щегольством с желанием нравиться и прельщать других.

— Это, хе-хе, простительно. Кто ж не щеголяет? Вон, смотри, Мавра, что ни день, в новом подряснике. А ты слишком много всего наворачиваешь, я уже устал.

— Но это еще не все!..

Я согрешил: неимением прямодушия, искренности, простоты, правдивости, уважительности, степенности, осторожности в словах, благоразумной молчаливости, отсутствием любви, воздержания, чистоты сердца, нестяжательности и смиренномудрия.

И самое главное, я согрешил: унынием, печалью, зрением, слухом, вкусом, обонянием, осязанием и всеми своими чувствами, помышлениями, словами, желаниями, делами…

— И ты каешься, что прогневал Господа Бога нашего Православного своими грехами, искренно об этом жалеешь и желаешь всевозможно воздерживаться от них. Конец и Богу слава! Но если будешь еще яйца жрать, лучше на глаза не показывайся. А сейчас убирайся на свое кладбище и поторопись с послушанием, полученным от святой Матушки.

Как же я дошел до жизни такой? Как оказался на кладбище? Почему дал Матушке себя здесь поселить? А она уже и могилу мне приготовила, которую называет уменьшительно-ласкательно «могилкой» (любит ведь всякие суффиксы!). Могил на кладбище много, очень много, но дорожки между ними не вьются, кресты стоят вплотную друг к другу. Кладбищенская калитка закрывается на щеколду только с внешней стороны. Это и понятно: кому нужно выходить с кладбища? Те, что здесь лежат, давно уже успокоились, а мне успокоиться еще только предстоит. Когда это произойдет, я не знаю, хотя жить устал. Зато знает Матушка Препедигна. Наверняка знает, когда я достопримечательно упокоюсь.

Ничего душераздирающего, как мне кажется, я не совершил, а только устал. Сильнее и устать нельзя. Даже представить себе трудно, что можно устать сильнее, хотя прежде я об усталости не задумывался. Прежде я еще чего-то хотел… Но Бог милостив! Бог лучше знает, чего мне хотеть, а чего нет. Бог дал мне усталость, и я устал. А если бы не устал и был полон сил, то ничего бы ровным счетом не понял.

Могилы как море: прилив-отлив… Последние месяцы я постоянно чувствую отлив сил, а это значит, что я ничего более не значу, проявляя бессилие. Короче, я бессилен действовать. В таком состоянии побег невозможен, даже немыслим, но бежать необходимо. Необходимо бежать, пока не выпал снег, иначе обнаружат мои следы, придут и забьют камнями. Меня найдут и посадят на цепь или отыщут и замуруют в стену. Но до того как меня окружат и убьют, я должен хоть что-то объяснить.

Могилы как море. Со всех сторон наступают на мое временное жилище, представляющее собой то ли склеп, то ли собачью конуру, — иначе говоря, кто что увидит. В прошлом веке тут убили святой жизни человека: подкрались к спящему и зарезали. Скоро круглая дата его славного мученичества, возможна канонизация, и Матушка Препедигна воображает, как на этом благочестивом месте случается еще одно загадочное происшествие.

«Главное, — думает она, — чтобы причины не были установлены и убийцы не найдены».

Свежая могила, впрочем, уже вырыта…

Кладбище обнесено оградой из колючей проволоки. Раньше, говорят, Матушка пускала через нее ток, а теперь электроэнергия подорожала, и ток пускается редко. Но никто не знает, когда и по каким праздникам. Пускается, и все тут, а когда — знать незачем.

С восточной стороны моей собачьей будки обрыв и с южной стороны обрыв, а с северной открывается панорама верхней дороги, по которой мне ходить запрещено. По верхней дороге иногда прогуливаются инокини и монахини и всегда игуменья Препедигна. Верхняя дорога ведет в церковь, но в церковь мне, кроме как по великим праздникам, ходить запрещено, поскольку всякий может при виде меня искуситься. Разрешено ходить лишь через кладбище, проползая под крестами и колючей проволокой. Так что по нижней дороге, ведущей на кладбище, я тоже почти не хожу.

Еще в монастыре кормят два раза в день, но меня это не касается. Если я стану жрать монастырские блины, было разъяснено мне сразу же, сестры могут искуситься и не спастись. На кладбище, к счастью, растет крапива, а остальное посылает Господь.

Когда Матушка Препедигна взяла меня в монастырь, я еще ничего не знал ни о монастырях, ни о матушках. А теперь знаю так много, что вряд ли отсюда уйду. Кто же допустит? Кто разрешит?..

Так вот оказался я в отдельно взятом монастыре, которым единовластно, как отдельно взятой страной, управляла игуменья Препедигна. И в этой отдельно взятой стране кого только не было: трудницы были, послушницы были, инокини и монахини были, священники всякие, архимандриты и даже один архиерей. Короче, всего у Матушки Препедигны было довольно, и все делалось так, как Матушке было угодно. Состоял у нее на службе также святой старец, которого она сама и назначила святым старцем, чтобы имелось, кому свидетельствовать ее необыкновенную святость должным образом. Он столь часто и столь многим говорил о Матушкиной святости, что никто уже не смел в этом сомневаться.

— Молитвенница она наша святая! — представлял ее старец Нил все новым и новым паломникам.

А игуменья Препедигна, стоя у него за спиной, выбрасывала в приветствии руку и возглашала: «Молиться, молиться и молиться!»

И сестер она учила тому же, назначая каждой свой час для молитв. Просто так, без ее разрешения, молиться было категорически запрещено: хочешь прочитать «Отче наш», испроси разрешение.

— Нечего тут творчеством заниматься, — говорила Матушка, — Бог этого не любит.

Так грозно она предупреждала, что любому становилось понятно: Господь противник всякого творчества и всего того, чего не любит Матушка. И было очевидно, что к Богу обращаться незачем, когда рядом есть она — всеми видимая, реальная Препедигна: одобряющая и наказывающая, научающая и обязующая, и чудеса, которые не иначе как прелесть, запрещающая. Не терпела Матушка чудес, и когда Иоанн Креститель постучался однажды в монастырские ворота, прогнала его.

— Чего надо? — спросила она через переговорное устройство. — Чего беспокоишь? В полицию захотел?!!

• Предыдущая
• 14/35
• Следующая