Защитница веры (СИ) - "Тэсса Северная" - Страница 51

Эх, вот что ж ты, магия, такая капризная зараза и обошла наш мир стороной?

Нижняя рубаха из нежного шелка, шерстяные штаны, мягкие и теплые, как живот дремлющего кота, связанные заботливыми руками Миры носки, сверху — суконное изумрудное платье с рукавами и обрезанной спереди аж до колен широкой юбкой, чтобы было удобно ездить верхом. Теплая сюркотта поверх, которую я подпоясала перевязью с клинком, и подбитый роскошным белым мехом тяжелый шерстяной плащ на плечи. Я сама водрузила корону себе на голову, поправила складки капюшона на плечах, взяла перчатки (все же на улице до сих пор шел пар изо рта, а по ощущениям температура держалась на уверенных −5 по Цельсию) и, помедлив, аккуратно коснулась плеча спящей девочки.

Мария проснулась почти мгновенно, но как сонный котенок: глаза открыла едва ли наполовину, беззвучно зевая и смешно дергая кончиком носа.

— Мари, хочешь поехать со мной в город? — я, не выдержав умилительности картины, расплылась в улыбке, но стоило мне только сказать слово «поехать», как сон с девочки словно сдуло. Она вскочила, сверкая счастливыми глазами, часто закивала и тут же начала собираться, как маленький ураган пронесясь по комнате. Готова спорить, что спичка в моих пальцах все еще горела бы, когда упакованная в теплое платье, шаль, с беретом на голове Мария предстала передо мной, впившись в меня взглядом.

— Пойдем, чудо, — я усмехнулась, поправив девочке берет, и, выпустив ее перед собой, даже не удивилась, увидев ожидающего меня за дверью Альвина.

— У тебя вообще все обязанности отобрали? — Моя «тень» вздохнула и качнула головой.

— Беречь вас — сейчас моя единственная и самая важная обязанность, — сообщил мне Альвин с самым серьезным выражением лица. Вот откуда он такие словечки берет — дамские романы почитывает втихаря по ночам?

Представив помощника капитана стражи, почти что в темноте, при свете одинокой лучинки, втихаря полистывающего что-то типа «Невеста для графа», я весело фыркнула и покачала головой, отчего молодой мужчина потупил взгляд, снова радуя меня видом пылающих кончиков ушей.

И в таком составе: прыгающая при каждом шаге от радости Мария, уже успевшая порядочно устать от едва начавшегося дня я и сосредоточенный, преисполненный важностью своего задания Альвин — мы дошли до внутреннего двора, откуда, как я успела изучить за время королевского приема, вел короткий маршрут на конюшню. При виде нашей делегации конюх слегка удивился, но, честь ему и хвала, быстро взнуздал нам двух коней и вывел во двор. Там я, устроившись в седле, приняла из рук Альвина девочку, усаживая в седло боком перед собой, краем глаза подсмотрела, как легко взлетает в седло мой провожатый, облаченный, меж тем, в полноценный «рабочий» костюм королевского стражника, после вспомнила, что подобное счастье предстоит мне самой вечером, и, испортив себе таким образом первые минуты конной прогулки, мрачно потребовала открыть ворота крепости.

Ехали мы неторопливо, Мари крутила головой во все стороны, напоминая мне маленького птенчика, Альвин держался чуть позади, отставая от моего коня на почетные полкорпуса. А я… я просто ехала. Для меня в такой езде было что-то медитативное, настолько размеренное и при этом — не требующее ни умственных, ни физических усилий, что я погружалась в приятное состояние расслабленности, словно бы растворяясь в таком простом действии, как конная езда. Мысли в голове текли неспешно и волей-неволей возвращались к моему провожатому. Я всегда была любопытной, особенно к тем, с кем мне приходилось работать. Любила наблюдать за людьми, строить логические цепочки, используя ту немногую, полученную из малозначимых разговоров, информацию. Однако сейчас мне, в принципе, было достаточно просто спрашивать — вряд ли Альвин расценивал это как посягательство на личную жизнь.

Чуть придержав коня, я повернулась к спутнику, с интересом рассматривая его и понимая, что на самом деле знаю о нем и достаточно много, и практически ничего.

— Альвин, а как так вышло, что ты стал помощником капитана стражи в таком молодом возрасте? — Мой провожатый слегка недоуменно нахмурился, кажется, не понимая, к чему я задаю этот вопрос, но ответил без промедления.

— Мой отец, до того, как осесть в Суррее и открыть лавку, был одним из кондотьеров². Он обучал меня военному ремеслу и, когда мне исполнилось четырнадцать, представил меня своему товарищу, прославленному рыцарю, Вальго из Эдермонда. Я проходил у него в оружейниках еще семь лет и был знаком со многими его товарищами, среди которых был и барон Эддрик — на тот момент еще помощник капитана стражи при Его Величестве Армарике Справедливом, да сохранит его Светозарная в своих объятиях. Когда пришло время, барон занял пост капитана стражи, а я участвовал в отборе на место его помощника, прослужив перед этим восемь лет в замковой страже. Так я стал его помощником, Ваше Высочество, — закончил Альвин с ноткой гордости в голосе. Я его гордость понимала — по меркам средневековья он сделал просто головокружительную карьеру, пусть не без помощи удачно сложившихся обстоятельств, но все же без использования «мохнатой лапы» и вполне себе упорным трудом и личными заслугами.

— И как тебе жизнь в столице? Уже присмотрел домик для покупки и будущую мать твоих троих детей? — каюсь, не сдержалась. Не подколоть мистера «моими ушами можно прикуривать» на тему личной жизни было выше моих сил, однако Альвин внезапно стойко выдержал мои издевательства и ответил, что, дескать, дом присмотрел, но не в столице, а в родном Суррее, а с будущей матерью пока как-то не срослось.

— Служба в замке занимает все свободное время, Ваше Высочество, а среди служанок, — мужчина вздохнул, несколько тоскливо, — так вышло, что не сложилось.

«Жопой чую, тут какая-то драматичная история! Но, ладно, так уж и быть, побуду человеком и не стану его расспрашивать. Как-нибудь потом, может быть…»

С по-зимнему серого неба на макушку Марии опустилась крупная снежинка. Потом еще одна и еще, и вот мы ехали к городу словно через мягкое, податливое пуховое одеяло — снег падал настолько густо, что уже в двух-трех метрах мало что становилось видно. Пока Мария пыталась поймать снежинку ртом, я сняла перчатку, перехватив поводья в левую руку, и подставила раскрытую правую ладонь под снег.

Зима была моим любимым временем года все детство и часть юношества. Ощущение праздника, затаившегося чуда, сопровождаемое запахом ярких, спелых мандаринов, что неизменно украшали наш, даже самый скудный, но, все же, праздничный стол. Терпкий запах хвои, от еловых веток, поставленных в вазу, или от величественной ели, что росла в углу сада, доставшегося нам при покупке небольшой дачи в областном садоводстве. Мороз, пощипывающий щеки, санки, которые надо было волочить за веревку на вершину ледяной горы, чтобы съехать на них с визгом и улюлюканьем, или много позже, сцепившись в паровозик со школьными друзьями, с хохотом скатиться с уже не такой уж и высокой горки, стоя на ногах и неизменно заваливаясь в снег в самом конце ледяного пути.

Снежинки таяли, не касаясь моей руки, испарялись от сухого жара печати божества на моей ладони. Я перевернула руку тыльной стороной вверх и с каким-то внутренним облегчением смотрела, как крупные хлопья снега касаются моей кожи, холодя и покалывая, и тают, оставаясь на её поверхности капельками воды.

Я окинула взглядом побелевший мир вокруг и вдруг поняла, что мне хорошо тут. Что все, чего мне не хватало, заключалось лишь в одном человеке. Ни телефоны, ни модные журналы, ни моя квартира, которую я старалась обустроить стильно, модно, и, что скрывать, дорого. Даже Оля, моя лучшая подруга... все это отходило на второй план. Словно что-то приятное и даже важное когда-то, но ненужное сейчас.

Подогнав пятками коня, что перешел на вальяжный шаг, я снова натянула перчатку на руку, смахнула с макушки Марии образовавшийся на берете сугробик, повторила ту же процедуру со своим капюшоном и вздохнула, вобрав полной грудью свежий, чистый и чуть морозный воздух.