Снегурочка в беде (СИ) - "Awelina" - Страница 39

— Поедем домой, — предложил после, когда мы оторвались друг от друга.

Я невольно поежилась. Вот уже где-то час давила в себе этот страх перед обратной дорогой, глупый, ничем не обоснованный. Все-таки прошлое путешествие отсюда в город оставило очень и очень яркие воспоминания.

Воронов, видимо, увидел тень, набежавшую на мое лицо.

— Лесь, что такое? Что случилось?

Встряхнувшись, я крепко обняла его за шею, прильнула щекой к груди, твердой, крепкой, скрытой хлопком сорочки, впитавшим запах его парфюма.

— Ничего, — ответила глухо. — Просто, кажется, у меня после той нашей поездки появилась фобия…

Миша тяжело вздохнул, погладил меня по спине.

— Черт… Прости, это моя вина.

— Да нет. Простая случайность.

— Моя, не спорь. — Обхватив ладонями мою голову, мужчина заставил посмотреть на себя. Раскаяние и сожаление в его глазах были поистине вселенскими. Я насторожилась.

— Я соврал тебе тогда. Моя машина не ломалась. Я специально взял другую. Чтобы легко можно было сесть в яму. О состоянии местных дорог знал прекрасно. Только планировал застрять ближе к поселку. И, конечно, не думал, что будет снегопад, что придется сквозь непогоду пробираться, рисковать… Просто хотел подольше побыть с тобой. Надеялся, что поговорим. Возможно, все выясним. Вновь сблизимся… Вот такой болван.

Я стиснула челюсти, напряглась. Злость накатила черным смерчем, впрочем, довольно быстро схлынула: что сделано, то сделано… И с другой стороны, если он так прекрасно знает здешние дороги, вероятность вновь попасть в какую-нибудь яму сегодня меньше единицы.

Но вот ведь интриган! Заставил меня пережить столько отвратительных минут, страху натерпеться. Сам простыл потом! И все для того, чтобы мы «все выяснили».

— Леся, солнышко мое, ну не злись, а, — встревожившийся Воронов, покаянный вид которого больше забавлял, чем вызывал негодование, целовал меня в висок, лоб, щеку, растирал спину. — Прости, пожалуйста. Ну поругай или ударь, только не молчи и не гляди так. Все, что хочешь, проси, но не сердись.

Я упиралась ладонями в грудь мужчины, смотрела в его лицо хмуро, строго, и красноречиво молчала.

Все, что хочу… Что ж, у меня есть кое-какая просьба, выполнив которую Миша сможет загладить свою вину. Идея ему не понравится, разумеется, но зато мое полное прощение ему гарантируется.

Новость о том, что в ближайшие три года моему мужчине предстоит играть роль Деда Мороза для блага «Мегаполиса», решила сообщить позже. Во-первых, жаль было огорчать. Во-вторых, ему полезно еще чуть-чуть пожить под пытками совести.

***

А на Новый год планы Миши все-таки осуществились.

Большую комнату освещал колеблющийся свет свечей, расставленных нами на журнальном столике, шкафу, подоконнике. На елке медленно мигали, то наливаясь светом, то угасая, точки-фонарики. Пахло хвоей, цитрусом, шоколадом (как мне и мечталось), а еще в привычный аромат праздника вливались слабые ноты цветочного (все букеты, что Миша мне подарил, мы забрали из офиса — он настоял).

Прямо на полу рядом с елью мы расстелили плед и накрыли импровизированный стол: шампанское, фрукты, канапе. Решили не роскошествовать, обойтись минимумом, больше времени посвятив друг другу (и моему переезду в квартиру жениха), а не кулинарным изыскам.

Из динамиков музыкального центра негромко звучала фоновая плавная музыка, а мы разговаривали, молчали, целовались, касались друг друга.

Миша устроил голову на моих коленях. Я неторопливо перебирала жесткие волосы своего мужчины, очерчивала пальцами виски, лоб, скулы, а он временами ловил мою кисть, целовал или прикусывал кончики пальцев, ребро ладони, запястье.

За окном царствовала волшебная новогодняя ночь, горели огни, гремели фейерверки. Необычные мгновения. Единственные в году, когда грань времени будто бы становится острой, ощутимой, когда точно знаешь: завтра будет совсем иным. Хоты бы потому, что проснешься уже в другом году.

— У меня для тебя подарок, — открыв глаза, Миша посмотрел на меня с озорным блеском в глазах, обаятельно улыбнулся.

— Миш, — возмутилась я. — Мы же договорились!

Из-за всего случившегося мы оба не успели приобрести презенты друг для друга, поэтому пришли к договоренности: дарим друг другу свидания-выходы в свет. За Мишей — премьера в достопамятном театре «Триада», за мной — классическое искусство, которое демонстрируют актеры местного драматического заведения. Но, видимо, этот хитрец обыграл меня.

— Скажем так, — Воронов поднялся, сел рядом, поймал в плен мою ладонь. — Это не совсем подарок. Скорее этакое соглашение, которое давно готовил. Последующая подпись тоже предполагается.

Заинтригованная, я не отрывала взгляда от лица мужчины, лукаво улыбавшегося, явно испытывавшего меня и мое терпение.

— Не томи, — дернулась я.

Хохотнув, Воронов поднялся, прошел к книжному шкафу и забрал что-то, спрятанное на верхней полке. Через мгновение, усевшись напротив, он протянул на ладони коробочку из ювелирного магазина.

Волнение и предвкушение наполнили каждую клеточку тела, я сглотнула, растерянно посмотрела на мужчину, явно наслаждавшегося собой и произведенным эффектом. Потом взяла подарок, открыла.

В красной бархатной подушечке в неверном свете блеснуло золотое колечко, узор из камешков-льдинок в середине чем-то напоминал снежинку.

— Ну что, моя ненаглядная ледяная дева, — насмешливо произнес Миша, оторвав меня от созерцания тем, что начал играть с прядкой волос, лежавшей на моем плече. — Ты выйдешь за меня?

На глазах неожиданно выступили слезы. Взбудораженная и ошеломленная, я спрятала лицо на груди Воронова, стиснула его торс.

— Да, выйду, — ответила дрожащим голосом.

Миша, довольно хмыкнув, чмокнул меня в макушку. Произнес серьезно, торжественно, без налета шутливости в тоне:

— Я люблю тебя.

— А я люблю тебя, — отозвалась немедленно. Как же чудесно, когда можно не только чувствовать это, но и озвучивать вслух.

Воронов, отцепив от себя мою правую руку, надел на средний палец кольцо, завладел губами. Очень скоро я оказалась лежащей на спине на пледе, а он — сверху. Мы страстно целовались и явно тяготились разделяющими нас слоями одежды. Хоть и тонкая, домашняя, но все равно неприятный барьер, мешавший желанному и восхитительному контакту.

— Не пора ли в спальню перебраться, — хрипло предложил Миша, чувственно целуя меня в шею. — С прошлого года не раздевал тебя и… не был в тебе… Считай, целую вечность…

Вспыхнув смущением и острым желанием, я заключила в ладони лицо своего мужчины, ответила без слов, соединив наши губы.

За дверью вот уже минуты три не раздавалось смеха, топота, криков, разговоров. В крошечную щель, куда могла заглянуть, было видно, что взрослые и малышня угомонились. Дети сели в круг, кто-то в компании родителя, державшего его на руках, кто-то (достаточно большой и самостоятельный) сам по себе. Все внимательно слушали одетую в фею рыжеволосую женщину, рассказывающую про пришедшую из леса красавицу-елку, Новый год, Деда Мороза и его внучку Снегурочку, подарки и угощения.

Мамы и папы, бабушки и дедушки, вооружившиеся фотоаппаратами, телефонами, планшетами, бесшумно двигались вдоль стен просторного светлого помещения, украшенного бумажными снежинками, елочками, гирляндами да снегирями, снимали своих чад, умильно улыбались.

Среди детей глазами нашла темноволосую курчавую головку сына. Левка был устрашающе серьезен и, кажется, не верил ни единому слову, мастерски преподнесенному педагогом центра, в котором, по традиции, и устроили утренник. Надутые губы, прищуренные в отцовской манере темные глаза.

Эх, надо было объяснить ребенку, что его ждет сказка, а в нее можно не верить, но участвовать обязательно…

Упрямый малыш, уже в два года и три месяца показавший непримиримый характер, даже отказался надевать костюм зайчика, который ему презентовала бабушка. Так и пошел: в штанишках, клетчатой рубашке и галстуке-бабочке в тон. А Миша поддержал.