Снегурочка в беде (СИ) - "Awelina" - Страница 14

А еще мне подумалось: если бы Ира Киселева не отказалась от счастья быть Снегурочкой, на моем месте была бы она. И Воронов был бы так же любезен? Подвозил бы ее и все такое…Она, конечно, замужем, но остановило бы ее это, если бы… Ну нет! Это был бы форменный кошмар!

Я вышла на улицу в отвратительном настроении. В первые минуты поездки оно никак не хотело улучшаться, наоборот, настороженность и злость росли, а потом Миша заговорил про утренник, напоминая про тот и другой пункт сценария, и мысли тут же переключились на испытание, что предстоит. Сразу же в животе скрутился холодок адреналина.

Справлюсь ли я? Справимся ли мы? А вдруг что-то забудем, упустим? Вдруг растеряемся? Все-таки это дети, ждать от них можно чего угодно… Сколько вон в интернете смешных роликов на эту тему можно увидеть!

Через отражение в зеркале, я наблюдала, как Миша, сидящий позади меня на маленьком стуле (это выглядело даже комично, и в другой раз я бы запечатлела своего мужчину в таком вот положении и долго бы еще подтрунивала над ним, выслушивая ответные подколки), прикрепляет бороду, расправляет ее, потом берется за парик с седыми и неправдоподобно кудрявыми волосами, глядя на него практически с ужасом. В такой «амуниции» и состоянии, одетый в модную серую сорочку со стальным отливом и черные брюки, он казался яркой иллюстрацией нелепости и абсурда. Я улыбнулась.

Организаторы устроили нам гримерку в игровой комнате, залитой зимним блеклым солнцем, и сейчас мы находились в настоящем детском раю среди множества полок с игрушками и конструкторами, в окружении низеньких столов, стульчиков, больших мягких кубов и цилиндров. Здесь даже имелись деревянная горка, приставленная к шведской стенке, и бассейн с пластиковыми шариками.

А еще здесь было очень жарко, и мы решили в костюмы облачиться непосредственно перед выходом «на сцену».

За дверями, предусмотрительно запертыми на ключ (то и дело малышня дергала их, пытаясь прорваться, видимо, для игры), царил хаос, шум, гвалт. Это отвлекало и заставляло волноваться еще сильнее. Всего на елку должны были прийти пятнадцать малышей, но в тот момент, когда я последний раз выходила в коридор, примыкавший к ресепшн, мне показалось, что их раза в два больше. А ведь наверняка не все еще тогда появились…

Господи боже, не дай мне с позором провалиться! Пусть все пройдет гладко!

— Все пройдет отлично, не дрожи, — спокойно произнес Миша, наверное, уже в двадцатый раз за этот час. Поймал в зеркале мой взгляд.

— Случиться может все. От ошибок и провала никто не застрахован, — указала, отворачивая зеркало.

— Никто. Но у нас все будет отлично.

— Спасибо, ясновидящий.

— Вернешь в двойном размере. С процентами за эгоизм, кстати. Для меня сегодня тоже дебют, но я так и не услышал, что со всем справлюсь, а ты будешь рядом, — ядовито усмехнулся Воронов.

— Ты-то точно справишься, не сомневаюсь, — с налетом легкой зависти пробормотала я. — Твоей железобетонной уверенностью камни дробить можно.

— Да, а еще сваи забивать, — напомнил Миша мою собственную шутку. Я вздохнула.

Убрав косметику, схватилась за сценарий. Еще раз повторить этот чертов стишок, две последние строчки которого мое сознание почему-то меняет местами, посмотреть, с какими словами надо прощаться…

— Ну как? По-моему, я выгляжу как безнадежно рехнувшийся князь Мышкин ака идиот, — отвлек меня Воронов, закончивший прилаживать парик.

Повернувшись к напарнику, я внимательно оглядела его, с трудом подавила улыбку. Неизменные атрибуты Деда Мороза на смугловатом, кареглазом и худощавом молодом Мише смотрелись… жутко странно. Смешно странно.

— Нет, все нормально, — выдавила, стараясь не рассмеяться.

— Леся! — грозно протянул Воронов.

— Просто аутентичности не хватает, — исправилась, все-таки улыбнувшись.

— Ты о чем?

Да, рано я убрала косметику. Да и приближаться к мужчине не хотелось. Это грозит потерей душевного равновесия, а то и новыми провокациями с его стороны. Но… Мы все же одна команда. А за дверью нас ждут дети, для которых мы обязаны устроить настоящий праздник. Поэтому личные чувства в этом случае лучше оставить за бортом.

— Я о гриме. У меня есть белая пудра и румяна. Будешь у нас Мороз Красный Нос.

Воронов прищурился, пристально глядя мне в лицо.

— У меня такое чувство, будто под дых дали. Умные люди называет его плохим предчувствием, а еще более умные — засадой.

— Придется мне довериться, — развела я руками. Встала, подхватив косметичку.

— Тебе я давно доверился, — ответил он со значением.

Пропустив эти словами мимо ушей (сейчас главное — сохранить спокойствие, иначе точно сценарий забуду, если позволю ему вывести меня из себя), я приблизилась к мужчине. Миша остался сидеть, поднял вверх лицо, окруженное белыми искусственными локонами, внимательно посмотрел в мои глаза:

— А где сакраментальная фраза, что больно будет только морально?

— Не ерничай, — извлеченной из косметички кисточкой, я слегка стукнула его по кончику носа. — И не болтай, болтун.

Воронов усмехнулся. И послушался.

Кто бы знал, что процесс наложения грима может подразумевать интимность такого накала! Или это заслуга исключительно моих чувств и обстоятельств?

Я мягко касалась кистью такого родного лица, каждую черточку которого давно изучила ласками, поцелуями, проводила пуховкой по носу с горбинкой, некогда ставшей предметом моих поддразниваний, невольно вдыхала легкий запах парфюма мужчины. Не глядела в глубины темных глаз, в которых тлели искорки смеха и нежности, хотя так хотелось…

Близко… Очень близко… Смесь боли, сожалений, притяжения, усиленных чередой картинок-воспоминаний, заставляла колотиться сердце, резала душу на куски. На место все поставил страх, что Воронов догадается (если уже не догадался) о моих чувствах… Уверена, что они написаны на моем лице, в глазах, за выражением которых Миша неотрывно наблюдает…

— Все, — хрипло проговорила, закончив. Подрагивающими пальцами я поправила его парик, натянула шапку винно-красного цвета, дожидавшуюся своего часа на столике рядом.

— Спасибо, — прошептал он и дернулся вперед, вероятно, пытаясь схватить, но я ловко увернулась, отошла к своему столику и вновь села спиной к напарнику.

— И кстати, ты очень красивая.

Я нервно стиснула пальцы, зажмурила защипавшие слезами глаза, чувствуя, как выворачивает изнутри от горечи, тоски и раздражения.

— До начала семь минут, — напомнила невозмутимо через мгновение.

— О да! — Воронов поднялся с места и пошел к стоящим у дверей валенкам. — А я уже сейчас чувствую, как подступается тепловой удар. И это без идиотской имитации шубы, подушки под ней и прочего.

Поправив заплетенные в косу волосы, я с иронией ответила:

— Терпи, Миша. Страдания облагораживают, — и предложила, покосившись на печатные листы передо мной, испещренные множеством пометок и комментариев, сделанных ручкой:

— Может, еще раз по сценарию пробежимся?

***

— Маленькой елочке холодно зимой. Из лесу елочку взяли мы домой, — затянула вразнобой ребятня, шагая кривым и косым хороводом вокруг невысокой новогодней красавицы. Зеленые ветви едва проглядывали сквозь обильно развешанный дождик. Зажженные парой минут ранее фонарики (спасибо волшбе Деда Мороза) чуть смягчали впечатление от такой странной елки, скрытой за синтетической блестящей занавесью, точно мусульманская царевна за паранджой, и обвешанной сверху донизу игрушками.

Вообще Новый год — праздник исключительно для детей. Взрослых заставляет ждать его и радоваться только чувство ностальгии. А эти маленькие создания, нестройно тянущие сейчас новогоднюю песенку, одетые в костюмчики зайчиков, ежиков, мишек, снежинок и принцесс, не печалятся по поводу еще одной череды быстро промелькнувших месяцев, не замечают таких вот атомных взрывов, приключившихся с умеренностью и благоразумием людей, украшавших этот зал и елку, не считают потраченных денег и ждут не премий, выходных и кулинарного изобилия, а волшебства и чуда. Всем сердцем они верят, что добрый дух принесет им подарки, похвалит за прочитанный стих, половина строчек которого от волнения забылась, и поиграет в веселые игры.