Тиамат (СИ) - "Rustem" - Страница 30

На второй день я быстро поняла, что никакая я не одаренная. Это чушь, которую они сами же придумали, и теперь пытаются внушить это всем. В первую очередь — мне. Магия не дается мне легче, чем другим детям. Не бывает никакой одаренности. Но бывает кое-что другое. Мучения. Говорят, физическая боль помогает быстрее привыкнуть к магии. Научиться ощущать энергию, которая течет во всем вокруг нас. Поэтому нам кололи пальцы. Было больно. Но все терпели. И я терпела. А после урока все отправились спать. Все, кроме меня. Меня отвели в отдельную комнату. Там со мной говорила женщина по имени Репульс. Сперва она показалась милой. Но это неправда. Она привязала меня к столу ремнями. Затянула их очень туго, так, что руки и ноги вскоре стали неметь. "Ты должна обмануть боль", — говорила она. "Ты должна обмануть реальность. Обмануть саму себя." Затем она взяла палку и стала бить меня. Я плакала и кричала, но она не останавливалась. "Убеди себя в том, что палка проходит мимо. Поверь в то, что она не касается твоей руки. Обмани реальность." Затем, когда на моих руках и ногах совсем не остается живого места, в комнату заходит человек в кошачьей маске. Его называют Кот. Он ведет со мной беседы, пока еще плохо понятные мне. Я думаю, он сумасшедший. Нет, я уверена. Однозначно псих. Он обращается ко мне по имени Тиамат. Насколько я поняла, его задача заключается в том, чтобы я сама поверила в то, что я Тиамат. После Кота в комнату заходит лекарь. Он смазывает мои синяки, рассечения, ссадины специальной мазью. Сильно щипит, но зато к утру я снова узнаю свою гладкую кожу. Спать мне дают мало. Намного меньше, чем другим детям. Другие ученики даже не подозревают что со мной делают. Так было каждый день.

На третьем уроке мы пытались почувствовать энергию в кувшине. Это какой-то особый кувшин. Сказали, что в нем плотное скопление энергии, ощутить которую иногда могут даже простые люди. Ни у кого не получилось. Только у меня вышло. Но только потому, что после уроков я не шла спать. Меня продолжали мучить, заставляли испытывать боль. Меня заставляли пить какие-то эликсиры, от которых меня тошнило. Вот почему я одаренная. Другие дети не знают этого. Они думают, что у меня все получается лучше, чем у них, потому что у меня дар. И учителя кивают. Твердят им всем, что у меня редкая принадлежность к магии. Что такие рождаются раз в десятилетия. На самом деле одаренные это те, кто по какой-то причине нужен обществу чародеев. Когда чародеям необходимо, чтобы кто-то научился использовать магию в максимально короткий срок. Вот и со мной вышло так. Я должна стать Тиамат снова. Это нужно чародеям. Оттого они и назвали меня одаренной. Это ускоренное обучение очень опасно для жизни и для психики. Может, поэтому и нужно писать это. Чтобы не сойти с ума.

Для других учеников я кажусь гением. Они восхищаются мной. Они подражают мне, спрашивают советы. Больше всех — Кин. "Вот бы и я был одаренным", — часто говорит он. Глупец. На пятый день я сказала, что не хочу быть Тиамат. Что я скучаю по своему отцу. Что я скучилась по своей жизни. Тогда меня избили. Сильнее, чем обычно.

Моего отца зовут не Говард Ран Айрелл. Моего отца зовут Сирин. Он кузнец. А я Мэйт, я не Тиамат. Лучшая драка та, которой не было. Так говорят слабые люди. Так говорил мой отец. Я больше так не думаю. Лучшая драка это та, в которой ты победил. Они меня не сломают. Я поверю в то, что палка не касается моей руки, и палка пройдет мимо. Я обману реальность. Я ненавижу это место. Ненавижу всех. Ненавижу Репульс. Ненавижу Кота. Ненавижу Морта Асциллиона. А еще я вдруг поняла, что я ненавижу Тиамат.

— Еще ваз, — мило улыбаясь, велел Трикрас.

Из всех преподавателей этот нравился Тиамат, — теперь девочку снова зовут так, — больше всех остальных. У него, как она считала, более правдоподобно получалось строить из себя добряка. Иногда настолько правдоподобно, что ей начинало казаться, что он и правда не злодей. Но такие мысли в голове девочки не приживались. Это, несомненно, плохое место, и люди здесь плохие. Так она считала, и оснований на это у нее было немало.

Урок проходил в кабинете. Это был большой круглый кабинет диаметром чуть больше десяти метров. Вогнутые стены увешаны деревянными сувенирами в виде животных, стальными эмблемами с фигурными узорами, боевыми каплевидными щитами, обтянутыми кожей, и более мелкими предметами, которые Тиамат со своего места разглядеть не могла. Сидела она позади всех. Еще вчера здесь было шестнадцать учеников, а сегодня их, включая Тию, всего тринадцать. Как и обо всех предыдущих, кого исключили, оставшимся сказали, что у тех генетически плохо развита связь с магией. Разумеется, Тиамат в это не верила. Она полагала, что те либо плохо старались, либо кто-то по каким-то причинам решил, что им магией владеть нельзя. Тиамат очень быстро пришла к выводу, что все, что здесь происходит, делается исключительно в интересах общества чародеев. Это они решают, кому владеть магией, а кому нет. Кто одаренный, а кто бездарный.

— Попвобуй еще ваз, — снова мягко проговорил Трикрас.

Кин, мальчишка четырнадцати лет, будучи раздетым по пояс, стоял спиной к учителю и лицом к остальным детям, сидящим на деревянных стульях с невысокими спинками. Стулья были расставлены в четыре ряда. Трикрас, уже давно облысевший человек преклонных лет, не выговаривающий букву “р” и носящий серый мягкий плащ с откинутым назад капюшоном, в очередной раз достал из кармана короткий кинжал с изогнутым лезвием длиной с его ладонь. Острие он направил в спину мальчика, в область правой ключицы. Между кончиком лезвия и кожей Кина оставалось не больше сантиметра.

— Я угвожаю тебе ножом. Где сейчас нож? — Спросил Трикрас. Его морщины делали улыбку по-настоящему мягкой и добродушной.

— Он… — неуверенно начал Кин, — он у моей головы?…

— Это вопвос? — Возмутился чародей.

— Он у моей головы! — Приобретя уверенность и повеселев, утвердил Кин.

— Непвавильно, — расстроил мальчишку учитель. — Давай, попытайся снова. Скажи мне, где он.

— Он…он у моей шеи! — выдал Кин и тут же получил неслабый подзатыльник.

— Ты что, наугад гововишь?! Ты должен его почувствовать! Точно так же, как ты чувствуешь собственные вуки, ноги или пальцы.

— Я пытаюсь… — жалобно сказал Кин.

— Ты плохо пытаешься! — повысил голос Трикрас и замахнулся.

Кин съежился, ожидая получить новый подзатыльник. Однако чародей занесенную руку опустил.

— Молодец. — Трикрас вернулся на мягкий тон.

— Что?… — Недоумевал Кин.

— Молодец, — повторил волшебник. — Ты почувствовал. Ты узнал, что я хочу тебя удавить, хоть и не видел этого.

Кин радостно оглядел лица других учеников. Все улыбались ему в ответ. Все кроме Тиамат. В ее серо-зеленых глазах радости не было. Кину показалось, что в них уже нет и других эмоций.

— Садись, — сказал чародей, похлопав мальчика по плечу.

Кин тут же поднял с пола свою рубаху, натянул ее на себя, а затем направился к своему стулу на первом ряду.

— Чувство опасности, — громко заговорил Трикрас, обращаясь к детям. — Оно усиливает нашу способность ощущать эневгию воквуг. В частности, ту, что, по нашему мнению, и несет опасность для нас.

Поймав абсолютно безучастный взгляд Тии, Трикрас поманил ее рукой.

— Одавенная. Выйди сюда. Покажи им, как это делается.

Ученики обернулись назад, упираясь взорами в Тию. Для того, чтобы вывести ее из собственных мыслей, Трикрасу пришлось озвучить свой указ чуть громче:

— Одавенная. Подойти сюда.

Она дернулась, заморгала, вопросительно посмотрела на чародея. Тот улыбнулся, снова поманил ее кистью. Девочка, все еще облепленная взорами остальных детей, медленно поднялась со стула и вышла вперед. Так же, как ранее и Кин, она встала спиной к чародею и лицом к сокурсникам.

— Раздеваться обязательно? — С тонкой хрипотой в голосе вопросила она, не глядя на Трикраса.