Нас с тобой трое (СИ) - "tapatunya" - Страница 14

Шаркая шлепанцами по асфальту, они вошли в подъезд. Хлопнула тяжелая дверь, и все стихло.

Ощущая себя Андреем Болконским, подслушивающим юную Наташу, Тимур осторожно закрыл окно.

Что он знал о Лизе и её жизни? Она всегда появлялась как-то сама по себе, как будто возникала из космоса. Как будто у неё не было никаких родственников и друзей.

Бабушка-бродяга? Серьезно? И больше никого?

Сумасшедшая Лиззи, связавшаяся с престарелым женатиком?

Почему она не могла найти себе какую-нибудь посредственность, выйти за эту посредственность замуж и родить ребенка? Или отчего не стала типичным синим чулком, которых полным-полно среди преподавателей кафедры?

Но нет — её притянул к себе тот неуловимый свет, который исходил от его проклятого отца.

Свет блуждающих огоньков, заманивающих неосторожных путников в болото.

Лиза заявилась через несколько дней сама, не дождавшись воскресенья, о котором они договорились.

Позвонила в дверь в семь утра, и Тимур, который только уже допивал свой кофе и собирался выходить на работу, увидел на пороге взъерошенную, какую-то потрясенную даже женщину вопреки традиции изменившей ситцевому халату с махровым банным. Один глаз у неё был густо накрашен, второй — нет.

— Тимур, — сказала она, — мне тоже позвонили. Какая-то сумасшедшая, я не понимаю. Она спрашивала, как осмелилась я явиться в ваш дом… И не желаю ли я себя наказать за свои пороки…

— Как наказать? — спросил Тимур.

Эта мысль: наказать Лизу за связь с его отцом, тоже какое-то время волновала его.

— Я не знаю, — ответила она растерянно. — Какая разница?

— Действительно, — пробормотал Тимур. — Хотите кофе, Лиза?

Она поежилась.

— Нет, — сказала Лиза. — Мне надо собираться на работу. Я просто растерялась. Прости, что вломилась к тебе так рано…

— Ничего, — вежливо ответил Тимур. — Подождите секунду.

Он вымыл чашку из-под кофе и взял пиджак.

— Я подожду, пока вы соберетесь. Провожу вас до универа.

Вместе они поднялись в квартиру Лизы.

На кухонном столе была разбросана косметика, на плите подпрыгивал вовсю кипящий чайник.

— Вы напугались, что ли? — спросил Тимур, выключая чайник.

Его невозмутимая мать на такие звонки реагировала куда спокойнее, впрочем, ей и стыдиться было нечего.

Губы Лизы запрыгали, как по команде.

— Я сначала не поняла ничего! Может номером ошиблись, или ненормальная какая. Она сказала, что я всего лишь пиявка, а Руслан просто не знал, как от меня отделаться. Что я бесстыдная…

— Конечно, — сказал Тимур. — Бесстыдная пиявка, о чем тут плакать? Докрашивайте свой левый глаз быстрее, а то мы оба опоздаем на работу.

Лиза посмотрела на него с возмущением и злостью, а потом фыркнула и вернулась к макияжу.

— Чем вы завтракаете? — спросил Тимур.

— Чем придется, — сказала она, сосредоточившись на стрелке на веке. Её руки ощутимо дрожали, и стрелка красивой не получалось. Лиза шипела и приглушенно ругалась. Тимур нашёл в холодильнике яйца с молоком, начал взбивать омлет.

— Лиза, — спросил он, — какая у вас семья?

Она стерла кривую стрелку и приступила к новой.

— Блуждающая, — ответила Лиза с досадой. — Бабушка знатный пешеход!

— А родители, братья-сестры?

— Нет-нет, ничего такого. Мы давно только с бабушкой.

— Она знает про ваш роман?

— О, — Лиза улыбнулась. — Они с Русланом обожали друг друга. Ужасные сплетники! За карточной игрой могли перемыть кости всему универу. Её не очень волновали всякие условности.

— Такие, как моя мама и мы с Ингой?

— Она называла тебя кудрявым барашком. Серьёзно, как ты выпрямляешь волосы?

— Мы знакомы с твоей бабушкой?

— В одностороннем порядке. Она видела тебя на фотографиях. Ну помнишь, когда ты был маленьким, у Руслана была приятельница. Нина? Надя? Она много вас фотографировала. Потом куда-то уехала. То ли на Байкал, то ли на Амур. Руслан обожал её фотографии и всем раздавал. Говорил, что в её объективе создаётся новая реальность.

— Нинель, — медленно произнёс Тимур. — Отец называл её так. Странная, я боялся её. Она была ужасно едкой. Мама говорила: ядовитая Нинель. Я и забыл совсем.

— Про неё лет десять уже ничего не слышно. Она как-то резко пропала, а Руслан убрал все фотографии. У него даже в кабинете висели снимки Нинель, какие-то дети, пейзажи, рассветы. Вот интересно, фотки были черно-белыми всегда, а рассвет всё равно нельзя было спутать с закатом.

Тимур вспомнил вполне отчетливо: невысокая, плотная, короткие волосы. Ядовитая Нинель. Она заставляла его часами играть в мяч или листать книжку — до тех пор, пока у неё не получался нужный кадр. Отец посмеивался, но Инга — Инга люто её ненавидела.

— А что стало с вещами отца из его рабочего кабинета?

Лиза отвела взгляд от зеркала, в котором пыталась сравнить оба свои глаза. Тимур поставил перед ней тарелку с омлетом.

— Завкафедры этим занималась, — ответила Лиза. — Личные вещи, наверное, отдали твоей маме.

— У тебя остались фотографии, сделанные этой Нинель?

— Нет, — ответила Лиза. Она смотрела прямо на него снизу вверх, и ржавые крапинки на её радужке вызывали смущение. — При переезде я выбросила все его вещи.

Она еще не накрасила губы, и эта мысль, случайно появившись в голове Тимура, сразу вытеснила все остальные.

Привкус моцареллы на её языке, распахнутая пижама, полуобнаженная грудь, крупная вишенка-сосок, так легко скользнувшая в рот.

— Тимур!

Он вздрогнул и сфокусировался.

— Что?

— Очень вкусный омлет, спасибо.

— Пожалуйста, — резко ответил Тимур и отвернулся. — Сварить вам кофе?..

Инге он позвонил в обеденный перерыв.

— Нинель? — спросила она. — Это которая ядовитая? Мерзкая тетка, однажды я видела… Фу, зачем ты про неё вспомнил, Тимур?

— Фотографии, — коротко ответил он.

Инга тихо ахнула в трубку.

— Тиииим, — выдохнула она. — А ведь снимки и правда похожи.

— Угу.

— Надо найти её фотографии. У отца их полно было, он же бредил и Нинель этой, и её творчеством. А она бредила тобой, Тим. Называла своей музой.

Он поморщился, вспоминая эти унизительные щелчки фотоаппарата, вспышки, заставляющие моргать, софиты студии. Как он смог так легко забыть тот год?

— Я разбирал его кабинет, — ответил Тимур. — Не было никаких снимков.

— Странно, — сказала Инга. — Мы поищем с мамой.

Он кивнул, словно она могла его увидеть.

Ему было двенадцать или тринадцать лет тогда.

Застенчивый подросток, входящий в опасные воды пубертата.

Каштановые кудри, длинные ресницы, огромные глаза. Ядовитая Нинель называла его «наследным принцем» и пыталась то и дело облачить его в какие-то кружева, органзу, тюль или меха.

Ей нравилось фотографировать его в грязных подъездах и подворотнях. В разрушенных зданиях и на железнодорожных путях. Нежное дитя, трепетный принц в суровом облезлом мире.

— Куда она потом делась?

— Кажется, она выиграла какой-то грант и уехала, — задумчиво сказала Инга. — Куда-то на Дальний Восток.

— Они с отцом были любовниками?

— С ума сошел, — возмутилась она немедленно — всегда преданная дочь. — Это была платоническая дружба двух талантливых людей.

— Ну-ну, — сказал Тимур и повесил трубку.

— Черно-белые фотографии? — завкафедрой покачала головой и откусила еще кусочек тортика. — Нет, не припомню, чтобы они были в кабинете твоего отца.

— Но вы помните это его увлечение? Десять лет назад. Он развешивал рамки со снимками повсюду.

Завкафедрой нахмурилась.

— Тогда Руслан Ибрагимович часто появлялся с некой коротышкой, прическа бобриком.

— Нинель.

— Что-то такое, да.

В универе было тихо. Очники уже разбрелись, а пора заочников пока не наступила. На кафедре почти никого не осталось, и Тимура здесь встретили вполне душевно. Преподавательницы, многие из которых помнили его ребенком, принесенному тортику обрадовались и принялись хлопотать с чаем.