Карантин (СИ) - "Майский День" - Страница 21

Гессе ворвался в комнату с таким видом, словно готовился как минимум отскребать ошмётки несчастного изменённого с потолка и стен. Увидев моё целое, хотя и не вполне приличное состояние он возмущённо засопел и извлёк наружу, едва не порвав при этом карман, пульт от моих наручников. Ну так я предположил, поскольку после нажатия кнопки браслеты на запястьях отклеились от кресла. Вполне поняв намёк, я быстро натянул штаны и застегнул всё что требовалось. Влажные салфетки бы не помешали, но не следовало требовать от судьбы всего и сразу.

— Спасибо! — сказал я с искренним чувством. — Весьма признателен. Не знаю, как вы будете извлекать анализ из того места, куда он попал, но для повторной пробы я пока не гожусь, придётся немного подождать. Я постараюсь справиться быстрее, теперь даже журналов не надо — хватит воспоминаний.

— Да пошёл ты! — взревел этот здоровяк, сверкая глазами.

По лицу злобно перемещались бугры мышц, у него даже морда отличалась завидной накачанностью.

— Да я бы с удовольствием, — ответил, начиная понимать, что парень сам не прочь порвать меня на составляющие. — Отомкни браслеты, распахни дверь, и я тут же исчезну. Могу даже не попрощаться.

На самом деле я бессовестно врал. Не хотелось уходить. Как уже говорил: здесь было интересно, а чего я не видел там, откуда пришёл?

Он уставился на меня то выкатывая на обозрение белки, то опасно щурясь. Что ему не так я пока не улавливал, буря его раздражения едва не колыхала воздух в комнате, слишком слитный комок эмоций никак не разлеплялся на составляющие. Поначалу я подумал, что его возмутило неприличие, в котором застал подопечного, но всё же не производил он впечатление трепетной натуры, способной падать в обморок от нагих реалий, и тогда я начал понимать, что весь этот едва контролируемый взрыв чувств может иметь в фундаменте обыкновенную ревность.

Я видел девицу голой, оценил её данные. Редкий мужчина, постоянно находясь рядом, не соблазнился бы такой штучкой. Влюблён мой приятель или просто жаждет чувственных наслаждений, ему при любом раскладе не могло понравится физическое упражнение, которым мы тут занимались приватно с его пассией.

Волны возмущения всё ещё прокатывались по лицу Гессе, но потом он как видно ухватил одну мысль из многих, поскольку взгляд сделался не только злым, но и несколько насмешливым.

— Я бы отпустил, — сказал он, кривя губы в том, что сам, наверняка считал улыбкой. — Только мы находимся на орбитальной станции, и здесь кругом космическая пустота, а не твой душный подземный город.

— Шутишь! — воскликнул я, вцепляясь в ручки кресла. — Там же должна быть невесомость, а я вполне ощущаю тяжесть своего тела, да и ты ходишь, а не порхаешь.

— Ты что, не знаешь об искусственной гравитации? — спросил он ещё презрительнее прежнего.

— Кое-что слышал, испытывать не доводилось.

На самом деле я, конечно, опять врал, но совершенно искренне. Это я умел. Он тоже говорил неправду, хотя и справлялся с этим плохенько. Беседа двух хитрецов о том, чего нет, превосходила всякое вероятие.

— Ну вот и убедись на своей шкуре!

— Почему я должен тебе верить? Утверждение выглядит более чем сомнительным.

— Ну я не собираюсь тратить время на пустые разговоры! — огрызнулся он в ответ. — Просто помни, что никуда ты не денешься от нас и потому следует проявить похвальное благоразумие и не злить тех, от кого зависит твоё благополучие.

— Я пытаюсь, Гес! Вот к тебе я очень даже расположен. Думаю, при других обстоятельствах мы могли бы подружиться.

Его мои слова ошеломили или шокировали, причём заметно. Буря чувств, колыхавшая без устали человеческий организм начала затихать. Гессе замер, словно прислушиваясь к себе. Я решил подбросить в топку ещё немного дров:

— Да не сердись ты, — сказал я дружелюбно. — Меня ведь изнасиловали, а не тебя, кому бы слёзы лить. Как кстати, зовут мою пробир… э-э-э… подругу по этому мероприятию? Подсказал бы, а то она не представилась.

В нём вновь колыхнулась ядовитая злость, но устало и неуверенно, а потом почти сразу погасла. Так и знал, что из этого полена клин клином вышибают.

— Тут ты прав. Какой с тебя спрос, если отныне ты только материал для экспериментов?

— Но зачем? — спросил я недоумённо.

Он, что удивительно, понял куда я конкретно гну, в поле абстракции не свернул.

— Тоже опыт, — произнёс с отвращением и горечью, а потом отстегнул от кресла мои ноги и жестом велел идти вперёд. — Не обольщайся Алисиными милостями, они недолговечны и ненадёжны. Не знаю и не хочу знать, зачем она это сделала, только тебе от этого бонусов не перепадёт.

— Ну и ладно, — сказал я не без облегчения. Я и не хотел.

Гессе сурово указал на дверь. Вскоре я ожидаемо оказался в той же комнатушке, где пришёл в себя, только теперь в ней прибавилось мебели, если можно так назвать аналогичную моей полку у противоположной стены. На миг меня накрыло ужасное подозрение, что Гессе намерен жить здесь же, неустанно надоедая мне круглые сутки, изо дня в день, но потом я сообразил, что лишь такую непритязательную койку стенное оборудование позволяло закрепить без предварительного переустройства. Видимо человек намеревался допросить меня с большими удобствами, чем делал это прежде. Так и оказалось.

Мы сели друг напротив друга, и он приступил. Вопросы посыпались на меня рядами и шеренгами, чёткие выверенные и произнесённые без запинки. Наверняка человек подготовился заранее и всё продумал, но я ведь тоже голову в сторону не откладывал и всё это время, притворяясь беспечным пофигистом, неустанно обмозговывал логику своего вынужденного поведения и объём информации, которой допустимо было поделиться.

Я ведь вовсе не милый дружелюбный вчерашний человек, а самый обычный для нашего мира старый вампир, налитый надменностью как прыщ гноем, просто обстоятельства сейчас требовали общительности, а не высокомерия. Прежде чем узнать что-то полезное, находясь в таком странном месте, следовало проявить добрую волю и поделиться сведениями самому. Тем более, что всё мной сообщаемое не являлось секретом. Сведения лежали почти что в открытом доступе. Понятно же, что мы не теряли времени даром и успели кое-что узнать о себе и других за века, прошедшие с момента первого изменения. Зачем опровергать очевидное?

Полагаю, моя словоохотливость насторожила Гессе, он выслушивал ответы с таким видом, словно подозревал меня в саркастичности, но постепенно он расслабился, и я ощущал лишь подлинный интерес к происходящему. Смешно сказать, но этому человеку действительно любопытно было вникнуть в проблему, которую скорее следовало считать общей, чем исключительно нашей.

Я пространно рассуждал о многочисленных попытках понять собственную суть, о методиках, которые для этого использовали о неудачах и поражениях и совсем мало о победах. Когда топишь истину в ворохе слов, всегда полезно делать вид, что она сама там утонула, а барахтанье так, не в счёт.

Короче говоря, мы мило провели ближайшие пару часов и если кто охрип и устал от происходящего, то совершенно точно не я. Гессе выглядел измученным, и я произнёс сочувственно, когда он умолк в очередной раз:

— Может быть, дашь себе и мне отдохнуть? Всем надо как-то подкреплять силы, а я от вас, как ты сам мне сообщил, никуда теперь не уйду.

— Намекаешь, что хочешь жрать?

Ну в этом мы были солидарны, голодное урчание его живота услышал бы и глухой человек.

— Так, если не кормить, то ведь и на анализы меня не хватит, — сказал я примирительно.

— А глюкозой или физраствором ты не обойдёшься?

— Увы, — покачал я головой так, словно подлинно сожалел о собственном несовершенстве.

На самом-то деле вовсе нет. Я мог кормиться, не убивая, и полагал этот момент достаточной уступкой человеческому ханжеству. Мнение людей по данному поводу не волновало никогда. В любом случае отказывать голодному вампиру в скромной порции крови было жестоко с их стороны. И недальновидно.

— Хорошо, — сказал Гессе хмуро.