Байк, водка и холодное стекло (СИ) - "LunaticQueen" - Страница 5

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает тот уже внутри, запирая за собой дверь.

— М-м-м, — Бык пожимает плечами, — а что у тебя есть? Чай? Кефир? Фенобарбитал? От чего ты торчишь?

Максвелл закатывает глаза и не отвечает. В ванной шумит вода: тот моет руки.

— Ничего у тебя убежище, — одобрительно замечает Бык из другой комнаты. — Перед окном прямо город стелется. Твоя квартирка?

— Снимаю.

Максвелл напряженно смотрит вглубь кухонного шкафа. Действительно, слова по поводу чая ушли недалеко от истины. Из того, что можно налить гостям, остались только водка и кока-кола.

Он достает чистые стаканы с полки над раковиной и пытается звенеть как можно громче, создавая видимость — или вернее слышимость — деятельности.

— Ты не местный? — продолжает допрос Бык. — Я в ваших акцентах не разбираюсь. Вроде говоришь не как все они.

— Я из Сент-Айвса.

— Ммм. Это деревня какая-то?

— Да пошел ты. Это в Корнуолле.

— А. Ясно. Это… это что-то в чем-то.

Максвелл громко фыркает и обеспокоенно оглядывается. Он надеется, его носки не висят на торшере. Обычно у него порядок, но иногда он так заматывается делами, что даже не помнит, как уходил из дома.

— А я из Аризоны.

— М. Это деревня какая-то?

Бык смеется из той комнаты.

— А ты дерзкая сучечка, Трев.

Максвелл ничего ему не отвечает, не подтверждая репутацию дерзкой сучечки. По два кусочка льда. Хорошо, что он всегда есть в его холодильнике.

Быку очень нравится вид. В квартире всего одна комната, и целую половину ее стены занимает окно в полный рост. Зимой тут, наверное, довольно холодно, а летом — безумно красиво. Открыть форточку — и квартира утонет в птичьем гаме и сладком запахе жары, вязнущем на губах сахарной ватой. Но сейчас ночь и весна, по ту сторону только прохлада и темнота, в отдалении моргающая городскими огнями.

Максвелл подходит к нему сзади и передает стакан. Они молча пьют водку с колой, смотря в ночь. И это не неловкая тишина, скорее даже… знакомая. Максвеллу кажется, будто он знает Быка давно. Не как делового партнера, но как реального человека. Со своими привычками, особенностями. Так комфортно он себя с чужими не чувствует. Ему нравится это удобство.

Бык смотрит в их темное отражение на стекле и медленно качает головой, едва касаясь губами стакана.

— Ужасно хочу тебя трахнуть.

Максвелл опускает глаза, вдруг очень заинтересовываясь своим туфлями. Водка горчит на кончике языка маленькой пьяной вспышкой, как его возбуждение — на кончике сознания, там, где он рисует неприличные картины.

Он не очень любит крепкие напитки, но иногда держит их в шкафу на всякий случай. Они заставляют чувствовать его не так глупо.

— Знаешь, с парнями зачастую веселее вечерок проводить, — говорит Бык, уводя взгляд от отражения в горизонт.

— Знаю.

— Ага, — он пожимает плечами, — не ломаются. Либо да, либо да. И вот эту сцену «только не подумай, что я такая» можно пролистать. Можно же?

— Можно.

Максвелл не сказал бы, что ему совсем наплевать, что о нем подумают. А нет, стоп, наплевать.

Отставляя пустой стакан на книжную полку слева от окна, Бык обходит его и обнимает со спины. Его руки длинные, касаются, кажется, всего. Подцепляют край заправленной футболки и забираются под ткань. Пальцы теплые, бредут от пупка до линии джинсов и обратно. От этого напрягаются все мышцы.

Как тут сосредоточиться?

— Сам разденешься? — тихо спрашивает он, и от его шепота рука Максвелла потеет — стакан чудом не выскальзывает на пол. — Или мне помочь?..

Черт, черт, черт.

Он сглатывает и разворачивается.

— Я в душ.

— Только быстро. — Бык отпускает его и дает наставление. — Чтобы не наливал мне там ванну с пеной и песни оттуда не пел.

— А вдруг я хорошо пою? — усмехается Максвелл и легонько толкает его в грудь, убирая со своего пути.

— М-м. Что еще ты хорошо ртом делаешь?

Бык улыбается его молчанию и пропускает его к светлой двери в углу.

Максвеллу нужно несколько минут, чтобы просто прийти в себя. Он рассматривает свое всполошенное отражение в квадратном зеркале над раковиной и старается думать обо всем на свете, но все равно это все на свете ограничивается обалденным мужиком в соседней комнате. У него даже пальцы ног от этой мысли поджимаются.

Он пытается не задерживаться, но все равно иногда останавливается и прислушивается к тому, что происходит за стеной.

Судя по звукам, Бык бродит из угла в угол, периодически что-то роняя и ругаясь по этому поводу.

Закончив, Максвелл размышляет, выйти ли так или что-нибудь надеть. Не то чтобы это было важно, все равно раздеваться. Но в комнате прохладно, и он решает.

Он стаскивает махровое полотенце с сушилки и оборачивает в него бедра.

— У тебя тут какая-то штука была, — сев на край постели, Бык крутит в руках разобранную подставку для карандашей, — че-то она не очень надежная.

Он поднимает голову. Максвелл ежится от того, как медленно его взгляд ползет по его ногам, запутывается в ворсе полотенца, неспешно прогуливается по животу и груди, пока не останавливается на его лице.

— Вау. — Он косо улыбается, отставляя подставку на тумбу у кровати. — Я сражен.

Максвелл делает вид, что смущен, и потирает затылок. Бык вздыхает в ожидании и смотрит на дверь в ванную.

— Кажется, моя очередь.

Почему-то ему это не нравится.

Ну да, это ритуал, Максвелл сам всегда настаивает на том, чтобы его партнеры принимали душ перед тем, как залезть в его койку. Он любит чистоту, что уж в этом странного?

Но вдруг ему совсем не хочется, чтобы Бык шел в его ванну, а потом пах каким-нибудь персиковым мылом. Чтобы отходил. Вдруг он не вернется? Заблудится там и пропадет. А что? Если уж он притащил к себе капитана пиратов, почему его собственная ванная комната не может оказаться очередным ходом в Нарнию?

Или все намного прозаичнее, и ему просто нужен этот его запах. Табак, кожа, тело.

— Воу, полегче, босс. — Бык усмехается, когда Максвелл преграждает ему путь, становясь перед ним и мешая подняться с кровати.

Он держит его за плечи и целует, без проблем дотягиваясь до его губ. Ладони на его бедрах теплые. Пальцы. Чуть сжимают, потом отпускают. Они почти настолько теплые, что он не замечает прохлады, захватывающей его ноги. Бык развязывает узел на его полотенце и кладет ладони на его голые ягодицы. И улыбается довольный, как козел в огороде.

Руки Максвелла немного дрожат, когда он опускается на колени. Он старается выглядеть как можно серьезнее, расстегивая джинсы перед собой, но лицо все равно горит, а в сладком предвкушении трезвые мысли испаряются одна за одной. Бык сверху дышит шумно. Он не упускает ни одного движения, наблюдая за ним и почти не моргая.

Бык всецело одобряет, когда Максвелл наконец берет у него в рот. Он восхищенно вздыхает и гладит его по голове.

— Черт, ты здорово это делаешь. — Такое впечатление, он просто не может долго молчать.

Максвелл не отвечает. В отличие от некоторых он не может одновременно думать и хотеть. А сейчас он очень хочет. Хочет трогать его как можно дольше, дольше наслаждаться его вкусом, реакцией и своим состоянием от этого.

Прикасаться, играть, сжимать, губами, пальцами. Вести прохладным кончиком носа, а потом лизать теплым мокрым языком. И захватывать. Глубже и глубже.

— Ни за что бы не подумал. — Бык не выдерживает и закрывает глаз ненадолго, концентрируясь на ощущениях. — У тебя такой приличный вид. А сосешь, как пылесос. У меня такое чувство, как будто я весь через слив сейчас уйду.

Максвелл упирается лбом в его ногу и пытается не смеяться, лаская его рукой. Бык хватает его за волосы и возвращает на место.

И он наконец теряет нить мысли, переставая говорить, а только издавая неопределенные фырканья и вздохи. А это самая искренняя похвала.

Максвелл не знает, кому из них это больше нравится. У него в голове происходит какая-то канитель, про тело вообще не стоит говорить. Он обращается весь в шарик нервов и от каждого прикосновения к своим волосам готов замереть и сдаться. Перевернуться на спину, подставив беззащитный живот, и поднять лапки.