Байк, водка и холодное стекло (СИ) - "LunaticQueen" - Страница 25

Мысль о том, что надо бы вытереть за собой, а то Варрик больше никогда их никуда не пристроит, кажется такой тупой и нелепой, что он отшвыривает ее куда подальше. Потом, потом. Все потом.

Бык обнимает его некоторое время, пока тело все еще приходит в себя. Только потом натягивает обратно его штаны, поднимает на руки и транспортирует его обратно в дом, в гостиную, на полюбившийся им диван. Закутывает в плед, как маленького, и гладит по волосам. От заботы все внутри взволнованно чешется. Все, что осталось после такого яркого перфоманса.

— А как же ты? — застенчиво спрашивает Максвелл, натягивая покрывало до носа.

Тот качает головой и целует его в скулу.

— Будешь есть?

— Угу.

Когда Бык возвращается с завтраком — свежей яичницей и тостами с особым вареньем из ореховых корок, которое он выудил в лавке рождественских товаров, — Максвелл уже спит. Он мягко улыбается, поправляя его плед, и садится в кресло рядом. Частично завтрак удается.

***

Максвеллу чудится, он проспал слишком много. В голове занято, хотя он ни о чем особом не думает, и пальцы мягкие, как пудинг.

Из кухни слышится странно знакомая, но от этого не более приятная музыка и тянущий запах выпечки. Голод дает о себе знать, поэтому Максвелл перебарывает себя и, игнорируя саундтрек, заходит в комнату.

Тут жарко, значительно жарко. Бык что-то готовит, мигрируя от одной тумбы к другой. Похоже, он фарширует индейку и одновременно мешает какое-то варево на плите.

И на нем. Фартук. Фартушек.

Максвелл закусывает губы от умиления и садится к столу. В тарелке посередине какой-то белый жирный крем, а рядом мисочка с жареными грецкими орехами. Орехи это хорошо.

— Только посмей, — предупреждает его Бык, указывая на него концом лопатки, на которой дрожат прозрачные полоски жареного лука. — Это для пирога.

— Какого еще пирога?

— Тыквенного.

— Какая гадость.

— Слышишь ты, я специально ходил в интернет, чтобы найти рецепт этого ужаса, чтобы тебя порадовать. Написано, что он традиционно британский. Ты должен от него балдеть.

— Я не люблю тыкву.

— Ты не пробовал, как я ее готовлю.

— Ну. Нет.

— Вот именно. — Он выдыхает после гневного порыва. — Да и кстати, у тебя села мобила. Ненадежные эти ваши айфоны, было написано сорок процентов и оп — вырубается. Вот я свой раз в две недели заряжаю и работает, как часы.

— Ага, да, разве что только как часы, — робко пытается съязвить Максвелл, в панике вспоминая, успел ли почистить историю браузера. Ему бы не хотелось, чтобы сюрприз был испорчен.

— Съебывай уже, умник. Ты мешаешь.

Бык машет на него лопаткой, обвиняя в том, что это он отвлек его от плиты, с которой начинает шипеть.

— Есть что-нибудь поесть?

— В холодильнике сэндвичи, я тебе оставил.

— Фи, холодные.

Глаз Быка настолько большой и выразительный, что Максвелл и сам осознает свою наглость. Он скромно семенит к холодильнику, на котором недавно образовался магнит с оленем Рудольфом, и достает тарелку.

— Тебе потом чем-нибудь помочь? — спрашивает он, усаживаясь на место.

Бык так громко смеется, что у него выступают слезы.

— Твою стряпню нельзя есть, — бросает он, от чего Максвелл надувается, хотя в принципе осознает, что это справедливое утверждение. — Ты только кашу умеешь варить и в микроволновке разогревать сардельки.

— Гондон, — обиженно шамкает Максвелл, пережевывая сэндвич с сыром и ветчиной. — Я до тебя как-то жил.

— Питался в забегаловках.

— Знаешь, я вообще-то тоже могу о тебе много чего сказать. Если бы не я, грязную одежду с тебя можно было бы соскабливать.

Тот ухмыляется и отклянчивает бедро, принимая соблазнительную позу.

— Но ты все равно от меня тащишься.

— Ага.

Максвелл замечает бутылку вина, половина которой ушла на маринад для индейки, и решает, что это будет для него куда полезнее чая. Он набирает кружечку и ускользает обратно.

— Ты можешь мне помочь, на самом деле.

— Только не говори, что помыть посуду.

— Помыть посуду. И приготовить пунш.

— Пунш?

— Ты знаешь, что это такое?

Максвелл возмущенно цыкает и отхлебывает половину кружки, чтобы сбить осадок от оскорбления.

— Лучше его приготовить сегодня, дать настояться в холодильнике, — инструктирует его Бык. — Внизу апельсины и лимоны, белое вино на подоконнике.

Ему все же приходится поучаствовать в приготовлении, поскольку Максвелл наизусть помнит только рецепт чая. Да и пока он диктует, тот успевает подумать. О многом.

О плюсах разделения обязанностей.

О доставке железной дороги, которая должна прибыть сегодня вечером или, максимум, завтра утром.

О том, что рядом с Быком он чувствует себя, как дома, где бы ни находился.

О том, что через несколько дней придется возвращаться.

О мятных шоколадках, которые он успел заметить в холодильнике. Надо будет их свистнуть.

— Ты… — вдруг вспоминает он, — ты назвал меня своим сердцем? Мне же не послышалось?

— Слишком много лимонов, — быстро замечает Бык, боком глаза следя за ним. — Будет кисло.

— Я знаю, что делаю, — вздыхает Максвелл.

— Ну посмотрим.

Больше он не мешает.

***

Максвелл задыхается от быстрого бега. Легкие выпрыгивают из глотки, и ему чудится, колотят в стенку дома, к которой он прижался. Пройтись по открытому полю с коробкой, оказавшись незамеченным из окон, было невыполнимой задачей сперва. Ему пришлось изрядно напрячь извилины, чтобы рассчитать дугу, по которой стоит пробежать, чтобы не испортить сюрприз раньше времени. У тыловой стороны здания всего одно окно, ведущее в спальню, и это единственный путь. Получив информацию о прибытии курьера, Максвелл изо всех сил спроваживает Быка в ванную без окон, и дергает к дороге в слетающих ботинках, даже не запахнув куртку. Передвигаясь кустами, он добегает до заднего фасада и затаивается, прислушиваясь к звукам внутри. В стене шумит вода — Бык еще купается. Это еще что — вот пытаться по телефону объяснить курьеру, как проехать в эту глушь, пока Бык, еще не проснувшись, зависает в туалете, вот это было экстремально.

Зато теперь ящик, заклеенный скотчем, в его руках, тяжелый и объемный. На нем рисунок настоящей железной дороги в коричневых тонах и маленький цветной логотип. Он не выглядит на столько денег, сколько за него пришлось выложить. Но для него намного, намного дороже.

Старательно спрятав его в коридоре под лавку и укрыв курткой поверх, Максвелл отходит назад, убеждается, что его тайник не бросается в глаза, улыбается и идет в дом.

Бык спускается по лестнице, протирая голову махровым полотенцем. К празднованию Рождества он уже готов — на нем коричневый шерстяной свитер с оленями, а из-под джинсов торчат полосатые красно-белые носки.

— Где мой стаканчик эгг-нога по утру? Помнится, ты за ним убегал.

— А, да.

Максвелл виновато кивает и исчезает на кухне, надеясь, что тот не заметит его дрожащее после бега дыхание и мокрую шею. Он пытается создать видимость бурной деятельности, ставя чайник, носясь туда-сюда, чтобы у него была причина выглядеть таким потным. Он чувствует себя героем из мини-игры лабиринта, оказавшимся в тупике, куда медленно, но верно его загоняет неприятель. И по мере его приближения все, что остается, это только ждать, когда он наконец догонит, и пройти уровень сначала.

Напевая куплет из Jingle Bells, Бык сокращает между ними расстояние. Максвелл забывает о яйцах и сахаре, когда тот подтягивает его, усаживает на стол и дружелюбно пытается съесть его рот. Он так и остается сидеть на столешнице, а тот уже проплывает мимо.

— Индейку лучше ставить сейчас, — разглагольствует он. — Часа через три получится сказка.

— Что?..

Максвелл чувствует себя немного изнасилованным, сползая на пол.

— Это будет что-то. — Бык ставит духовку на разогрев и лунной походкой перемещается к холодильнику.

Он оглядывается в поисках часов и, не найдя, тянется к запястью Максвелла. Он прикидывает, сколько они проспали и сколько времени уйдет на последнюю подготовку.