Байк, водка и холодное стекло (СИ) - "LunaticQueen" - Страница 13

Он ставит электрический чайник и садится на диван. На мгновения это самое обычное субботнее утро.

А потом Максвелл смотрит на мойку, где все еще стоит кружка Гатта, и настроение уходит.

— Что тебе сказали? — осторожно спрашивает он у спины Быка.

Она упорно держит покер-фейс. Шрам посреди позвоночника смотрит на него недовольным смайликом.

— Знаешь, что такое английский завтрак?

Максвелл не отвечает.

— И это не хуев чаек. — Бык выпрямляется, не дождавшись заветного звонка, и идет к холодильнику. — И не то пшено на воде, которым ты пытаешься меня пичкать, Бэрримор.

Он копается на полках. С его переездом там теперь действительно можно что-то найти.

— Яичница, сосиски, бекон, фасоль в томате, тост с апельсиновым джемом и много, много масла, — перечисляет он. — Вот это еда по мне.

Максвелл задается вопросом, попытается ли он действительно соорудить завтрак на пять персон в одной тарелке. И он пытается. Занимает руки сковородой, а рот пустыми разговорами, лишь бы не отвечать.

— Можем сходить куда-нибудь, — продолжает разглагольствовать он. — Кино там. Или паб. Сразу говорю, никаких постановок любительского театра.

Держащий серьезную мину Максвелл вынужден улыбнуться. Он действительно один раз предложил посетить подобное мероприятие. С тех пор Бык не уставал напоминать ему об этом, делая вид, что его только по театрам и таскают.

Удовлетворенный своей победой над его самообладанием, Бык ухмыляется.

— Мне обидно, что ты мне не доверяешь, — говорит Максвелл, пряча руки под мышки.

Бык отворачивается к окну и с минуту рассматривает серый пейзаж за ним. Сказать в свое оправдание ему нечего.

— А ты не думал, что я так пытаюсь заботиться о тебе? — произносит он едва слышно. — Не вовлекая тебя во всю эту… всю эту… во все это.

— А, может, мне решать, куда вовлекаться, а куда нет? — внезапно вспыхивает тот.

Это приходит из ниоткуда, снежным комом нарастая, сомнение приводит к раздражению. Пытаясь успокоиться, Максвелл изучает узор на кружке Гатта. Он думает, что теперь все время будет называть ее так про себя.

— Я могу помочь, — сглатывая, предъявляет он последний аргумент. — Я все же не… я не преподаватель младших классов, у меня есть связи.

Бык хохочет и треплет его по волосам. Как никогда бесяще.

— Дурачина.

— Я серьезно, — шипит тот, похожий на всклокоченного птенца. — Хватит считать меня только своей подружкой.

— Ну, а кто ты еще?

С громким звоном микроволновка оповещает о том, что сосиски готовы.

Пока Бык занят тем, что переносит их на рифленую сковороду к яйцам, Максвелл вновь пытается собраться мыслями, но голова, словно решето, не желает удерживать ни один довод.

В его тарелке целая куча всего, когда Бык наконец заканчивает с приготовлениями.

— Ты знаешь обо мне все, а я…

— Господи, как же ты мне надоел, — он грызет сосиску так, как будто она его личный враг, — это будет послезавтра, в ночь на понедельник. Мне позвонят. Все? Отъебешься наконец или нет?

Он не смотрит на него, и Максвелл чувствует себя немного виноватым. Его интерес вроде бы должен был быть законным, но теперь кажется наоборот, будто он лезет не в свое дело.

— Отъебусь, — отвечает он, лишь бы не молчать. — Наверное.

Бык закатывает глаз.

— Ты не будешь ничего проверять, прежде чем пойдешь туда?

— Уже связался со своими на погрузках, — едко отзывается Бык, словно тот говорит до неприличия очевидные вещи. — Если мне что-то будет нужно знать, я узнаю.

Не сказать, чтобы Максвелл полностью успокоился, но он чувствует некоторое облегчение. Достаточное для того, чтобы приступить к своему завтраку и не думать ежесекундно о наступающем.

***

— Ничего? — спрашивает Максвелл, заглядывая через его плечо.

Бык сидит, сложив голову на руки, упертые локтями в колени. Он пожимает плечами и напряженно смотрит на дисплей. Никаких сообщений по-прежнему нет.

— Это может быть хорошо? — осторожно уточняет Максвелл, подбирая под себя ноги.

Он складывал постель, но теперь от его ерзаний она вновь помятая, будто на ней плясали. Покрывало сбилось с углов, простыня вылезла. Бык сидит в ногах, пододвинув к себе стол с ноутбуком.

— Это может быть хорошо, — соглашается тот, подумав. — Наверное, это и есть хорошо. Хмурик такой. Пока все нормально, будет молчать.

Он выдыхает с низким глухим звуком, напоминающим рычание.

— Бесит.

Развернувшись к Максвеллу лицом, Бык с интересом смотрит на его голые ступни. Мягкие штанины внизу сужаются и обхватывают лодыжки широкими резинками. Он вытягивает руку и щекочет его пальцы. Максвелл уворачивается от него, поджимая под себя ноги.

— Никуда не пойдем, да?

Бык мотает головой, словно не дает ответ, а делает упражнения по укреплению шейного отдела позвоночника. А потом падает на спину, раскидывая руки.

Он молчит и только тяжело дышит, поглядывая то в потолок, то в подбородок Максвелла.

— Надо сходить купить мяса, — задумчиво говорит он. — Хочу котлет.

— Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме еды?

Частично Максвелл понимает, что он говорит об этом, чтобы не думать о предстоящем. Но частично он все та же вредная штучка, которая не может не укорить.

— О тебе.

— Спорю, эти мысли приятнее.

— М-м-м.

Точно приятнее. Бык подтягивается на кровати и устраивается затылком на его паху. Максвелл тихо вздыхает, потираясь бедрами о его уши.

— Ты говорил, что ничего от меня не скрываешь, — припоминает он.

— Да, — настороженно соглашается Максвелл.

Ему почему-то кажется, что ни к чему хорошему эти разговоры не приведут. Никогда не приводили. Но он, по крайней мере, ничего держать в тайне не будет.

— Я редко что о тебе спрашиваю, — нащупав его ногу, Бык закрывает глаз и рассеянно поглаживает ее двумя пальцами.

— Редко.

— Я всегда думал, что если что-то важное, то ты сам расскажешь. А если молчишь, то это не мое дело.

Максвелл проводит рукой по его лбу. Брови смешно топорщатся под его прикосновением.

Бык берет его за запястье, отводя его в сторону, и смотрит ему в глаза.

— Иногда нужно спрашивать, да?

— Да.

— Расскажи что-нибудь о себе.

— Например.

— О том, что я не знаю.

Максвелл поджимает губу, думая обо всем в своей жизни, что достойно быть поведанным. Хорошего мало.

— Все не так интересно, как у тебя, — говорит он. — Родился, учился, вырос, работаю.

— А теперь то же, но с грязными подробностями.

— У меня нет никаких подробностей, — вздыхает он. — Родился в центральной клинике, семимесячный.

— Торопился вылезти из женщины, гомик.

Максвелл беззлобно щелкает его по носу.

— Про мою родню ты слышал, брат, сестра, все, как у всех.

Он осторожно замолкает. Насколько он знает, Бык был единственным ребенком у своей приемной семьи. Он старается избегать эти темы, поэтому торопится к следующей ступени.

— Школа, — Максвелл щурится, — не думаю, что у нас было что-то иначе, чем у вас.

— У тебя была форма, — довольно говорит Бык. — Я знаю, что тут носят форму. Так и представляю, ребятишки в одинаковых костюмчиках. У девочек были короткие юбки?

— Не знаю. Я учился в закрытой школе для мальчиков.

Ляпнув, не подумав, Максвелл мысленно колотит себя по лбу, потому что Бык тут же задирает голову, счастливо улыбаясь.

— О, мой бог, — по слогам говорит он. — И ты от меня это скрывал?

— О чем ты, — небрежно бросает Максвелл, предпринимая попытку соскочить с темы. — Я вообще не знаток форм.

— Закрытая. Школа. Для мальчиков. — Бык поджимает губы, удерживая порыв смеха. — Да это же готовый сценарий для порнофильма.

Максвелл закатывает глаза, не отвечая. Легкая надежда, что, не получая ответ, тот отстанет, все еще при нем.

— Рассказывай. Что вы делали. Когда оставались одни.

— О чем ты? — повторяет тот, прикидываясь, что его тут нет. — Это школа.