Байк, водка и холодное стекло (СИ) - "LunaticQueen" - Страница 12

— Но ты дошел до разведки.

— А, да. Мне понадобилось много времени, чтобы искупить вину за все, что я творил. И взамен они избавили меня от прошлого. От плохих парней. От Гатта. Я…

Бык щурится, будто пытаясь разглядеть что-то за спиной Максвелла. Но там точно ничего нет.

— Я не видел его много лет. Не получал никаких известий. Я думал, что откинул этот хвост, как страшное воспоминание.

— Ты поэтому всегда куда-то перемещался.

— Естественно. Никто не мог дать гарантий, что однажды меня не найдут. Не попытаются вновь приручить. Как сейчас.

Он замолкает.

Следующий вопрос Максвелл задает уже на кухне.

— Во что теперь тебя втравливают?

Налив воды в длинный стакан, снятый с сушилки над раковиной, Бык некоторое время не поворачивается к нему спиной. Только попив, он ведет плечами.

— Это то, чем я занимаюсь. — Он кашляет. — Знал, что зря сюда лезу. Не думал, что это будет с ними связано.

— Что это?

— Фармакологические поставки. Мне заплатили за то, чтобы я выяснил, куда уходят партии провозимых через границу препаратов, если до аптек они не доходят. По документам их гораздо меньше. Я полагал, что тут могут быть какие-то ошибки в отчетности. Или намеренные помарки для снижения налоговых пошлин.

— Но как за этим можно было не уследить на границе?

— Да, и именно это я расследовал, — раздраженно бросает Бык. — Пару дней назад удалось влезть на сервер Фарма-ресурс. Было интересно.

Максвелл нервно чешется.

— Неужели они провозили что-то запрещенное?

— Ну да. И нет. Обычные препараты, но без сертификатов. До аптек они по понятным причинам не доходят, что не мешает распространять их частным лицам без рецепта.

— Это опасно, — бормочет он. — Я даже не говорю, что это подрыв для экономики. Мало ли что за несертифицированную дрянь они везут.

— Теперь ты в курсе.

Пройдясь до холодильника и обратно, Максвелл запускает руку в волосы. Он не понимает, почему Бык так спокоен.

— Ты можешь отказаться?

— Я могу отказаться.

Максвелл вскидывает на него обеспокоенный взгляд.

— Но последствий от моего отказа будет больше, — тот потирает локти большими пальцами, — я не смогу вернуться в Штаты.

— А ты собирался? — спрашивает он, подавляя горечь в горле. Он не знал.

— И мои ребята. Если они вычислили так быстро меня, то… думаю, и за ними дело не стало. Я не могу подвергать их такой опасности.

— А не большей ли ты подвергнешь их, если вовлечешь в эту историю?

Хотя Бык иногда считает его наивной душой, он далеко не глуп, чтобы не понять весь план Гатта. Ведь у такой большой организации, о которой рассказал Бык, не могло не доставать людей — тем более таких, на кого можно возложить ответственность за всю поставку. А уж с учетом того, что это явно не первая партия, внедрение старого агента могло показаться лишним риском. Если они не хотели привязать его к себе. Свяжись он с ними, у них было бы нечто гораздо большее, чтобы в случае чего потребовать его экстрадиции и разобраться уже в США.

— Они и рассчитывают, что я привлеку их, — соглашается Бык. — Но… знаешь, есть разница.

Он опирается задом о столешницу кухонной тумбы, крепче обнимая себя.

— Я могу подвергнуть себя и их риску сейчас, — размышляет он, — а потом надеяться, что им больше ничего не понадобится. Или же гарантированно подставиться в случае отказа.

— Ты спрашиваешь меня, что я бы выбрал?

Бык смотрит на него так, будто впервые увидел. Или впервые осознал, что с ним можно посоветоваться. А потом качает головой «да ну, нет».

— Я знаю, что ты выберешь, — вздыхает тот. — Ты слишком правильный. И скажешь отказаться от…

— Я бы согласился.

Замолкая на середине фразы, Бык так и остается с приоткрытым ртом. Он несколько раз моргает, прежде чем прийти в себя.

— Ты что?

— Согласился, — вновь говорит Максвелл.

Это, конечно, приятно, что Бык много о нем знает и может предугадать что-нибудь, что он ответит. Но это «много» не все.

— Америка и все это дерьмо. — Максвелл оглаживает столешницу раскрытой ладонью, чтобы чем-то заняться. — Это эпизод. Все не настолько плохо.

— О, да?

— Вы же не оружие сюда ввозите.

Его голос чуть подрагивает от того, что он сам не верит в то, что говорит. Он молится, чтобы Бык этого не разобрал. Тот, если и разбирает, то не показывает.

— Ты не понимаешь.

— Я понимаю. Если ты откажешься, то не сможешь вернуться. И подвергнешь себя и своих людей опасности, с которой… я не знаю, можно ли справиться.

— Трев, это не то решение, которое можно принять так быстро.

— У тебя есть время до завтра.

— Ты смеешься.

Бык шмыгает носом и вновь пожимает плечами. В этом жесте столько сомнения и почти подростковой противоречивости, что он сам раздражается.

— Я приму решение.

Он не говорит какое.

— У меня остался еще один вопрос, — замечает Максвелл, укутываясь в одеяло.

Подушка под его головой кажется слишком жесткой, а простыня слишком холодной. Хотя он и закрыл окно, все в комнате еще хранит промозглую прохладу.

— Нет, — приглушенно бормочет Бык.

Максвелл бросает взгляд на его спину. Бык лежит на боку, отвернувшись от него, и все, что он может лицезреть, это его обнаженные лопатки.

— Ты обещал.

— Ты уже задал три.

— Когда? — изумляется Максвелл, приподнимаясь на локте.

— Ты спросил, гей ли Тинки-Винки. Думаю, да. Потрахивает Боба-строителя.

Максвелл больше не может хранить серьезность. Вся напряженность и взвинченность от предыдущего разговора уходит. О чем бы они ни говорили, какие бы дела и мнения их ни разделяли, это всегда тут. Что их объединяет.

Максвелл дергает его за плечо, заставляя лечь на спину, и забирается наверх.

— Ну что? — Бык улыбается, щурясь. — Я уже рассказал все, что было можно.

— Не все.

Максвелл сжимает его запястья, хотя это вряд ли удержит, если тот всерьез решит встать.

— Он назвал тебя Хис. Что это значит? Это… это твое настоящее имя?

Бык поворачивает голову набок, кладя щеку на подушку. Тени на его лице становятся чуть темнее.

— Так меня больше не зовут.

— Но…

— Я хочу спать.

Для пущей убедительности он закрывает глаз.

Вздохнув, Максвелл целует его на ночь и скатывается на матрац. Он жмется к горячему телу, и волнения, когти лап которых полосовали его злыми кошками, отпускают. Их мягкие подушечки едва касаются его, пока он отходит в сон.

Тем не менее он не пропускает, как тепло во втором часу пропадает. Дрема едва ощутимо покалывает лодыжки, тяжелым одеялом наваливаясь сверху. Сквозь ресницы Максвелл видит удаляющееся пятно и тут же просыпается.

Бык уходит в коридор и осторожно закрывает за собой дверь. Он не одевается, поэтому Максвелл не испытывает особой тревоги, что он сорвется куда-нибудь посреди ночи. Однако он все равно прислушивается, пытаясь понять, что тот делает.

Пикают две кнопки, потом Бык приглушает звук телефона.

— Это я.

Максвелл приподнимает голову, чтобы слышать и вторым ухом.

— Да. Я согласен.

Дверь открывается вновь так стремительно, что Максвелл едва успевает зажмуриться и притвориться, что спит. То ли актер из него не очень, то ли Бык слишком проницательный. Со вздохом тот закрывает дверь.

Отложив мобильный на книжную полку, он укладывается обратно. Видимо, сон к нему не идет. Он лежит долго, очень тихо. Максвелл уверен, что с открытым глазом. Еще больше он уверен, что тот ни в чем не уверен, особенно сейчас.

Он молча обнимает любовника за спину, ныряя ладонью к теплой груди. Максвелл касается его пальцев своими.

***

Присев на корточки перед микроволновкой, Бык наблюдает, как на стеклянной тарелке кружатся вспухающие сосиски. По бокам они трескаются и истекают жирным соком, заставляя его облизываться и тяжело вздыхать.

Максвелл заходит на кухню, натягивая черную футболку, и мгновенно оценивает, насколько сильно сползли брюки Быка, обнажая тылы до самого крестца.