Секса не будет (СИ) - "Гринч" - Страница 47

Но дикий темп мне уже башню свернул. На аллюре три креста.

Дышим.

Он восстанавливается быстрее. Едва касаясь, целует живот и медленно ведет губами влажную дорожку по телу к моему лицу. Горячо шепчет:

- Прости. Ты же знаешь, сколько я терпел. Теперь могу сдерживаться.

А я не верю, что это он.

Говорит.

Мне.

И в то, что случилось только что. Границы не стало. Чувствовала его там внизу, раскаленный. Пока воображала всякий бред, не понимала трезво, что значит секс с ним. Тут не игра, кто кого сильнее хочет, и никто не собирается кривляться для красивой постели, это самая натуральная животная похоть.

Но он сказал, и он сдерживается.

Ведет себя нежно и меня отпускает испуг, в темноте нет чудовища, просто я не ожидала. Весь мой опыт Антон, и бессмысленно сравнивать.

До меня долетает мое имя и какие-то слова, но уже сквозь туман, так плотно отгорожена от всего его руками, сама не разбираю, что говорю в ответ, путаюсь, когда он пальцами касается, а когда языком, у меня все в одно сливается. Сама тяну его на себя, кажется, что он долго возится, мне другое надо, так же как в начале.

Я тоже так могу.

По-взрослому.

Живо иди сюда.

Посмотрим, кто кого.

Не волнует грохот.

Время, как одна секунда длинной в век, а он не устает, вообще, как и я, бесконечная лестница, он прав, четыре пролета и снова, снова, снова. Стол, подоконник, пол, стол, пол, пол, что-то постоянно падает, попадает нам под ноги, задыхаюсь и скоро умру, а остановиться не могу, иначе умру еще скорее, осознаю это так остро.

Выжимаем друг друга насухо. Меня первую.

Выползаю из-под него, но он тянет обратно, уши закладывает от нескончаемого желания, которое вырывается звуками, слышу его одержимость и шепот, но шепот для меня громче, лушие часы в его жизни, он говорит: я тебя люблю я тебя так люблю мы всегда будем вместе я оторву тебе голову если нет, а меня накрывает уже какой раз, прижимаю его ближе, он и я целое, парень и девушка, от альфы до омеги, одну лишь ночь, словно годы и годы, так глубоко, будто это всерьез, и еще раз, и снова.

И напоследок.

И на самый последок.

И на крайний последок.

Во мне понемногу оживает боль. Грудь, шея, бедра, колени, локти, губы, волосы, везде болит. Различаю отдельные звуки, словно скорлупа, в которой мы находились треснула, и там снаружи есть машины, в подъезде гудит лифт, и гав. Собачники.

Так и лежим на полу, молча, крестом, мне в поясницу долбится его сердце.

Если он щас заговорит, то не знаю, что будет. Мы до рассвета занимались чем-то бесповортным.

Но таким бесподобным.

Слышим, как когти скребут линолеум у входной двери. Он откашливается. Негромко замечает:

- Мне тоже надо выйти. Цезарь с вечера терпит.

Вздрагиваю.

Не хочу голос и утро, и день. На минуточку поверила, что время дальше не двинется, ведь было так здорово, зачем дальше.

Не могу встать и скатываюсь с него. Он ловит мою руку и целует пальцы.

Все еще не вижу его, но не могу представить таким, каким знала, теперь знаю другого, кажется, что и внешне он изменился, хотя такого не бывает, просто смотришь вдруг иным вглядом, замечаешь то, чего раньше не видела, он в этой темноте стал ярче, чем за две недели при солнце, тьма открыла его, она его осветила. Знаю его тело под моими пальцами и дыхание, когда ему хорошо. И что он сам умеет делать хорошо, никаких запретов.

- Я в душ, - говорю, поднимаясь на ноги.

Плетусь, держась за стенку. Он все еще лежит, но я открыла дверь на кухню, и собака клацает по коридору в нашу сторону. Бедняга.

Запираюсь в ванной. Не взяла телефон, натыкаюсь на углы и роняю все подряд. Стягиваю изорванные чулки, скатанную на животе одежду, кидаю куда-то. Кое-как забираюсь в ванну, запинаюсь на сваленных шампунях и гелях, полку он так и не починил. Сережа шарохается за дверью, лает Цезарь, я включаю душ.

И где, кстати…отходы производства.

Внутри у меня, вроде как. Он ничего не мог вытащить в том состоянии.

Кожу от воды щипит и покалывает, и стоять тяжко, но теплый душ немного дрожь убирает. Выхожу в коридор, не вытираясь, иду в мамину комнату, тоже запираюсь. Кутаюсь в шелковое покрывало и выглядываю в окно.

Половина седьмого, небо окрашено серым, но мне аж в глаза бьет.

Они как раз появляются из подъезда. Впиваюсь взглядом в его фигуру. Разболтанная походка, растегнутая куртка, весь взъерошенный. Да от него за километр сексом несет. Круто держится. Не то, что я, как на ходулях. Он бы и еще дальше мог, наверное. Но у меня там все стерлось.

Они сворачивают на углу дома, дальше небольшой пустырь, как раз для выгула собак.

Заползаю в кровать.

От нервного возбуждения колотит.

Все-все переворачивается в памяти, до сих пор его чувствую. Как торчок под кайфом, попробовала и не знаю как жить дальше, и почему не удержалась. С чего-то стыдно.

Как бы ясно с чего. Лицо горит, когда думаю.

И еще хочу.

Стягиваю покрывало и рассматриваю тело.

Комшар на улице Вязов, повреждения сна отпечатки в живой материи, синяки засосов и мелкие царапины, стертые до крови локти и колени. Смотрю и не могу оторваться, на мне нарисована картина, его языком и зубами, и движениями, он же вертел меня, как хотел, где хотел, а про мягкую удобную кровать и мыслей не возникало, слишком далеко идти, зачем она нужна.

И как теперь в глаза ему смотреть.

Добавить мягкий знак, и это не ты, по имени он меня не называет ведь. Не считая последних нескольких часов.

Мы переспали.

Два слова рвут ушные перепонки.

Я не собиралась. Наоборот. Забить решила на всех. И на него в первую очередь.

Страшным казалось, что ему только это одно и нужно от меня. Какая глупость. Вот это случилось, и теперь не знаю, как себя вести.

У нас же ненормальные отношения. И родители женаты.

Вздрагиваю, когда хлопает входная дверь, и завязываю ткань на груди. Он кричит:

- Что ты сделала с моими кроссовками? Это майонез? Ты…

Замолкает. Прислушиваюсь к шорохам и грызу ноготь. После долгой паузы его голос:

- Отличные журналы. Платье на обложке в самый раз. А приглашения стремные выбрала. Эти пошлые красные банты дурновкусие, Лесенка.

Шаги по коридору мимо спальни. Задерживаются у двери.

- Сестрён, ты выспись хорошенько. А то Антоша расстроится, что невеста не хочет шпили-вили, подумает еще про измены, боже тебя сохрани.

Шаги до ванной и щелкает замок.

Лежу, кусаю губы. Последние ошметки, которые он не содрал.

От селфхарма отрывает громкий стук в квартиру.

Лает Цезарь. Смотрю в глазок.

На площадке незнакомый тип в шуршащей темной ветровке с капюшоном. Взрослый, крупный, сутулый, с мордой кирпичом. Он заносит пудовый кулак и барабанит по двери.

- Вам кого? - перекриваю я.

- Извините, что так рано, - откликается он вежливо. - Мне нужны ваши соседи, - указывает на Сережину квартиру. - Сергей. Показалось, что видел, как он с собакой в подъезд заходил. Звоню, а не открывает никто. И в квартире тишина.

- А я при чем? - кладу руку на замок. Шикаю на Цезаря, путающегося под ногами. - Тихо.

- Вы с ним знакомы? Он мне срочно нужен. Не пойму, куда делся.

Чувствую, как меня хватают за плечо и двигают в сторону. Сережа прилипает к глазку.

Он так и вышел голый, ни капли стыда.

Да и нечего стесняться, у него все классное, рассматриваю разукрашенное ссадинами тело, которое принадлежало не ему, а только мне одной несколько бесконечных часов, и хочу потрогать. На месте преступления остались улики. У меня какой-то глупый восторг, что он такой исцарапанный весь. Он поворачивает голову. Зависает на долгие секунды, глядя в мое лицо, но оживает тип за дверью:

- Ау, вы еще здесь?

- Скажи, ничего не знаю, до свидания, - шепчет Сергей.

- Ничего не знаю, до свидания, - послушно повторяю, а он пялится в глазок. - Это кто? - шепчу и дергаю его за руку.