Солёный ветер (СИ) - "_YamYam_" - Страница 37

Она уже почти умирает, без устали выгибаясь в спине и сводя в бёдрах ноги, ощущая между ними такой жар, что за саму себя даже становится стыдно. Она уже почти умирает, ощущая на своей груди, ключицах и животе поцелуи короткие, грубые и мокрые — абсолютно собственнические, непонятно для кого помечающие. Она уже почти умирает, когда на запястьях ощущает приятную ткань связывающего их галстука и из последних сил и последних связных мыслей дёргается, руки пытаясь освободить, но в ответ получает лишь довольную усмешку и тягучий поцелуй в самые губы.

«Мы так не договаривались!», — хочется воспротивиться ей, но выходит даже не протестующее мычание — самый настоящий стон, вырывающийся из груди совершенно невольно.

— Вам понравится, госпожа Чон, — обещает Чонгук, на секунду отрываясь от её губ и посылая взгляд, полный чего-то вечно тёмного и горячего.

Инён его за это почти ненавидит — он всегда своего добивается. И неважно, что это: «Давай откроем тебе свою клинику» или «Я хочу тебя связать». И так же неважно, сколько категорических «нет» в ответ он получит: Чонгук умеет устраивать всё так, чтобы ни сил, ни возможности от каждого его «давай» и «хочу» у Инён отказаться не было. Он и сейчас провернул эту свою хитрую схему: и у неё нет ни сил, ни возможности, ни желания ему отказать.

Чонгук за бёдра её тянет, заставляя оказаться максимально близко к нему самому, и смотрит на неё сверху вниз так, что сомнений не остаётся в том, что открывшийся вид ему нравится. Он дышит тяжело, ежесекундно облизывает губы и сглатывает громко, изучающего взгляда с неё не сводя. Это смущает ровно так же, как распаляет ещё больше. И прикрыться хочется чуть меньше, чем потребовать продолжения. У Чонгука губы в улыбке растягиваются с той же скоростью, с какой он ладонью скользит по внутренней стороне бедра, снова нависая над Инён всем телом и замечая всё то, что творит с ней одними своими касаниями. Она прекрасно понимает, зачем он делает всё это — новый пунктик под кодовым названием «Я хочу, чтобы ты попросила» мучает её не первый месяц, но вот только и Инён — орешек крепкий, и из-за одной только вредности, смешанной со смущением, делать этого не собирается.

Но Чонгук, что удивительно, в этот раз не настаивает. Лишь касается её максимально откровенно, ловит губами громкий выдох одного сплошного желания и обещает снова:

— Ты не сделаешь это быстро.

А Инён уже всю колотит, на части едва не разрывает, когда он толкается в неё одним привычно слитым движением. У неё перед глазами звёзды сверкают, и не стоны — одни только всхлипы — из груди вырываются, когда Чонгук резко и быстро двигаться в ней начинает вот так сразу. Она даже веки прикрывает, голову запрокидывает и губу нижнюю закусывает, едва только он сильнее сжимает в пальцах её талию и темп лишь наращивает. А ещё Инён едва не плачет, когда Чонгук вдруг замедляется, явно учуяв приближение её разрядки, и входит под другим углом, в ответ получая приглушённый стон и взгляд, полный злобы и недовольства.

— Я же говорил, — усмехается он, нависая над Инён и в запястье своём сжимая её — связанные, — ты быстро сегодня не кончишь.

Чонгук действительно издевается, измывается. Долго и со вкусом. Впивается в её губы своими, терзает нещадно, пока пальцами вцепляется в её тело, дразнясь и играясь, из груди вырывая всё новые хрипы, с губ срывая всё новые стоны. Он до исступления её доводит, заставляет слёзы сдерживать из последних сил, желать большего — действительно большего — и никак его не получать. У Чонгука у самого чёлка мокрая становится настолько, что липнет ко лбу, жилка на шее вздулась и выделяется столь сильно, что хочется её губами попробовать. А ещё зубами — чтобы хоть как-то отомстить за всё то, что он с ней творит. Да вот только Чонгук не даётся, держится на расстоянии, словно бы знает все мысли, что её голову посещают. Но смотреть на неё не перестаёт, взглядом своим — тёмным и опасным — под самую кожу лезет, душу под микроскопом словно разглядывает, на груди оставляет алые пятна-засосы, а потом ими же любуется, зубы скаля даже не в улыбке — настоящем оскале. Инён в это время под ним снова и снова умирает, не находя сил и возможности возродиться, губы кусает, злясь на Чонгука за всё то, что он творит, веки жмурит до появления красных пятен под ними и всё всхлипывает, не переставая. Он останавливается снова и снова, темп меняет раз за разом — и наверняка сам с ума сходит, не получая долгожданной разрядки.

У Инён весь мир сужается до одного конкретного дома на берегу моря, до одной конкретной комнаты на втором его этаже, до одной конкретной кровати, купленной всего лишь полгода назад. В воздухе витает один лишь запах секса, сводящий с ума, а по слуху долбит, раздразнивая нервы, звук сталкивающихся в любви и похоти мокрых тел. Инён голову запрокидывает и сжимается вся, ощущая слишком знакомое и слишком желанное тянущее чувство внизу живота, но Чонгук снова мешает, пальцами впиваясь в её бедро, снова выскальзывает из податливого тела и снова толкается, точно зная, под каким углом войти в неё, чтобы не до стучащего в панике сердца, не до рассыпающихся звёзд перед глазами, не до сводящих в судороге ног.

Чонгук сам шипит что-то сквозь зубы, двигается как-то дёрганно и нервно, меняя темп на темп и угол на угол. Он закусывает нижнюю губу и голову запрокидывает, а Инён только гадать остаётся, каким богам он молится, чтобы рассудок сохранить. Чонгук не смотрит на неё совсем, прикрыв веки, и она случаем не воспользоваться не может, еле заставляя затёкшие уже плечи двигаться. Инён впервые коснуться себя хочет так сильно, впервые с ума сходит, желая кончить как можно скорее.

И впервые Чонгука хочет укусить, когда он за руки её ловит, обратно за голову заводит и нависает над ней, толкаясь особенно глубоко и особенно резко, заставляя шипеть сквозь зубы. Он сам вдруг ладонь располагает на её лобке, взглядом метая гром и молнии, и пальцем касается невероятно чувствительного комочка нервов.

— Помочь тебе?

У него голос такой хриплый, такой привлекательный, что Инён едва не задыхается от столь большой концентрации Чонгука на один квадратный метр пространства над собой.

— Помочь? — повторяет он, пальцем очерчивая маленький круг и вырывая из груди Инён невольное «Боже».

Она понимает, что её второй раз за час провели, что манипулировали в очередной раз так искусно, позволяя думать, что преимущество на её стороне, что она сама не заметила, как угодила в отлично спланированную ловушку. Её это бесит страшно, злит, а ещё заставляет выдохнуть в самые губы парня:

— Чонгук, пожалуйста…

А ему большего и не надо. Он в губы Инён впивается в тот же момент, целуя жадно, жарко и сильно, нещадно их то сминая, то оттягивая и ловя её дыхание, сильно сбитое от каждого его быстрого движения и касания пальцев по чувствительным точкам. Чонгук до разрядки их доводит очень быстро и почти одновременно, заставляя Инён вскрикнуть даже для самой себя неожиданно и связь с реальностью потерять на несколько мгновений. Он дышит так тяжело, как никогда раньше, а ещё по-глупому хихикает в самую её шею так, что ударить его очень хочется.

— Я определился, — делится Чонгук, удобнее устраиваясь на локтях, а Инён только сейчас понимает, что он из неё даже не вышел. — Это точно мой главный фетиш.

— Кончать в меня?

Ей очень хочется, чтобы это прозвучало максимально саркастично и недовольно, однако выходит еле-еле и слишком обречённо.

— И это тоже, — усмехается Чонгук. — Я не могу позволить, чтобы Юнги-хён стал отцом раньше меня. Это задевает мою гордость.

Инён бы возмутиться, поинтересоваться: «А меня спросить не хочешь?», но она лишь растягивает в улыбке губы — такой мягкой, что и сама от себя не ожидает — и признаётся:

— Ты пахнешь домом.

— И как же пахнет дом?

— Солёным ветром, — пожимает она плечами, насколько это вообще позволяют сделать связанные над головой руки.

— А солёный ветер чем пахнет?

Чонгук выглядит действительно заинтересованным, и потому Инён не может ответить иначе, чем одним честным и простым: