Волки и вепри (СИ) - Альварсон Хаген - Страница 36

— Борода, ёб твою мать, — презрительно выплюнул Хаген. — Слыхал я про одну бороду, так её теперь наш Торкель на плаще носит… Ну? — обратился к девушке на здешнем наречии, благо, уроки Игерны не прошли даром. — А ты чего расселась? Чего не бежишь?

Невольница затравленно глядела на Лемминга, и этот волчий взгляд из-под прядей, облепивших лицо, ранил сильнее ножа. В самое сердце. Под ногами Хагена лежал мёртвый соратник, и ему было не больно, а Хаген был живым, и его сердце обливалось кровью.

— Вставай, говорю, — грубо бросил Лемминг. — Иди куда хочешь.

Девушка, не сводя с викинга глаз, попыталась подняться — и снова рухнула в грязь подбитой птицей, шипя и кривясь от боли. Хаген шагнул к ней, поднял факел. Босая ступня была неестественно вывернута — видимо, вывихнула при падении. Везёт, как повешенному…

— Не дёргайся, дай вправлю…

— Не подходи! — вскинулась рыжая. — Na dlЫthaich, lochlann!

По грязным щекам бежали слёзы. Белое тело манило сквозь прорехи в платье — роскошный утром, теперь наряд висел лохмотьями. Руки с тонкими кистями связаны в молитвенном жесте, но дева не молила — она угрожала. Криком, взглядом, предсмертным проклятием. Невыносимо гордая, она была готова умереть, но не подпустить чужака. Локланна. Хаген стоял, растерянно озираясь. Насильник выбрал хорошее место, тихое и безлюдное, и до причала недалеко. Но эта горделивая дура своими воплями грозила всё испортить.

— Я не причиню тебе вреда, — мягко как мог проговорил викинг на ломанном Имраэге, — в том я клянусь. Чем хочешь.

Слёзы стыли в ледяных глазах смертницы. Такой же взгляд был у Ньёрун Чёрной и её щитовых дев, когда они шли в безнадёжное наступление на левый край войска маркграфа де Стелла в Ронадале, четыре года назад. Маркграф обещал им прощение и безопасный проход к морю. Обещал им всем. И сдержал бы слово. Ньёрун, Дева под Стягом Дракона, не приняла непрошеной милости, скинула её в грязь, как дареную соболью шубу с плеча. И смеялась, утирая кровь с лица, вослед бегущим ополченцам. Они все тогда смеялись. А сейчас рыжая эридка не желала принимать чужой жалости, жалости от чужака, и Хаген боялся безумия её смеха, и остро жалел, что сейчас нет с ними Ньёрун — отправилась под началом Франмара дальше на юг. Чёрная вразумила бы рыжую.

Девушка не рассмеялась. Не плакать — не могла. Боль и стыд выворачивали душу наизнанку.

Хаген не мог её бросить вот так, одну, в грязи, под каким-то свинарником. Но и помогать человеку против его воли — нет, внук королей слишком уважал чужую гордость, пусть эта гордость и походила на придурь. Не зная, что ещё можно сделать, скальд произнёс, не отводя глаз:

Замолк. Слова-стрелы ушли в полёт. Чтобы поразить девичье сердце страхом узнавания и надежды, и вернуться, словно эхо в холмах:

— Можешь звать меня Хагеном, — сказал локланнах.

— Меня зови Эмери, — робко откликнулась девушка. Лёд плавился в её глазах.

Первым делом Хаген вправил вывих, как учил Форни Гадюка. Потом нёс Эмери на руках, сквозь ночной город, полный ужаса и торжества. Девушка держала факел и указывала путь, а Хаген старался не попадаться на глаза. Ладони были липкими от крови соратника. Сердце билось певчим дроздом в клетке — от страха и какого-то вовсе уж щенячьего восторга.

Наконец выбрались за город. Хаген направился к северу по берегу моря. Сказал:

— Это, если не ошибаюсь, земля Тир-на-Морх, и тут мы грабить не станем. Есть ли у тебя здесь родичи или знакомые, у кого ты могла бы остановиться?

— Ни души, — вздохнула эридка.

— Думается мне, ты, Эмери, не местная уроженка, и в Кэр-Мадад была почётной заложницей.

— Почему ты так говоришь? — удивилась Эмери.

— Нетрудно сказать, — хвастливо усмехнулся Хаген, — я заметил, когда брали замок, тебя не шибко старались защитить или вывести, как прочих знатных девиц. Тебя просто бросили волкам на съеденье, вепрям под копыта. Своих так не бросают… Ты знатного рода?

— А ты? — у неё откуда-то взялись силы на лукавую улыбку.

— Я — внук королей, — хмуро пошутил Хаген.

— А я — дочь Кормака, вождя клана Ан-Мойров. Слыхал о таком?

— Кто ж не слыхал, — викинг помнил сказание о Клайде ан-Дху, последнем великом арфисте острова Иблех, который играл на арфе, даже лишившись рук, и проклинал своих палачей из рода Ан-Мойров, но, разумеется, хвастать сверх меры своей осведомлённостью не стал. — Ты из Ан-Мойров Геладских или тех, что с Вароха?

— Геладских, — с горькой гордостью молвила Эмери.

— Далеко ж тебя занесло! — покачал головой Хаген.

— Не по моей воле. На Варохе правит мой брат, Риад Зимородок. Я гостила у него. Мы отправились на охоту в Серые Холмы. Поднялась буря, я потерялась, меня схватили разбойники — в Тир-на-Морх, по ту сторону Холмов, и продали в Кэр-Мадад. А местный вождь никак не мог решить, что со мной делать — выдать за кого-то из своих родичей или передать моей родне за выкуп. Он думал слишком долго, — добавила она, злорадно усмехаясь.

А Хаген подумал, как же они похожи — он, сын тенгиля двергов, и она — дочь вождя клана, проклятого сказителем. Та же медь волос, те же глаза, полные моря. Вечные чужаки, вечные одиночки. Проклятые. Оба — проклятые. Высоким родом, ледяной гордостью, тягой к странствиям и испытаниям. Просто у Эмери запас удачи оказался поменьше, чем у Хагена, и тот, само собою, не мог не поделиться. «Мы с тобой — из одного древнего племени, — подумал Хаген, — и ты могла бы быть мне сестрой». Вслух же спросил:

— Если бы у тебя была лодка — ты попыталась бы добраться домой?

— Лодка, вода и еда, — сказала Эмери. — Хоть на первое время.

— Ну тогда жди здесь.

Юноша бережно опустил девушку на землю у приметной кривой сосны на берегу, дал ей свой походный плащ и умчался обратно в город. Вернулся спустя несколько часов, на вёслах. Втащил на берег лёгкий кожаный курах, на каких обычно ходили эриды:

— Собрал тебе снеди. Тут копчёная рыба, солонина и овсяные сухари. Я ими обычно лошадь кормлю. Тут ещё лук со стрелами и рогатина и всякие рыболовные причиндалы. Дам тебе ещё этот плащ и нож. На нём кровь твоего обидчика, но выбирать не приходится. Вставай, дочь вождя, тебе лучше бы не мешкать, да и меня скоро хватятся.

— Зачем? — тихо спросила дочь вождя.

Простой вопрос поразил юношу громовым молотом Тэора. Прямо в лоб, аж в ушах загудело. Хаген сделал вид, что не понимает, помотал головой, переспросил:

— Что — зачем? По морю быстрее, и коня я тебе не сыщу…

— Зачем ты это сделал? — перебила девушка.

— А что ж я ещё могу для тебя сделать, о стройная ель нарядов? — пожал плечами Хаген.

— Как… как отплачу?

— Да есть выход… — засмеялся Хаген, потом вздохнул и помог Эмери пересесть в челнок. Столкнул курах на воду, помахал ей на прощание и зашагал обратно в Кэр-Мадад.

Не оборачиваясь.

Не слышал, как Эмери прошептала в ночь:

— NМ Аgor rИimm mora mind dond laechraid lainn o Lochlainn!

И повторила то же самое, но уже на северном языке:

— Ныне я не страшусь локланнахов, плывущих по нашему морю!

И добавила про себя: «И на камнях, оказывается, растут деревья. А я не верила».

А в сердце Хагена отзывался сладкой болью неумолчный шёпот прибоя, размеченный плеском вёсел. Огромная белая луна заливала море. Всадник ли Манн выехал на небосклон, или местная богиня правит серебряной колесницей — Хаген не знал. Он молился обоим божествам за удачное плавание прекрасной Эмери. На всякий случай.

И до самого утра не сомкнул глаз, сочиняя любовные висы. Но то были скверные стихи, и потому мы их здесь опустим.