Волки и вепри (СИ) - Альварсон Хаген - Страница 28

И за сей дар он готов был целовать следы Игерны тир-Сеах, хотя порою и ненавидел её за это.

А ещё высокородная арфистка решила загадку странного струнного короба, спасённого Хагеном из горящего храма сидов.

— Это же клайрсэах! — не веря своим глазам, Игерна водила пальцами по струнам, по металлическим узорам на коробе, ласкала инструмент, как живое существо, как своего коня, любимых дворовых собак, как его, Хагена, или как сам Хаген гладил верный боевой топор. Юноша на миг ощутил укол ревности, но любопытство, разумеется, тут же пересилило:

— Кто такой «клайрсэах», прелесть?

— Воистину, вы, северяне, глупы, — усмехнулась Игерна, передразнивая кого-то из древних мудрецов. — Вот это, — указала на рогатую лиру на стене, — это называется просто клайр. Арфу со струнами из жил или кишок, которую можно держать на коленях во время игры, мы зовём круит. Большую арфу с бронзовыми струнами, ту, что в большом зале, — круит-мор. А вот это, — нежным касанием оживила инструмент, превращая диковинное плетение древа и металла в многоголосый хор, отверзая уста древнего божества, — это настоящий клайрсэах, истинное сокровище Холмов. Иногда его называют Клайг-на-Муир, Голос Моря[31].

— Голос Моря… — задумчиво повторил Хаген. — Что же в нём такого особого? На ваших островах, как я понимаю, на этом инструменте редко кто играет…

— Никто не играет, — перебила Игерна. — Последним из геладов, кто играл на клайрсэахе, был Клайд ан-Дху с острова Иблех, а он жил больше ста лет назад. Он полюбил одну девушку, которая была обручена с человеком из клана Ан-Мойров, и она ответила ему взаимностью. Клайд выкрал её прямо со свадьбы, они какое-то время скитались, укрываясь от всего мира, но однажды любовников выдали разгневанному вождю клана. Клайда казнили страшным способом: отвезли на шхеру, отрубили обе руки и бросили перед ним клайрсэах: играй, мол, теперь, коли сможешь! А его милую Хенинэ заставили на это смотреть. Клайд же, перекрикивая стенания любимой, попросил выполнить последнюю волю: снять с него башмаки. Сделали так. Тогда Клайд ан-Дху сел под одинокой сосной и стал играть на арфе пальцами ног. Он играл, пел и проклинал весь род Ан-Мойров на веки вечные, вплетая чары в шум ветра и ярость волн. А все стояли и смеялись, ибо не верили, что проклятие сбудется. Когда же Клайд умер, лопнули струны клайрсэаха и треснул короб. А море забрало мёртвое тело…

Игерна смолкла, опустив взор, переводя дыхание. Хаген накрыл её ладонь своей:

— А что же проклятие? Сбылось ли?

— Нетрудно сказать, — с отзвуком злорадства молвила Игерна. — В тот день началось падение дома Ан-Мойров. Ибо в те дни то был один из самых могущественных родов на Геладах. Ныне же в их владениях остался лишь Иблех, да и там они не полновластные хозяева. Теперь они живут на мысу Варох в Тир Бриан, на большой земле. Вроде бы там проклятие их не достанет. Вы, кстати, можете это проверить, когда отправитесь в Эйридхе по весне.

— Того не случится, — сказал Хаген. — Решено идти на юг Зелёной Страны. Но скажи мне другое: ты можешь научить меня играть на клайрсэахе?

Сперва Игерна сделала вид, что не расслышала вопроса. Потом изумлённо уставилась на Хагена, будто он попросил её научить его летать. А потом разразилась долгим, оскорбительным и слегка безумным смехом, который, надобно сказать, вовсе её не украсил. Хаген сидел рядом, невозмутимый и безмолвный, словно идол на кургане, с едва заметной, отрешённой улыбкой на лице, и терпеливо ждал, пока девушка не успокоится, не вытрет слёзы с раскрасневшихся глаз и не перестанет икать да вздрагивать. После — повторил вопрос.

— Могу ли я научить тебя? — не без издёвки переспросила Игерна. — Нетрудно сказать — труднее сделать! Нет, всё же вы, локланнахи, совершенно безумные и самонадеянные гордецы. Как вас только боги терпят? Я бы сама не осмелилась играть Голосом Моря, но… тебя попробую научить. О, то будет знатная потеха!

И снова рассмеялась.

А потом принялись за учёбу, и дочь Сеаха показала себя хорошим наставником, а Хаген, как всегда, не самым плохим из учеников. Позже к ним присоединились Бреннах Мак Эрк со своей арфой и Самар Олений Рог. Оказалось, его лук был не только боевым инструментом, но и музыкальным: на плечи из оленьего рога натягивались струны, а звук, непривычный, но приятный, извлекался как щипками, так и смычком[32]. Так что эти четверо развлекали пирующих уже на праздник Йолль, и люди говорили, что давно уже не звучало в королевских чертогах столь прекрасной музыки.

И все были счастливы.

Разумеется, дело у Хагена с Игерной не ограничилось милыми беседами, поездками на взморье да музыкальными упражнениями. Клятвы и обеты не звучали из уст любовников, как и слова любви, да и сильной, всепоглощающей страсти Хаген не чувствовал ни в своём сердце, ни в глазах или речах Игерны. Что было между ними? Ровное пламя, нежное и тёплое, с тёрпким дымком. То пламя, что можно удержать на ладони, как мотылька, которого не сожжёт прикосновение. То пламя, что можно отпустить, разжав ладонь и сдунуть пепел — без сожалений, оставляя лишь светлую память о долгих зимних ночах, проведённых под одной овчиной.

И все были счастливы.

Все — кроме Бьёлана Тёмного. Как только люди заметили, что Игерна тир-Сеах уделяет Хагену Леммингу больше внимания, чем прочим юношам, Бьёлан послал своего человека, чтобы тот передал викингу несколько слов. Хагену не слишком понравились те речи, и он, нимало не медля, явился к младшему сыну ярла — перемолвиться с глазу на глаз. Бьёлан сказал:

— Долго мы знакомы, Хаген Лемминг, и чем дольше, тем больше моё к тебе уважение. Тихо, не перебивай! — упреждающе вскинул руку, едва Хаген хотел в ответ заверить его в своём почтении. — Не терплю пустой болтовни. Думается, ведомо тебе, что Игерна тир-Сеах — моя родственница. Её отец, мой двоюродный брат, утонул в шторм прошлым летом, а мать умерла раньше. Игерна — одинокая душа здесь. Одинокая гагара над волнами. Наверное, её музыка тебе сказала об этом. И я не позволю никому её бесчестить. Никому.

— Я не подразумеваю никакого неуважения, — поклонился Хаген сдержанно, — и, как сказано в «Перебранке богов», нет в том позора, коль юная дева с мужем возляжет[33]. Я готов заплатить выкуп её чести и быть ей верным мужем, если на то будет её воля — и воля её клана.

— Стоек ты в речах, — хмыкнул Бьёлан, глядя исподлобья. — Но вот что я тебе скажу. Коли по весне эта гагара отложит яйца, а тот сокол улетит в дальние края, не желая кормить птенцов, то я найду сокола хоть на краю земли, хоть на небе, хоть под землёй, и выдерну ему перья. Вместе с крыльями. Понимаешь?

Губы Хагена по привычке начали кривиться в ухмылке, но юноша сдержался. Из уважения к брату, радеющему за счастье сестры, не из страха. Хотя и знал, что Бьёлана Сумарлидарсона стоило бояться. Это во фьордах его звали просто Тёмным. Здесь же он был — Бейлан Трове, то есть Тёмный Альв. Говорили, его настоящей матерью была дева из народа Свартальфар[34], чёрных альвов, дальних родичей и заклятых врагов альвов белых. Иным же местным прозвищем Бьёлана было Сто Десниц — он имел привычку отрубать правые руки поверженным врагам и отвозить их в храм на острове Трове. Говорили, там хранится больше сотни отсечённых рук. Этого Хаген сам не видел. Однако он видел, и не единожды, как сражается Бьёлан Ан-Тайр, и в строю, и в одиночных поединках, и уж всяко не искал с ним встречи на хольмганге.

— От меня не будет детей, — честно признался сын короля двергов и смертной девы. — И, повторяю, я стану обходиться с йомфру Игерной Ан-Тайр, как подобает! Ведомо тебе, вождь геладов, как я умею держать слово, не так ли?

— Не сердись, Лемминг, — вздохнул Бьёлан. — Я тоже не подразумевал неуважения. Просто…