Волки и вепри (СИ) - Альварсон Хаген - Страница 18

— Седой, к тебе гости!

Скрипнула дверь, и на пороге возник высокий косматый старик. Его спутанная борода свисала до пояса. Был он одет в подштанники и больше ни во что. Долгие зимы не пощадили его, фьорды морщин и реки вен прорезали снежную пустошь плоти, но старик был ещё крепок: тощий и жилистый, он и сейчас управился бы если не с дюжиной бойцов, то уж точно — с полудюжиной. Синели рисунки на коже, которыми мало кто мог бы похвалиться: не каждому позволено носить на груди волков и орлов, терзающих круторогую добычу! Старик опирался на красивую можжевеловую трость, а в другой руке держал кувшин. Опрокинул посудину себе на голову, встряхнулся, разбрызгивая воду, отбросил кувшин, сощурился, прикрыв глаза ладонью:

— Кого там тролль на хвосте принёс?

Оружейное железо дребезжало в его голосе, но глаза смеялись. Он знал — КОГО.

— Хэй! — воскликнул Торкель, срывая шапку с головы, сверкая золотыми волосами, синими глазами да белой волчьей улыбкой. — Здесь ли гнездо орлиное? Жив ли крылатый хищник?!

— Кто это там тявкает? — засмеялся старик. — Что за щенок?! О, да это никакой не щенок, это Волчонок, сын Ульфа Серого! Где твоя псина? Откормил да съел?

— Там же, — отвечал вместо Торкеля Хаген, — где моя Сметанка и прочая наша живность.

— Наш Волчонок нашёл себе волчицу, — сообщил Хродгар, обнимая старика, — мы её в Хлордвике оставили, у Торгрима Плотника, вместе с нашими коняшками.

— Что ещё за Торгрим Плотник?

— Мой двоюродный дядя со стороны матери, — сказал Торкель, кланяясь старику.

— Не боишься оставлять липу ожерелий одну в большом городе?

— Хе, Арнульф Иварсон! — усмехнулся Бьярки, в свою очередь кланяясь седому вождю. — Не видел ты эту липу. То бойкая дева!

— Впору молиться за славный город Хлордвик, — добавил Крак Кормчий.

— Повенчаться успели? — спросил Арнульф.

— Обменялись обетами, — покачал головой Торкель, — женимся по осени, коль вернусь.

— По следующей осени, — уточнил Арнульф, — зимовать будем, скорее всего, на Геладах. Но, как бы там ни было, поздравляю, Волчонок! Счастья вам и многих волчат. Да что мы стоим! — старик хлопнул себя по лбу, зычно кликнул, — хэй, Свава, моя валькирья! Лети сюда, словно на славную битву, да распорядись — пусть ставят стол, пусть брага льётся рекой, пусть горы снеди громоздятся до небес! Баню вам истопить?

— Бани не надо, — с улыбкой поблагодарил Лейф, распутывая узел на затылке, — а вот ушат воды пусть нагреют: голову хочу помыть. Чешется уже, проклятая…

— То у тебя мозги лезут, — вернул улыбку Арнульф. — Сильно ты поумнел, Кривой Нос.

Показалась упомянутая Свава — невысокая и плотная, пожилая, но ещё красивая. Фыркнула, окинув глазом стаю, убрала под платок непослушные, явно подкрашенные пряди, принялась отдавать приказы хусманам. «Ох, горячая была бабёнка по молодости!», — отметил Хаген.

— Твоя супруга? — спросил Хродгар.

— Э, — отмахнулся старик, — моя курица. Греет мне постель. Жена Грима Тесака. Мы с ним пьём по вечерам. Хороший он человек, только здоровье худое…

— Так он… он знает, что ты его жену… — Хродгар недоумённо почесал в затылке.

— Грим сам просил меня за ней присмотреть, — развёл руками Арнульф, — он уже старый и больной, едва ходит. Волнуется за супругу…

— А ты сам-то как? — тихо спросил Хродгар, украдкой скосившись на трость в руке Седого.

— Потихоньку, — вздохнул Арнульф, — хотя — да, долгие зимы берут своё.

— Ты поэтому заспался до полудня и встречаешь нас в одних подштанниках? — ухмыльнулся Хравен сейдман, снимая, тем не менее, шляпу перед вождём. — Знаешь ведь, как сказано: «Рано вставай, коль хочешь отнять у прочих добро или жизнь! Добычи не будет у волка лежачего, победы — у сонного мужа».

— «Над старцем седым смеяться не смей»[22], - ответил Арнульф, пожимая руку чародею.

— Над живым орлом ворон не смеётся, — кивнул Хравен, — это дорого ему станет.

Старик лишь покачал головой, обводя глазами стаю. По двору сновали слуги, накрывали на стол, несли скамьи — погода была хорошая, и сидеть решили под ясным небом. Слышались грозные окрики Свавы. Хаген умылся у бочки с дождевой водой, отряхнулся, достал трубку и вскоре задымил, оглядывая подворье. Отметил, что морской король живёт сравнительно скромно. С другой стороны, а много ли надо в его-то возрасте?

— Э, Лемминг! — окликнул его Арнульф. — Иди сюда, что ты как чужой. Четыре года не виделись! Не потерял ли мой перстенёк, не пропил ли первую свою плату от меня?

Хаген пожал морщинистую, но ещё крепкую руку, обнял старика, поднял указательный перст:

— Это кольцо у меня заберут вместе с пальцем. Но скажи-ка, Седой: ты получил ли ворона с нашим письмецом?

— Так и говори: «с моим письмецом», хитрая твоя морда, — тихо проговорил сэконунг, прищурившись, — это ведь ты писал? И не ошибусь, если предположу, что и замысел — твой?

— Так и есть, — пробасил сзади Хродгар, — просто Хаген скромничает.

— Скромность мужа не красит, — заметил Арнульф, — тем более, что выдумка мне по нраву. Погуляем на славу! Вас это кое-чему научит, а меня позабавит. Напоследок…

Ох и не понравился Хагену голос Арнульфа Иварсона! Не клёкот орлиный, не звон тинга мечей, нет — хрип загнанного волка, скрип гнилых вёсел в гребных люках, скрежет ржавого железа, вот чем дохнула речь Седого. На миг, но — этого хватило.

«Не напрасно ли тянем Орла на дорогу чайки?» — тягостно подумалось Хагену.

Обед, умеренные возлияния и неумеренные беседы о былом затянулись часа на три. Трепались бы ещё, да Бьярки так разморило от пива и солнца, что он заснул и свалился под стол. К тому же, Свава напомнила Арнульфу, что, мол, у тебя вечером ещё гости будут.

— И в самом деле, — спохватился Седой. — Ты мне одёжку выбрала? Тогда идём, приведёшь меня в порядок. А то у меня руки трясутся — тесёмки на сорочке до Йолля не завяжу…

И удалился.

Друзья перенесли Бьярки в тень под яблоней и вернулись за стол. Торкель и Лейф помогли собрать посуду, поглядывая на служанок, а Хаген развернул на освобождённой столешнице карту. Крак и Хродгар раскурили трубки и подсели ближе. Вскоре вышел и Арнульф. Борода и длинные волосы были вымыты, расчёсаны и свободно развевались на ветерке. Облачился старик в широкие штаны, подвязанные чуть выше щиколоток, белоснежную рубаху без узоров и хорошие туфли на босу ногу. Никаких украшений, никаких оберегов. Хаген подумал не без печали, что Арнульф Седой выглядит очень нарядным и готовым к смерти.

Морской король уселся во главе стола, наполнил чарку водой, шумно хлебнул:

— Ну, друзья, поговорим о делах.

Слово взял Хродгар.

— Прошёл слух, будто бы в Эйреде назревает большая война. Говорят, Южная пятина разбогатела за последние годы на торговле с Форналандом и другими землями, и мало страдала от набегов и всяческих напастей. Меньше, чем прочие пятины Эйреда…

— Это правда, — вставил Лейф. — На торгах в Хлордвике, да и не только, полно товаров, которые везут из Маг Эри. Города там растут, как грибы…

— И церкви, — добавил Хаген. — Богатые церкви и монастыри.

— Не без того, — согласился молодой вождь. — У них на престол взошёл новый конунг, некто Кетах, сын Морна, из рода Ан-Клайдов, или как-то так. Он, как говорят, заботится о том, чтобы все в Эйреде приняли веру Креста, грозит разогнать Круг Высоких Вязов, перебить друидов и вырубить священные рощи, а в их древней столице, забыл, как она называется, поклялся сжечь храмы старых богов и построить самую большую церковь, какую видел мир.