Полнолуние для магистра (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна - Страница 35

Все они в один голос твердили: ни к одной юной барышне родные отцы не относились так трепетно, как лорд Оливер к дочери своей избранницы. Леди Джейн весьма ценила такое отношение, очень ценила! И не раз в редкие минуты встречи с дочуркой попрекала ту неблагодарностью по отношению к новому отцу, которого малышка упорно продолжала называть «сэр Оливер», не иначе. Почему в редкие минуты? Да ведь новоиспечённая графиня была очень, очень занята: понимая, что женитьба лорда Грэхема на ней — несомненный мезальянс и, невзирая на заверения, что «милая Джейн» всегда для него хороша такова, как есть от природы», она с мученической улыбкой не уставала повторять, что всему свету безразличны его высокие чувства, а вот найти в её лице повод посмеяться — за эту возможность ухватятся все, кому не лень, особенно его политические противники. Так она им такого повода не даст! Она станет безупречной супругой и светской дамой.

Поэтому-то учителей и наставников самой леди Джейн хаживало в Грэхем-холл куда больше, чем гувернанток и воспитателей для дочки. А тут ещё в первую же зиму Ангелика серьёзно переболела, и, встревоженный состоянием её здоровья, граф настоял на отправке девочки в одно из поместий: к целительному воздуху побережья, зелёным полям и лугам, тишине, покою. С леди Грэхем хватило месяца пребывания в деревне; разлуки с любимым мужем она не выдержала и умчалась в Лондон, к балам, театральным сезонам и званым вечерам. Тем более что вольничать ей оставалось недолго: каких-то несколько месяцев до того, как деликатное положение станет заметным больше, чем позволяют приличия.

У маленькой Ангелики было всё, о чём может мечтать ребёнок её лет. Кроме, пожалуй, манны небесной да потерянной птицы, которая умудрилась удрать ещё из дедовского дома. Мисс Лика по ней долго тосковала, и хоть охотно играла с подаренными котятами и пони, никто не мог заменить в её сердце этой глупой птицы, сбежавшей от своего счастья. Девочку не особо изводили занятиями: немного этикета, полезного чтения, занятия рукоделием, музыкой, танцами. Позже к ним прибавились чтения на исторические темы, небольшие лекции по географии, ботанике, зоологии. Когда в свете решили, что юным леди для развития вкуса непременно нужно уметь рисовать — в Ангелике обнаружили и этот талант и приставили соответствующего наставника. Но всё это — при возвращении в столичный особняк, а в имении никто и не думал перегружать юную головку лишними знаниями. Достаточно было прекрасной библиотеки, где, по словам тамошних слуг, юное дитя засиживалось слишком уж подолгу. Да и что ей ещё оставалось, если подруг — раз-два и обчёлся? И лишь те, дружить с которыми разрешал сам граф. Очень уж опасался дурного влияния… Сидеть за книгами в непогоду, а в ясные дни гулять, кататься на пони…

Дома же, вернее в Грэхем-холле, девочке с каждым годом становилось всё более одиноко. Как-то так получилось, что, родив обожаемому супругу одного за другим троих наследников, леди Джейн сперва полностью перевела своё внимание на малышей, а потом спохватилась, что, кажется, чересчур «обабилась». Добрые языки сочли нужным нашептать, что некоего джентльмена, весьма похожего на лорда Оливера, неоднократно видели в одном из особых домов Уайтчепела, этого отвратительного квартала, гнездилища пороков и разврата. О, леди повела себя как истинная леди. Она и глазом не моргнула, обойдясь без безобразных сцен и упрёков, а просто сказала: от образцовой жены муж не уходит в непотребные дома. И взялась за себя ещё пуще, чем в первые месяцы после замужества. Блистала. Посещала выставки и устраивала галереи. Высмеивала суфражисток. Занималась благотворительностью. Естественно, при таком напряжённом образе жизни на детей у неё, как, впрочем, у многих дам её положения, не хватало времени, но каждую неделю она выслушивала отчёты нянь и воспитателей. И почти каждый вечер заходила поцеловать сыновей перед сном. Если не готовилась к отъезду.

Пожалуй, сам лорд уделял больше внимания детям, нежели его супруга, полностью окунувшаяся в напряжённую светскую жизнь.

Но однажды настала «Чёрная осень», когда в столице разразилась эпидемия дифтерита. Благодаренье Небесам и магам-целителям, заразу подавили быстро; но в одночасье заболел младший Грэхем, за ним — старшие братики, потом и леди Джейн, в кои-то веки вспомнившая, что место матери не на балах и приёмах, а хоть иногда — в детской… Ангелике особым письмом запретили возвращаться в столицу до тех пор, пока в окрестностях не останется и следов болезни. Приехав только к Рождеству, она смогла лишь со слезами посмотреть на заколоченные двери в опустевшую детскую и навестить четыре могилы в семейном склепе Грэхемов.

Эта потеря очень сблизила отчима и падчерицу. Папенькой, впрочем, она его так и не называла, но он и не настаивал, словно забыв, насколько это задевало его раньше. Сокрушался лишь, что юная леди такая худенькая и хрупкая, возил несколько раз на воды, и наотрез отказался от предложений знакомых дам отправить падчерицу в известный Институт благородных девиц в Швейцарии, заявив, что и сам в состоянии обеспечить её достойное образование. И ведь сумел. И даже начал поговаривать о выходе в свет, о первом бале, о представлении ко двору… Ангелике вот-вот должно было исполниться шестнадцать.

Когда однажды ночью она с криком проснулась от кошмара.

Это стало повторяться всё чаще. Девушку обуревали беспричинные страхи. Она боялась остаться в комнате одна, боялась людей, но более всего — своего отчима, приводя того тем самым в отчаянье. Любящий её всей душой, он не сразу смирился с мыслью, что дурные симптомы есть признаки заболевания. Однако скрепя сердце обратился к магам-целителям. Те, увы, подтвердили душевное расстройство, постепенно прогрессирующее.

Сэр Оливер выдержал этот удар судьбы с честью, заявив, что любил девочку, как родную дочь, пока она была здоровой, и не откажется от своей привязанности и сейчас, когда ей так нужны помощь и поддержка. Окружил её ещё большей заботой и вниманием. Надышаться не мог. А девочка дичала на глазах, даже несколько раз срывалась в сильнейшие истерики. Похоже, только отъезд в имение помог как-то утихомирить эту напасть. Но ненадолго. Оттуда-то её и похитили.

…На этом месте миссис Ферри прервала рассказ и принялась трубно сморкаться. Горничные тихонько вытерли слёзы.

…Уж как бедняжке удалось сбежать от своих мучителей — теперь уже никто не узнает. Сам ангел-хранитель, должно быть, вёл её в родной дом, потому что неподалёку от Грэхем-холла её увидели и опознали форейторы и кучер, подающие карету к выезду лорда. Но не успели опомниться от удивления, как неподалёку от бедной девушки остановился какой-то закрытый возок, её подхватили под локти двое молодчиков и увезли, да так быстро, что люди лорда и опомниться не успели. Они ещё задумались тогда: а она ли это была? Не знали ещё, что мисс Ангелика исчезла из поместья…

Дальнейшее повествование, собственно, ненамного отличалось от скупых сведений, почерпнутых из архивов Скотленд-Ярда, разве что изложено в более сентиментальной форме и обросло явно выдуманными подробностями. Новое исчезновение, поиски, тело, найденное в утонувшей карете, отказ лорда признать девушку мёртвой…

И как неожиданный добавочный штрих — вчерашнее бормотание лорда перед зеркалом…

Хозяин, видите ли, в последние годы, вероятно, от постоянного одиночества, приобрёл привычку разговаривать сам с собой. Камердинер и лакеи, разумеется, прислушивались: сперва из опасения — а ну, вдруг на его сиятельство та же блажь нападёт, что на бедную пропавшую мисс! — потом всё больше из любопытства. С головой уйдя в политику, граф всё чаще выступал в Парламенте с пламенными речами, поддерживая тори[1], и порой репетировал оные речи перед зеркалом. Впрочем, в последнее время он повадился оттачивать своё красноречие и в иных диалогах. И совсем недавно один из старших лакеев принёс потрясшую дом подслушанную новость: в госпитале святого Фомы нашлась безымянная девушка, потерявшая память, могущая оказаться пропавшей мисс Ангеликой!