Совершенная мечта (СИ) - "Аграфена" - Страница 49

— Девочка моя, — раздался глухой голос папы, — ты простишь меня?

Ну конечно же, я простила его, тем более когда представила себя на его месте. Еще неизвестно, как я сама бы поступила в такой ситуации.

— Пап, — подняла я на него глаза, — есть что-нибудь еще, что я должна знать о том, что со мной сейчас происходит?

— Ну, — нерешительно пробормотал он, — как тебе сказать?

— Па-а-п, — прищурилась я подозрительно, — только не вздумай снова меня обмануть.

— Вот, черт! — чертыхнулся родитель, — а может быть ты…?

— Не может, — перебила я его, — я хочу это знать здесь и сейчас.

— Черт! — мне кажется или папуля покраснел? К чему бы это?

— Хватит уже ругаться, — проворчала я, — говори давай, что ты еще об этом знаешь?

— Такое отцы своим дочерям не говорят, — попытался отвертеться он.

— Пап, — повысила я голос, — ты мне должен за то, что вы все со мной провернули.

— Ладно, — решился мой собеседник, — но разъяснений от меня не требуй. У тебя начнет меняться запах…

— Чего? — изумленно вытаращилась. Всего ожидала, но все же не такого. — Что ты имеешь в виду?

— У Насти спросишь, — уперся папа, — она все тебе объяснит.

— А это что, может как-то повлиять на меня? — спросила, осторожно подбирая слова, и почувствовала, как лицо мне заливает краска.

Совершенно не вовремя всплыли в памяти Пашкины слова, что от меня пахнет невинностью. Так что, по всей вероятности, запах мой уже поменялся по чисто техническим причинам. И виновником произошедшим изменениям стал сам Павел, который активно этому поспособствовал, когда затащил меня в постель.

— Хорошо, — согласилась скрепя сердце. Не буду настаивать, а то мало ли что еще всплывет? Раз уж папочка зарумянился как красна девица, то лучше и в самом деле об этом поговорить с Пашкиной мамой. А еще лучше если бы к объяснениям снизошла моя собственная мать. Но раз уж она до сих пор не удосужилась этого сделать, то, значит, не очень хотела беседовать со мной на столь щекотливую тему.

— Тебя подвезти в университет? — спросил папа и нежно потерся подбородком о мою макушку. — Я не знаю, что Герасим с твоей машиной сделал, поэтому исправить не могу. Механик из меня, сама знаешь, не очень.

— Подвези, — обрадованно кивнула головой, — я быстро соберусь.

— Да уж знаю, что быстро, — хмыкнул папуля, отпуская меня из объятий, — в этом ты полная противоположность своей матери. Та часа полтора только подходящее платье себе подбирала, если мы выбирались на какой-нибудь прием.

— Пап, — осторожно поинтересовалась я, — мы никогда с тобой не касались этой темы, но раз уж ты сам о ней вспомнил, то, может быть, скажешь, почему вы с мамой расстались?

— Она меня бросила, — коротко сказал он, а когда заметил, что я молча жду продолжения, нехотя добавил: — И предупредила, что если я буду возражать, она все равно добьется расторжения брака, только дополнительно приложит все силы, чтобы отобрать тебя.

Вот так. Я еще, оказывается, и средство давления на отца.

— Пап, а ты любил ее?

— Не знаю, что и сказать, — он задумчиво потер переносицу. — Это было как наваждение. Ну да, наверное, любил. Только это было больше похоже на какую-то странную зависимость. Ты знаешь, — он поднял взгляд и посмотрел мне прямо в глаза, — я ведь даже не очень удивился, когда Павел сказал мне, что Вероника — не совсем обычная женщина. Что-то в ней есть такое, что вызывает не то, чтобы подозрение, а какое-то сомнение и тревогу. Ладно, хватит о ней. Иди, собирайся.

— Бегу!

Десять минут на сборы, пятнадцать на дорогу, и вот я уже выскочила из папиной Мазды, и, чмокнув родителя в щеку на прощание, помчалась по дорожке к своему учебному заведению.

Вмиг взлетела по ступенькам и ворвалась в холл.

В здании царила полная тишина, шли лекции. Я рванула к лестнице, ведущей на второй этаж, когда из-за поворота появился и начал спускаться вниз высокий темноволосый парень. Из одежды на нем были только спортивные трусы и майка. Заметив, что я поднимаюсь ему навстречу, он снисходительно усмехнулся, расправил плечи и, картинно поигрывая мускулами, прошел мимо меня. Ну точь в точь, как модель на подиуме. Я чуть не захохотала. Вот что слава делает с некоторыми личностями.

Этот задавака — Генка Рамадовский. Он с недавнего времени стал капитаном университетской баскетбольной команды и теперь считает себя звездой мирового масштаба, и не иначе. А раз звезда, то — предел мечтаний всего женского населения универа. Ну, это он так думает.

Парень такого высокого мнения о себе, что даже представить не может, чтобы дамы не трепетали только при упоминании его имени. А они не то что не трепещут, даже не обращают внимания. Парни же из команды откровенно ненавидят своего капитана.

— Эй, куколка, — послышался за спиной мужской голос, — подожди-ка минутку.

— Вообще-то, я опаздываю, — оглянулась и обалдела. Надежда университетского спорта замер на пять ступенек ниже меня и разглядывал так, будто увидел вдруг перед собой целую вазу мороженого, посыпанного шоколадом и политого сиропом. Ну, или ящик пива, смотря что ему больше нравится. Его взгляд уперся в мою грудь, да так и застыл. Такое впечатление, что парень сейчас облизываться начнет.

— Чего тебе? — невежливо прервала я его любование.

— Я тебя знаю?

— Ну ничего себе вопрос. Я-то откуда знаю?

— Чем ты сегодня занимаешься? — продолжил допрос темноволосый.

Я беседу культурно поддержала и любезно поинтересовалась:

— А твое какое дело?

— Хочу, чтобы ты отложила все, что запланировала на сегодня. Вечером мы идем в ресторан.

— Ну и идите, я тут причем?

— С тобой, — сверкнул он улыбкой во все свои тридцать два.

— Помечтай, Рокоссовский, а я пока пойду поучусь, — отвернулась и продолжила путь.

Рокоссовским его однажды назвал парень из команды за маршальские замашки и высокомерие. С тех пор это прозвище накрепко прилипло к Генке. Он только больше гордился, когда к нему так обращались.

— Я тебя сегодня провожу после лекций, — уверили меня, на что я только буркнула: — Помечтай, пока в сознании.

Остальной путь до нужной мне аудитории проделала почти бегом, (хорошо, больше никто не пытался меня остановить) и на всех парах ворвалась в помещение.

— Перова, какой сюрприз, — Кирилл Петрович, стоявший у доски, сдвинул очки на кончик носа и осуждающе посмотрел в мою сторону. — Вы все-таки решили нас почтить своим присутствием?

— У меня причина, — протараторила, все еще недоумевая по поводу неожиданного приглашения поужинать в обществе баскетбольного капитана. — У меня уважительный зуб.

— Простите? — удивился профессор.

— То есть, причина уважительная, а зуб — острый, — исправилась я.

— Да неужели?

Мои одногруппники уже начали посмеиваться, а я попыталась исправиться еще раз:

— В общем, зуб болел, а это уважительная причина.

— Идите уже на свое место, Перова, — покачал головой преподаватель. — Острый зуб — это действительно весьма уважительная причина.

Ну, да. Знали бы Вы, дорогой профессор, насколько у меня может быть острый зуб. И даже не один, если однажды я обернусь волчицей.

Быстренько проследовала к своему месту и хлопнулась на стул.

— Привет, Оль, — прошептала и сразу же состроила невинную физиономию. Зоркий взгляд профессора, брошенный над очками в мою сторону, заставил меня замолчать.

Лелька тоже молча кивнула. И вскоре мы все увлеченно слушали преподавателя, рассказывающего нам о самых скандальных одеяниях в истории моды. Затаив дыхание, смотрели видео, на котором Мэрилин Монро поздравляла президента Кеннеди с днем рождения.

И это я думала, что иногда шокирую своего родителя неподходящими нарядами?! Представляю, что бы он сказал, если бы увидел меня в таком одеянии.

Платье Мэрилин было сшито из тончайшего маркизета в цвет тела и расшито двумя с половиной тысячами стразов. Оно было настолько облегающим, что женщина выглядела совершенно обнаженной, а мерцание стразов создавало впечатление, что ее тело светится.