Боевой ограничитель (СИ) - "Lone Molerat" - Страница 26

Что ж, будущее постепенно обретало определённость. После Мемориала Джефферсона — если хоть что-то на свете будет иметь смысл после Мемориала Джефферсона, — она обязательно наведается в книгохранилище. И найдёт-таки второй том «Унесённых ветром». А пока…

— Возьму эту, — Эмили стащила с полки видавший виды фолиант. «Мифы народов мира». Всяко интереснее, чем сборник анекдотов с двухсотлетней бородой или заботливо проклеенная изолентой брошюрка под названием «Как её соблазнить?».

Судя по записям в библиотечном журнале, предыдущим посетителем библиотеки, единственным за два месяца, был некто А. Стейли, заинтересовавшийся сочинением Н. Макиавелли под названием «Государь». Эмили никогда о такой книге не слышала — фэнтези, наверное?

Осторожно прижимая к груди потрёпанный томик, Эмили побрела обратно в ночлежку. В дальнем углу общей комнаты стоял поломанный диван, настолько засаленный и скрипучий, что даже неприхотливые обитатели нижней палубы им брезговали. Для Эмили же он был настоящим местом силы.

Она привычно откинулась на спинку дивана. Вытянула нестерпимо ноющие ноги. Четыре недели неподвижности дорого стоили мышцам, и каждая прогулка по заплёванным лестницам Ривет-Сити была той ещё пыткой. Но потакать себе Эмили не собиралась, заставляя себя каждый день проходить хотя бы на триста шагов больше, чем накануне.

Эмили раскрыла книгу. Пробежалась взглядом по оглавлению. Против воли улыбнулась, увидев знакомое имя. Уж конечно, в книге речь шла о другом Хароне. Но всё равно это была встреча.

— Харон, — прошептала она, проводя пальцем по буквам — и покраснела, как девчонка. Нет, серьёзно, что может быть нелепее, чем эта её игра в имена?

Она испуганно подняла взгляд — но нет, никому до неё не было дела.

*

Книги из подсобки гостиницы Уизерли стали для Эмили настоящим спасением. Они позволяли погрузиться в анабиоз в ожидании тепла. Спрятаться от грязной и шумной реальности в довоенную жизнь, в которой было столько света и покоя, что казалось просто невероятным: как, вот как людям, помнившим, какой должна быть жизнь, достало сил пережить собственный мир?

Народа в комнате всегда было хоть отбавляй. Люди отсыпались после ночной или дневной смены, играли в карты, развешивали бельё на верёвке, протянутой через всю комнату, ели, бранились, плакали, пели, — но Эмили, замершую на диване с очередной книжкой в руках, никто не замечал, словно она была невидима.

Лишь один раз её уединение нарушили.

Эта невысокая женщина, невзрачная и незаметная, плоть от плоти ржавых стен Ривет-Сити, словно из-под земли выросла. Проскользнула сквозь толпу обитателей ночлежки, ловко перешагнула через колченогий комод, отгораживавший заветный диван от основной части комнаты, и, не спрашивая разрешения, присела рядом с Эмили.

— Ты та самая девчонка из медблока, — проговорила она. И это не прозвучало как вопрос. — А я Мей. Мей из Парадиз-Фоллз, если это тебе о чём-нибудь говорит.

— Не очень-то ты похожа на работорговца, — Эмили отложила книгу. — Видимо, ты представитель другой страты рабовладельческого общества. И видимо, тебе от меня что-то нужно.

— Надо же, какие ты слова знаешь — «страты»… А с виду приличная девочка, — Мей настороженно огляделась, понизила голос. — Но насчёт «нужно» — ага, всё так. Я сбежала от Тенпенни. Думала, перекантуюсь в Ривет-Сити, пока не потеплеет. И всё шло хорошо, пока не объявился один урод из свиты Гробовщика. Его зовут Сестра — вообще без понятия, почему, — и он работорговец. Сто к одному, он тут по мою душу. В лицо он меня, похоже, не помнит, но рано или поздно вычислит, и вот для этой-то встречи мне нужно раздобыть оружие. Хоть какое-то. И патроны.

Это было до того симметрично, что даже улыбнуться не получилось. Закон парных случаев в действии.

— Нет, я вижу, что ты тоже на мели, — Мей прикусила губу. — Просто — ну кого мне ещё попросить? Харкнесс мне и так помог, пустил сюда без вопросов. А остальные местные… Не верю я им. За крышку удавятся. А ты не такая, это сразу видно.

Чем всё закончилось в прошлый раз, Эмили помнила отлично: ноющие под повязкой рёбра и шрам через всю грудину — лучшее средство от забвения. И от идеализма. Сейчас, с этой рабыней, сам добрый боженька позволяет переиграть. Выйти из роли утолительницы печалей. Было бы глупо не воспользоваться шансом.

— Сколько? — спросила Эмили тихо, глядя девушке в глаза.

— Снаряд обещал за восемнадцать уступить, — также шёпотом ответила Мей.

— Держи, — Эмили вытащила пригоршню крышек из кармана ветровки. Поморщилась — зазубренные края зацепили шрам на ладони. — Тут двадцать три, что ли. На пушку тебе хватит.

— Спасибо, — Мей жадно сгребла крышки. — Господи, спасибо! Мне, сама понимаешь, нечем отплатить. Но если смогу… хоть как-то…

— Не надо, — отмахнулась Эмили. — Иди уже.

Она откинулась на спинку дивана, глядя вслед убегающей Мей (убегающей — куда? На рынок? В бар? Искать следующего доверчивого дурачка?) Сто к одному, что к завтрашнему утру несчастной беглянки и след простынет.

Да к чёрту. Что так жрать себя заживо, что этак.

Эмили вздохнула. И снова раскрыла книгу.

*

Две недели тянулись бесконечно. В лаборатории наверняка была уйма интересных штук, но туда, во владения доктора Ли, Эмили заходить побаивалась. В общей комнате некуда было деваться от болтовни и суеты, и даже книги не всегда спасали. Странно: когда-то она не представляла себе, как можно жить без толпы людей вокруг, теперь же не знала, куда от этих людей спрятаться.

Эмили проходила сквозь толпу — невидимая, никем не замеченная. Слишком мелкая рыбёшка для стальных челюстей Ривет-Сити. Всматривалась в лица — иссушенные, словно пергаментные, такие бледные, будто люминесцентные лампы выпили из них жизнь. Лица, не знавшие солнца, — или наоборот, узнавшие его слишком хорошо, чтобы согласиться на ещё одну встречу.

Город, окружённый водой, умирал от жажды. Танталовы муки, сказал бы папа. Так странно было осознавать, что отец был здесь, что они разминулись на жалкие несколько недель… Что он тут делал? Какими дорогами ходил? Может, так же пробирался по тесным и шумным коридорам, как и Эмили? Так же замирал на балконе, глядя на главные ворота в напрасном ожидании? Не напрасном, сердито обрывала себя она. Харон вернётся. И, собрав волю в кулак — а это несложно, когда у тебя не остаётся ничего, кроме воли, — шла дальше. Взбиралась по скользким лестницам, мерила шагами, всё более уверенными и быстрыми, рыночную площадь…

На рынке всегда было на что посмотреть, о да. Но интереснее всего было на секунду отстраниться от впечатлений и увидеть саму себя со стороны. Кто бы ещё год назад сказал ей, книжной девочке, что прилавок с оружием будет интересовать её несоизмеримо больше, чем довоенные наряды? Но вот так уж вышло.

…Этот дробовик она узнала бы из сотни других. И, чёрт возьми, тут — среди паршивых снайперок со сбитыми прицелами и чиненых-перечиненных автоматов — ему было не место. Как и аляповатому клейму «Снаряда и Шрапнели», выжженному на его прикладе.

— Что вас интересует, мисс? — учтиво спросил продавец — коренастый усач с неуклюжей улыбкой. — Хочется пострелять, да?

— А вот это оружие у вас откуда?

— Недавнее поступление. Я бы этот дробовик вам не рекомендовал. Вы, при всём уважении, его в лапках ваших не удержите.

— Я уж постараюсь, — Эмили облокотилась о прилавок. — Сколько он стоит?

— Опять же, при всём уважении, мисс — больше, чем вы себе можете позволить, — усач фыркнул.

К прилавку отовсюду начали стекаться зеваки. В основном — пёстрый сброд с нижних палуб.

— Ты, это, пару пуговок расстегни, он и подобреет, — залился пьяным смехом какой-то бродяга, заглядывая в лицо Эмили. — Снаряд у нас до сисечек большой охотник!

— А ну пшёл вон отсюда! — рявкнул Снаряд. — Нет, мэм, дробовик не продаётся. Соплячкам — точно не продаётся. Сама ж потом прибежишь: «Ах, какое страшное и неудобное оружие, дяденька, заберите обратно»…