Осень - Прилежаева Мария Павловна - Страница 16
- Предыдущая
- 16/32
- Следующая
Разумеется, милиционер не мог стерпеть такое самовольство. Произошло объяснение. В результате Ольга Денисовна очутилась в милиции, обвиняемая в нарушении общественного порядка на улице, оскорблении милиционера при исполнении служебных обязанностей, в чем-то еще и еще. По счастью, начальник милиции оказался отцом одной ее ученицы...
История эта встала перед глазами, будто случилась вчера. Зачем ворошить давнее прошлое, страдать от бессилия, унижения, бедности, скажите, зачем? Однако Ольга Денисовна, теперешняя, хорошо одетая пожилая женщина, шагая взад и вперед по бульварам, ворошила и недавнее и давнее, и рот кривила печальная больная усмешка.
Усталая, она поздно вернулась домой. От чая и ужина у соседей отказалась. Ее раздражали их непрерывные разговоры о новой квартире. Она вся была погружена в себя, свои горести, чужое благополучие раздражало ее.
Посидела на диване. Впереди длинный вечер. И еще более длинная ночь. Когда она работала и без конца была занята, мечталось: почитать как-нибудь вволю, перечитать Достоевского. Теперь читай вволю, а не читается.
Она подошла к книжной полке, туго заставленной книгами. Наугад взяла одну. Вынулась "Божественная комедия" Данте.
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу.
Поставила книгу на место. Прислонилась лбом к полке. Закрыла глаза.
Я очутился в сумрачном лесу.
10
Центральная городская поликлиника помещалась в старом больничном здании начала нынешнего, а может, и прошлого века. Толстые стены основательной кладки, высокие сводчатые окна, подоконники едва не по метру шириной, какие-то допотопные шкафчики для лекарств, что-то вроде стойки, отгороженной резными перильцами, над которыми высилась голова пожилой регистраторши в белой повязке, - все выдавало внешнюю старомодность центральной поликлиники. Правда, были заметны усилия хоть немного осовременить престарелое здание - портреты выдающихся деятелей партии и медицинской науки, плакаты и лозунги, призывающие население к охране здоровья, несколько цветочных горшков и стенная газета под заглавием "Советский медик" говорили о дне сегодняшнем.
Поскольку Ольга Денисовна жила в центре бульваров, естественно, сюда, в центральную поликлинику, и пришла.
Она не отдавала отчета, почему нынешним утром чувствовала себя бодрее и энергичнее обычного, почти как прежде. С удовольствием оделась, тщательно отгладив серый костюм и шарфик к нему цвета морской волны, по определению продавщицы Нины Трифоновны, хотя Ольга-то Денисовна знает, как разны бывают волны: вздыбленные, черные, грозные или небесно-лазурные, набегающие плавно на берег, перекатывая с тихим шуршанием гальку.
Ольга Денисовна заняла место против врачебного кабинета, на двери которого небольшая табличка под стеклом сообщала инициалы и фамилию невропатолога: И. П. Новосельцев. Фамилия показалась смутно знакомой. Впрочем, сколько фамилий, имен, лиц знает, помнит, полупомнит учительница за годы педагогической работы!
Тут она вдруг поняла, почему сегодня встала с постели не разбитой и вялой, а внутренне собранной, готовой действовать. А и действия-то: сходить к врачу, всего-навсего. Малость, но все же занятие. Да, ей нужно занятие. И не какое-нибудь, а то дорогое ей дело, без которого нет жизни.
Сегодня Ольга Денисовна проснулась с твердым намерением лечиться и вылечиться. А там поглядим. Сегодня она приняла решение: не хочу жить жалкой, ненужной. Если это болезнь, надо лечиться и вылечиться.
Врач что-то писал за столом. Не подняв головы, жестом пригласил ее сесть, продолжая писать, так что она имела время как следует его разглядеть. Чуть неприятно задел Ольгу Денисовну его пышущий здоровьем вид, смуглый румянец на загорелых щеках с пушистыми бачками, яркий галстук под безупречно белым, туго накрахмаленным халатом. Пожалуй, он был слишком цветущ и красив, этот доктор, чтобы понять ее душевное смятение и обиды. Вот и сейчас она с обидой подумала, что он чересчур долго пишет, и даже мелькнула мысль: не уйти ли? Но он как раз кончил писать и, оторвавшись от журнала для докторских записей, весело полуспросил:
- Итак, Ольга Денисовна?
Прочитал в карточке ее имя, обращается по имени, вежливый доктор, уже хорошо.
- Профессия - педагог. Возраст, гм... - вполголоса проговорил он, пробегая ее карточку, и продолжал: - У меня впервые. Итак. На что жалуетесь? Впрочем, заранее знаю. Бессонница. Раздражительность. Вялость. Иногда подавленность духа...
- Всегда, - сказала она.
- Есть причины? - спросил доктор, с живым любопытством глядя на нее.
Нет, он слишком здоров, психически благополучен, чтобы разделить или хотя бы понять, как глубоко подавлен ее дух! Он взял молоточек, незнакомый Ольге Денисовне, потому что за свою жизнь впервые встречалась с невропатологом.
- Пожалуйста, положите ногу на ногу. Так. Ничего, ничего, - негромко произнес он, когда от неожиданного удара молоточком по колену нога чуть подпрыгнула, а она рассердилась.
- Что за странные методы у вас! - рассердилась Ольга Денисовна.
- Судя по тому, что наши странные методы (он повторил за ней устаревшее ударение в слове), наши методы вам неизвестны, вы долго держались молодцом. Думаю, - продолжал он, щуря веселые глаза, - и сейчас ничего чрезвычайного. Нервишки немного расшатались, а у кого они не расшатаны? Но ничего чрезвычайного. Вы не назвали причины, - осторожно напомнил он.
- Причины чего?
- Некоторой вашей раздражительности, дурного настроения, которое не в вашем характере, ведь да? Ведь вообще-то вы любите жизнь, дурное настроение не совсем обычно для нас?
- Дело не в настроениях, а в моей болезни, - сухо возразила она.
Нет, этот доктор слишком благополучен для нее. И уж, конечно, она не будет посвящать его в свои обстоятельства. Но если ты доктор - лечи.
- Я очень больна, - равнодушно заговорила она, чувствуя: ничего из визита в кабинет жизнерадостного невропатолога не получится, никто ей не поможет, она на всем свете одна. Кто виноват? Неужели она сама виновата, что на всем свете одна? И не хочет никого. В том и есть ее тяжелая болезнь, что она одна и не хочет никого.
- Предыдущая
- 16/32
- Следующая
