Господин метелей (СИ) - Лакомка Ната - Страница 64

Призраки ударили в Эрну, как четыре снежка, пущенных крепкой рукой. Дверь замка распахнулась, и ведьма с воплем улетела в темноту — только мелькнули меховые сапожки.

Скатившись с лестницы, Эрна вскочила, потирая бок, и помчалась через сугробы прочь.

Силы оставили меня, и я тяжело села на ступеньку. Дверь захлопнулась, и вернувшиеся духи встали вокруг меня.

— Как ты, малыш? — спросил Сияваршан сострадательно.

— Влепила в нее всю свою магию, — сказала Аустерия. — А она сильная, эта фон Зоммерштайн.

— Бефаночка тоже сильная, — сказал Сияваршан, помогая мне подняться. — Мало я видел людей, чтобы вот так сопротивлялись магии подчинения.

— У меня сейчас голова лопнет, — пожаловалась я.

— Пройдет, пройдет, — бормотал Сияваршан. — Главное, что она убралась.

— Но это правда? — я остановилась, глядя на призраков. — То, что она говорила? Что маску может собрать только невинная девушка, что сердце… полно любви?

Снежные духи переглянулись, и Сияваршан кивнул:

— Да, тут она не солгала. Мы ждем, что так и случится на протяжении столетий, но девушки не подходят.

— Почему же не сказали мне?!

Сияваршан отвел глаза, и остальные духи затаились, словно я коснулась запретной темы.

— Это опасно, — промямлил Сияваршан. — Некоторые пытались, но ничем хорошим это не заканчивалось. Они становились… вобщем… они… — он покаянно вздохнул и закончил: — Они все умирали, Бефаночка.

— Те шесть девушек, что я вижу, — воскликнула я, пораженная страшной догадкой, — это ведь жертвы? Те, что пытались, но не смогли! Одна из них — девица Изабелла Колвин, которая полюбила первого Близара. Я узнала ее по брошке с зайцем… У барона Колвина — такая же. Я ведь слышала эту песню — про фамильную брошь, ее пел старик…

— Ее любовь оказалась не так сильна, — перебил меня Сияваршан. — Поэтому не думай об этом. Мы не хотим рисковать тобой.

Аустерия покачала головой, а Велюто заскреб когтями и жалобно замяукал. Лишь один Фаларис остался бесстрастным, лишь поглядывая на нас по очереди поверх очков.

— Почему же не думать? — произнесла я медленно, и внезапно на сердце стало легко-легко. — Теперь я знаю, что делать.

— Что ты задумала? — сказал Сияваршан. — Не делай глупостей! Ты не любишь Николаса!

— Как узко вы мыслите, тысячелетние снежные духи, — поругала я их. — И ваш хозяин, и даже Эрна. Причем тут любовь к Николасу? А как же вы? А как же Хольда, которую заперли здесь заклятьем? Разве вы не достойны любви?

— Э-э… — Сияваршан проблеял что-то непонятное, а остальные духи замерли, словно я сказала что-то, выходящее за пределы их понимания.

— Вы столько помогали мне, — сказала я искренне, — вы были ко мне добры, когда я только появилась здесь, нарядили меня, как принцессу, на королевский бал… Да за это время мы с вами стали настоящими друзьями! Разве это — не любовь?

— Друзьями? — сказала Аустерия тихо.

Велюто превратился в белку и бросился мне на грудь, повизгивая, и я потрепала его по голове.

— Конечно, друзьями, — я посадила Велюто себе на плечо. — Поэтому никаких сомнений — я могу освободить вас, и я приложу все силы, чтобы это сделать.

— А Николас? — спросил Сияваршан, и по голосу я поняла, что он потрясен.

— Мне жаль его, — сказала я после недолгих раздумий. — Я благодарна ему, что он позаботился обо мне — и на королевском балу, и когда ездил в Любек. Сказать честно, даже мой отец… — я удрученно покачала головой и замолчала, а потом заговорила преувеличено-весело. — Но говорить, что это — любовь?.. О, нет! Слишком мало я его знаю, и слишком мало он сделал, чтобы его можно было полюбить. Все! — я бодро прихлопнула в ладоши. — С завтрашнего дня мы начнем дело по вашему спасению!

На следующее утро, выспавшись и позавтракав, я приступила к выполнению намеченного плана, сначала проверив Близара. Он крепко спал, и теперь поседевшие пряди покрывали его голову до макушки. Я отошла от его постели на цыпочках, чтобы не потревожить его сон, и, вооружившись метлой, в сопровождении духов, которые смотрели на меня, как на ожившую богиню Хольду, отправилась прямиком в Ледяной Чертог.

Зеркало пропустило меня в зал, и я сразу же смела осколки из одного угла к середине.

— Бесполезная работа! — сказал Сияваршан.

— Но это лучше, чем сидеть, сложа руки, — засмеялась я и села на пол, начав перебирать осколок за осколком. — Только не говорите Близару, ему незачем об этом знать. Мы сделаем все сами — вот и будет ему подарок к окончанию зимы. И вам, конечно же, — я погладила Велюто, который подлез мне под руку, выпрашивая ласки. — Ведь я на собственном опыте знаю, каково это — потерять свободу.

— Это опасно, — пробормотала Аустерия.

— Не волнуйтесь обо мне, — мне казались смешными их опасения. — Ведь я же не волнуюсь — я уверена.

Улыбнувшись духам, чтобы их подбодрить, я принялась за работу. Они скоро пришли в себя и принялись мне помогать — Сияваршан и Аустерия перебирали осколки, а Фаларис и Велюто сгребали то, что мы уже пересмотрели, в угол.

Работа была медленная, нудная, но я делала ее с воодушевлением, время от времени растирая затекшую спину, а духи не уставали вовсе. Оставалось лишь удивляться, почему они ждали так долго. За сто лет можно было перелопатить весь этот зал, разобрав его до основания.

— И ничего не говорите Близару, прошу вас, — сказала я, когда через несколько часов безуспешных поисков мы решили прерваться. — В прошлый раз он выгнал меня отсюда и был ужасно зол. Не будем волновать его лишний раз.

— Да, если узнает — точно разволнуется, — пробормотал Сияваршан.

Мы ничего не сказали колдуну. В этот раз шел на поправку дольше, чем в прошлый раз, но что-то изменилось. Нет, всё изменилось. Я понимала причину, но не спешила вмешиваться. Все-таки, колдун — взрослый мужчина, а не ребенок, которому нужна нянюшка. Пусть сам разбирается со своими обидами, ненавистью и… глупостью.

Серебристых прядей в шевелюре Близара прибавилось, но бледность прошла, и на второй день он уже поднялся с постели, хотя шел пошатываясь. Я не уговаривала его полежать еще немного, не просила поберечь себя — только принесла ему кофе и соленого печенья, чтобы подкрепился между обедом и ужином.

Не успела я поставить поднос на стол, как появилась Аустерия — с бутылкой южного красного вина и бокалом.

— Давай сюда, — велел Близар, и Аустерия молча откупорила бутылку и налила вина.

Он выпил залпом и попросил еще.

— По-моему, хватит, — посоветовала я. — Бокал перед сном — куда ни шло, но до ужина еще далеко…

— Ненавижу зиму, — сказал Близар глухо.

— Что? — мне показалось, что я ослышалась.

Колдун, практикующий снежную магию, Повелитель Метелей — и ненавидит зиму?..

Аустерия бесшумно метнулась к дверям и исчезла.

— Ненавижу, — повторил Близар угрюмо. — Зима — это холод, от которого не спасают ни вино, ни меховой плащ. Даже у солнца подгибаются колени, когда приходит зима.

— Нет, — сказала я, — зима — это не когда холодно телу, это когда холодно душе.

— Моей душе холодно, — сказал он.

— Знаю, — ответила я и взяла его за руку. — Но скоро придет весна, и вам станет теплее.

— Не станет, — ответил он, и сжал мою ладонь в своих. — Всегда ждал весну, а сейчас ненавижу ее еще больше, чем проклятую зиму.

Я не успела ничего сказать, потому что он потянул меня к себе и поцеловал. И увернуться я тоже не успела. А может, просто не хотела уворачиваться?..

Колдун сидел в кресле, а я стояла возле стола, но уже через секунду я оказалась в объятиях колдуна и на его коленях, а он целовал меня уже без осторожности, с такой страстью, словно решил и в самом деле превратить зиму… нет, даже не в весну! В обжигающе-жаркое лето!..

Сколько их было — этих поцелуев в его жизни, сколько было нежных женских губ — податливых и упрямых, горячих и робко дрожащих… Сосчитать все невозможно, и они уже давно слились в одно монотонное воспоминание. Первое прикосновение еще горячило кровь, но второе вызывало скуку, а третье — раздражение. А ведь были девицы красивые, как феи. Были и женщины — умелые, страстные. Но оказалось, что красота и страсть — это не главное.