Карт-Бланш для Синей Бороды (СИ) - Лакомка Ната - Страница 74

— Добрый вечер, Ален, — сказала она с ласковой улыбкой и поставила кувшин на столик. — Хочешь выпить?

— Обойдусь, — Ален прошел на середину комнаты и остановился, заложив руки за спину и перекатываясь с пятки на носок. — Зачем приехала? Мы же договорились, что этот год не будем встречаться.

— Я соскучилась, — Милисент пригубила вино, глядя на Алена поверх бокала. — К тому же, при нашей последней встрече ты был…не очень любезен. Поэтому я посчитала, что надо поговорить.

— Ты права, надо поговорить, — Ален развернул пергамент, показывая его Милисент.

— О! Какой ты предусмотрительный! — она легко вскочила и подошла ближе, рассматривая заветный документ. — Ты такой умный, Ален, обо всем позаботился заранее. Вдруг бы эта девица не захотела разводиться с тобой? Я поговорила с ней четверть часа, не больше, но она мне все уши прожужжала о деньгах и усилиях, которые ей пришлось потратить на замок. Наверное, намекала, что надо наградить ее за это. По-моему, ее больше ничего не интересует, кроме денег. Будь осторожен с ней, как бы она не начала подворовывать…

Ален только скрипнул зубами, слушая эти ядовитые речи. Но он пришел сюда не для того, чтобы спорить с настырной бабой. Подойдя к письменному столу, он разложил на нем пергамент, достал кинжал и в два счета изрезал договор на ленточки.

Милисент вскрикнула, подбегая и расплескивая вино:

— Что ты делаешь?! Ты сошел с ума?!

— Да нет, только в ум пришел, — сказал Ален, смахивая клочки на пол. — Развода не будет.

— Не будет? — она побледнела, отступила на шаг и посмотрела на него, прищурясь.

— Как это понимать?

— Я передумал. У меня есть жена — Бланш, и другой мне не надо.

Она поставила бокал на стол, на мгновение опустила ресницы, и лицо ее приняло страдальческое выражение.

— А как же я, милый? — спросила она, вскидывая на него прозрачные, в слезах, глаза.

Сколько раз она проделывала с ним этот трюк — и вспомнить было невозможно. Но сегодня уловка не подействовала. Неужели, это чары Бланш охраняли его? Ален загнал кинжал в ножны и сказал:

— Мне жаль, как я поступил с тобой. Но так будет лучше для всех.

— Для всех? Для кого? — голос ее зазвенел. — Для тебя и этой девочки? Ален! Да она тебе в дочери годится!

— Ты ненамного ее старше.

— Но сам король приказал тебе! Я пожалуюсь его величеству!

— Да хоть Господу Богу.

Она скользнула как тень, становясь между ним и выходом:

— Вот как ты заговорил? Но ты обещал жениться на мне…

— Получишь отступные, — бросил он. — Переночуешь здесь сегодня, а утром — уезжай. Не делай хуже, Милли. Я все решил.

— Как — решил? После того, как ты поступил со мной, ты взял — и решил?

— Я уже просил за это прощения.

— Ты считаешь, что за это достаточно попросить прощения?!

Разговор начал надоедать Алену.

— Сколько ты хочешь? — спросил он напрямик.

— Я хочу тебя, — сказала она с надрывом.

— Милли, не надо лгать.

— Лгать?! Ты считаешь, что я…

— Тебе не нужен я, тебе нужны мои деньги. Сколько ты хочешь за то, чтобы навсегда исчезнуть из моей жизни? Драгоценными камнями, золотом — только скажи и я заплачу.

— Ей ты обещал деревню!

— Хочешь деревню? Дам тебе деревню.

— Хочу втрижды больше, чем ты обещал ей.

— Я рад, что ты заговорила по-деловому, — он похлопал ее по плечу и убрал с дороги, заставив отойти на шаг в сторону. — Я завтра же отправлю к тебе поверенного, и ты получишь втрижды больше, чем я обещал Бланш.

Он был уже возле порога, когда голос Милисент остановил его:

— Что же в ней такого, Ален? Как получилось, что она вас так очаровала?

Граф медленно оглянулся.

Милисент стояла, сжимая кулаки, и плакала по-настоящему. Слезы так и катились по щекам.

— Ведь я красивее ее. За что же ты возненавидел меня?

Ален покачал головой. Он не хотел бы обсуждать Бланш с Милисент, но непритворные слезы смягчили сердце:

— Не держи на меня зла, Милли. Я нехорошо обошелся с тобой, и сейчас опять обхожусь нехорошо. Но это не ненависть. Я даже благодарен тебе за это лицедейство с браком на год — ведь иначе я никогда бы не встретил Бланш. И не узнал, что такое любовь, что такое счастье.

— С каких это пор ты стал столь чувствительным? — спросила она, смахивая слезы.

— Раньше от тебя и слова ласкового дождаться было невозможно. Это тоже ее заслуга? Как и сбритая борода? В чем же ее секрет? Она так хороша в любви?

— Да, она хороша в любви. Она безумно хороша в любви.

— Лучше меня?!

— И сравнивать нечего.

Милисент топнула, разревевшись уже в голос:

— Маленькая…

— Заткнись! — крикнул на нее Ален.

— О! Так про умелую малютку уже и слова правдивого нельзя сказать? — Милисент вскинула голову. — Ловко же она тебя… обработала! Теперь буду знать, как отбивать чужих мужей — надо лишь целовать пожарче и облизывать послаще!

И в этот момент раздражение, злость, что Ален испытывал к Милисент, сменились жалостью. Он засмеялся, осознав, каким дураком был, что связался с ней.

Милисент уставилась на него, даже забыв плакать:

— Тебя так веселит мое горе, Ален де Конмор?

— Ты ничего не понимаешь Милли, — сказал он, подходя к ней вплотную. — Совсем ничего. Как глупая обезьяна на ярмарке — прости уж такое сравнение. Вроде и пытаешься повторять движения за людьми, а человеком все равно не становишься.

— Что это значит? — прошептала она.

— Во-первых, я тебе не муж. Во-вторых, Бланш безумно хороша в любви, божественно хороша. Но не в той любви, которую знаешь ты. Вернее, ты даже не знаешь, что такое настоящая любовь. Видишь? — он поднял правую руку и пошевелил пальцами. — Вот что такое настоящая любовь. У тебя была хоть одна мысль забрать у меня тот проклятый медный браслет? Нет. Ты боялась чужой боли, моей боли. Пусть и клялась в любви ежечасно. А эта маленькая девочка не задумываясь приняла на себя мои страдания, хотя я был для нее лишь мужем на год, сторонним человеком, который растоптал ее жизнь, принудив к браку.

— Принудив? Да она была счастлива заполучить тебя!

— Счастлива? Точно нет.

— Она пошла на это из-за денег.

— Верно, из-за денег, — Ален посмотрел на бывшую любовницу насмешливо. — Чтобы ее сестры и мать могли жить достойно. А ты для чего просишь у меня три деревни? Разве у тебя есть сестры, которые не могут выйти замуж по причине бедности? Или твои родители вынуждены ютиться в нищенском квартале? Да нет, они прекрасно себя чувствуют, и дом у вас напротив королевского замка. Улавливаешь разницу? Бланш думает о других, ты думаешь о себе.

Милисент закусила пухлую нижнюю губу, и снова заплакала.

— Не надо плакать, — сказал граф почти мягко. — Ты сама отдала меня ей, Милли. Отдала сама, своими руками, поверив в глупое суеверие. Тогда я злился, но теперь очень тебе за это благодарен. Потому что доброта Бланш, ее забота, ее свет — они изменили не только меня, они мою душу изменили. И я не бороду сбрил, а превратился из такой же обезьяны, как ты, в человека. И теперь меня не обманешь фальшивками. Потому что я знаю, какова на вкус настоящая любовь. Она слаще шоколада, — он усмехнулся. — Знаешь, на что Бланш потратила деньги, которые я дал, чтобы откупиться, когда был… когда испугал ее? Она купила наряды для моей дочери. Для Гюнебрет, на которую ты смотрела с таким презрением…

— Я?! Никогда!..

Ален снова похлопал ее по плечу:

— Да брось, Милли, ты считаешь, что я совсем без глаз? Тебе и дела не было до Гюнебрет. И замок ты обзывала хлевом, и жить здесь не собиралась. А Бланш все преобразила. Хотя могла напокупать себе нарядов и драгоценностей… Как делала ты.

Милисент невольно схватилась за богатое ожерелье, выложенное напоказ поверх ее дорогого платья.

— Поэтому не говори о ней плохо, — Ален взял Милисент за подбородок, заставляя поднять голову. — Узнаю — пожалеешь.

Он пошел к двери, но голос Милисент снова остановил его: