Карт-Бланш для Синей Бороды (СИ) - Лакомка Ната - Страница 68

За окном послышались веселые голоса, ржание коней и лай собак — возвращались охотники.

Граф досадливо пристукнул кулаком по ладони:

— Как не вовремя гости… Но я их сейчас выпровожу. А ты, Бланш, — он ткнул пальцем в сторону жены. — Сидишь здесь и носа не показываешь. Запрись изнутри и впускай только меня. Ты поняла? Только меня.

— Нет, милорд, — ответила она тихо. — Это неправильно.

— Неправильно? Ты о чем?

Бланш села в постели, прикрываясь одеялом, и оглянулась. Взгляд ее скользнул по разрезанному платью.

— Принесите мне платье, — попросила она. — Оно висит на кресле, в моей спальне. Мне надо одеться и выйти к гостям.

— Тебе надо лежать в постели с грелками у пяток!

— Нет, — твердо сказала она. — Мы не имеем права испортить Гюнебрет ее первый праздник. Что произошло — это страшно для меня, очень страшно. Но мы должны повременить с дознанием. Сейчас вам необходимо стать сначала отцом, а потом — грозным судьей.

— Ты бредишь, — ответил граф резко, надевая рубашку. — Если промедлить, убийца скроется.

— Скорее всего, он уже скрылся, — сказала Бланш. В ее голосе Алену послышались знакомые деловитые нотки. — Не будем спорить, милорд. Ваша дочь не должна пострадать. Поторопитесь принести мне одежду… я очень вас прошу.

— Бланш… — граф опять почувствовал суеверный страх. — Ты и в самом деле человеческая дочь?

— Что, милорд? — переспросила она удивленно.

— Ничего, — Ален отвернулся, доставая из сундука свой прежний черный камзол. — Пойду, принесу тебе платье.

Этот день я провела, как во сне. Мне удалось ничем не выказать своего страха — я разговаривала с гостями и даже смеялась. Ужин в беседке прошел прекрасно — гости с удовольствием ели жареную на открытом огне дичь и пили пунш и наливки, юноши и девушки катались с горки и устраивали игры в догонялки, как маленькие дети. От сестер я узнала, что моя падчерица была избрана королевой охоты, но поговорить с ней мне так и не удалось — она все время находилась в кругу молодых людей, которые вдруг узрели в ней массу достоинств и наперебой пытались завладеть ее вниманием.

Единственное, чего я не смогла заставить себя сделать — это посмотреть на пруд, в котором чуть не уснула навеки. Больших трудов мне стоило отговорить мужа, который не желал отпускать меня от себя ни на секунду, и готов был следовать за мной от кухни до беседки и обратно. Но оставлять гостей без внимания хозяина было бы неприлично, и мне, в конце концов, удалось ему это втолковать. Ален остался с гостями, но зато в компанию ко мне добавился Пеле. Он делал вид, что болтается поблизости совсем не ради меня, а я делала вид, что совсем не замечаю его, но все равно на сердце было спокойнее.

Гости разъехались, и я, совсем не чувствуя ног от усталости, отдала последние распоряжения относительно уборки в кухне и в саду, и поднялась к себе в спальню, в сопровождении Пепе. Но не успела я снять свое домашнее красное платье, в котором провожала гостей, как услышала внятный, мучительный стон. Кровь застыла в жилах. Ален! Неужели боль вернулась к нему! Но последние несколько дней, пока я была занята гостями, я совсем позабросила лечение — и травяные ванны, и массаж, а граф усиленно трудил руку! Ему пришлось даже вытаскивать меня из ледяной воды! Позабыв набросить халат, в одной ночной рубашке я выскочила в коридор, готовая бежать на помощь мужу, и натолкнулась на Пепе, который, как верный пес, стоял у дверей.

— Ему плохо! Он опять стонет! — выпалила я, порываясь бежать, но Пепе преградил мне дорогу и покачал головой.

— Вам лучше вернуться в комнату, миледи.

Стон снова раздался под сводами замка, а потом послышался вскрик… женский.

— Что это?! — едва выговорила я.

— Милорд допросить хочет служанку, — нехотя ответил Пепе.

— Барбетту?

— Вам лучше вернуться, — повторил слуга, но остановить меня уже было невозможно.

Поднырнув под руку Пепе, я бросилась к лестнице. Слуга оказался проворней, и встал у меня на пути:

— Не ходите туда, миледи. Граф будет недоволен.

Его слова были не лишены смысла, но новый стон придал мне смелости и сил:

— Отойдите, Пепе. Небесами вас заклинаю.

Что-то в моем голосе или лице заставило его нарушить приказ графа. Пепе медленно отступил, пропуская меня, и пошел следом на расстоянии трех шагов.

По мере того, как я приближалась к спальне мужа, стоны и крики становились громче, и возле самых дверей я увидела, что двое слуг тащат под локти Барбетту.

— Остановитесь! — крикнула я.

Барбетта рванулась ко мне, надеясь на спасение:

— Миледи! Это не я! Я не осмелилась бы причинить вам зло!

Дверь спальни распахнулась, и на пороге появился мой муж, держа в руках толстый ивовый прут.

Ален заметил меня и нахмурился:

— Зачем пришла? — спросил он недобро. — Иди к себе.

— Что вы делаете, Ален? — прошептала я. — Что же вы делаете?!

— Пытаюсь узнать, кто подговорил эту тварь против тебя, — сказал он. — Уйди, Бланш. Ты мешаешь.

— Я не виновата, миледи! — заголосила Барбетта. — Клянусь спасением души, я не посмела бы причинить вам зло!

— Ты подлила ей яду, — произнес граф сквозь зубы.

— Нет! Нет! Не я!

— Тогда назови имя, кто тебя подговорил… Или заставил?

Поистине, мой муж был страшен в этот момент. И его вкрадчивый голос, и горящие жаждой мести глаза — все это был не тот Ален, который весело шутил с гостями всего день назад, не тот, который ласкал меня, шепча нежности. Страшный граф Синяя Борода — вот кто был передо мной. И то, что его лицо сейчас было чисто выбрито, не изменило его сути.

— Никто! Никто! Милорд! Миледи! — Барбетта захлебнулась рыданиями.

— Уйди, Бланш, — повторил Ален. — Не хочу, чтобы ты видела.

— Я тоже не хочу видеть вашу жестокость, — сказала я тихо, испытывая еще больший ужас, чем тогда, когда поняла, что кто-то хотел меня убить. — Отпустите ее, прошу вас. Не для этого небеса исцелили вашу руку, чтобы вы наказывали невиновных.

Лицо Алена дернулось, желваки так и заиграли.

— Она — отравила — тебя, — сказал он таким тоном, что меня приморозило к полу. — И я дознаюсь, по чьему наущению. И даже небеса не помешают мне.

— Не кощунствуйте, — попросила я. — Просто расспросите ее, она все расскажет и без побоев.

— Она ни черта не говорит, — сказал он зло.

— Может, говорит, но вы не слышите?

Граф поморщился, но мотнул головой, и Барбетту отпустили. Она тут же упала мне в объятия, всхлипывая и клянясь в верности, а я гладила ее по голове.

— Давайте усадим ее в кресло и спокойно поговорим, — попросила я мужа. — Бедняжка так перепугалась, что едва стоит на ногах.

Он распахнул дверь, и я провела Барбетту в спальню, усадила в кресло и налила воды.

Напившись и немного успокоившись, Барбетта рассказала, что готовила чай, когда пришла некая леди и сказала, что госпожа графиня просила принести горячего чая в беседку.

— И я принесла, миледи, только и всего! — уверяла Барбетта, обливая мои руки слезами.

— Я верю вам, успокойтесь, — сказала я ласково. — А как выглядела эта дама? — признаться, когда служанка заговорила про даму, я невольно вспомнила Гюнебрет, но тут же отмела эту мысль — нет, моя падчерица не могла быть к этому причастной. К тому же, Гюнебрет в это время была на охоте, да и Барбетта узнала бы ее в любом маскараде.

— Совсем не разглядела ее, — пожаловалась Барбетта. — Она была в накидке, капюшон на голове…

— Кто-то из гостей? — быстро спросил граф.

— Да как же их всех запомнишь, — Барбетта невольно втянула голову в плечи. — Но я здесь ни при чем, милорд…

— А вы оставляли заварник без присмотра? — спросила я.

Барбетта молчала, и я видела, как ее гложут сомнения.

— Говорите правду, — подбодрила я служанку. — За правду вас никто не накажет.

— Когда поставила заварник на поднос, чтобы унести вам, та леди попросила глоток вина, сказала, что продрогла, хочет согреться…