Саботаж - Перес-Реверте Артуро - Страница 8

– Здравствуй, котик.

Пакито-Паук спрыгнул с подножки трамвая и направился к Фалько. Трамвай со звоном двинулся дальше, а щуплая неторопливая фигурка обрела более четкие очертания, и во влажном воздухе повеяло знакомым запахом розовой воды и бриллиантина.

– Спасибо, что откликнулся.

Окутанные сумраком, они стояли рядом. Фалько мельком подумал, что это в точности соответствует их причудливым отношениям: хотя место Паука в иерархии спецслужбы гораздо ниже, время от времени они действуют плечом к плечу, и бóльшая часть их жизни проходит вот на таких тайных встречах и в опасной полутьме. На свету они провели гораздо меньше времени.

– Ну о чем ты говоришь…

– Да вот о том и говорю. – Пакито выжидательно помолчал. – Ну что – пойдем в кафе какое-нибудь? В неприметное место?

Фалько взглянул на отель, потом огоньком зажигалки осветил циферблат часов. Красноватый отблеск отразился в выпуклых глазах Пакито, глядевших из-под узкого поля элегантной английской шляпы. Скользнул по дугам выщипанных в ниточку бровей, по жестокой складке маленького розового рта. Руки Паук, как всегда, держал в карманах пальто, и, как всегда, было неизвестно, что за смертоносную штуковину он достанет оттуда в следующую минуту.

– У меня поблизости будет дельце небольшое… – Фалько погасил зажигалку. – Так что поговорим лучше здесь.

– Как хочешь. Может, прогуляемся до реки?

– Пошли.

Пересекли площадь и вышли на проспект возле Урумеа. Противоположный ее берег тонул в темноте. Слева, в самом широком месте, на фоне еще не окончательно почерневшего неба четко вырисовывались силуэты моста и курзала.

– Люблю затемненные города, – заметил Пакито. – А ты?

Фалько закурил.

– Ничего особенного.

– А меня прямо завораживают… Полумрак так хорош для преступления и греха.

Немного помолчали, уставившись на черное полотно реки. Слышно было, как у ног плещет о камни вода.

– В Биаррице, как я понял, все хорошо кончилось, – сказал Пакито.

– Смотря для кого.

Послышался негромкий свистящий звук – Паук засмеялся сквозь зубы.

– Замели следы, машины привели в негодность. Когда уходили, сеньора начала приходить в себя… Прогулялась на славу.

– Четко сработали.

– Сейчас из него, наверно, вытряхивают последние крошки?

– Вероятно.

– А девочка?

– Какая девочка?

– Дурака не валяй! Которая с тобой была, пышечка такая.

– А-а… Да в порядке она. Тоже где-то здесь.

Снова послышался свистящий смешок.

– Что ж, надеюсь, Вепрь остался доволен. Поздравления никогда до меня не доходят.

– Считай, получил.

– Замечательно.

Еще немного помолчали, глядя в ночь. Сзади проехал автомобиль, и от его наполовину прикрытых фар на землю легли их тени. Одна другой была по плечо. Потом вновь воцарились тьма и тишина.

– У меня к тебе маленькая просьба.

– Да? И какого же рода?

– У моего… гм… дружка неприятности.

– Политические?

– Да.

– Близкий дружок?

– Ближе некуда.

Во влажном воздухе сигарета в пальцах Фалько отсырела. Он поднес ее к губам, затянулся в последний раз и швырнул в реку. Пакито тем временем рассказывал: очень славный и хорошенький мальчик, работает наборщиком в типографии, в бурные времена, как водится, был сумасбродом и обзавелся членским билетом Всеобщего союза трудящихся, участвовал в двух, не больше, политических манифестациях, где всего лишь ораторствовал, ничего другого. Мятеж националистов был для него как гром среди ясного неба, и он предпочел стать не к стенке, а в ряды Фаланги. Успел даже повоевать немного на фронте, под Сомосьеррой, пострелять из окопа. Однако его кто-то узнал, вспомнил, а дальше все пошло как по писаному. И теперь его, несомненно, ждет прогулка в один конец в компании людей с карабинами.

– И где он сидит?

– В Бургосе, в городской тюрьме… Можно что-нибудь сделать?

– Попробуем.

– На моем уровне ничего не вышло. Я нужен, только когда надо нож кому-нибудь сунуть. И потом, дело это такое… сам понимаешь… интимное.

– Да уж понимаю.

– Мальчишка уж больно славный…

– Верю тебе на слово.

– Меня никто слушать не хочет, говорю же. Эти, мол, ваши гомосячьи дела нас не касаются… Наша новая Испания стала до тошноты правильная и мужественная. Но ты – дело другое, не чета мне, другого, как говорится, поля ягода. Звезда отечественного шпионажа, правый глаз адмирала. Тебе довольно улыбнуться, чтоб любое дерьмо фиалками запахло.

Фалько на миг задумался. Снова щелкнул зажигалкой, поднеся пламя к циферблату.

– Попробую. Постараюсь.

– Спасибо тебе, прелесть моя! Мне приказано вернуться в Саламанку. Вот тут я записал имя и все детали.

Паук протянул вдвое сложенный листок, и Фалько спрятал его в карман. Потом они развернулись и пошли назад, на площадь.

– Прости, дела у меня, – сказал Фалько.

Оставив Пакито в темноте и не простившись, он направился к угрюмому зданию отеля.

Ждать пришлось недолго. Он еще раньше изучил здание и без труда нашел застекленную будку возле служебного входа в отель «Мария-Кристина», а в ней – вахтера.

Вахтер, отставной штурмгвардеец, обрадовался обществу Фалько: пара английских сигарет – и пошел душевный разговор о войне, о трудных временах, о постояльцах, что останавливались тут во времена иные и благополучные; минут десять они болтали при свете керосиновой лампы и смеялись анекдоту про чудесного красного бойца Ремихио, у которого – единственного на всей подводной лодке – был парашют за спиной. Элегантный такой господин и говорливый, сказал бы вахтер, если бы его спросили. Обходительный и видно, что хорошей породы. И больше ему решительно нечего было бы рассказать, разве только добавить, что, когда, окончив смену, один из барменов, рыжий Блас, в пальто и берете прошел коридором на улицу, симпатичный незнакомец распрощался, улыбнулся, потрепал вахтера по плечу и вышел следом – разумеется, простое совпадение. Чистая случайность.

Фалько следовал за темной фигурой, стараясь оставаться незамеченным, но при этом не терять ее из виду. Бармен шел скорым шагом, явно торопясь оказаться наконец дома после того, как десять часов кряду смешивал и сбивал коктейли, наливал коньяки и варил кофе. Так шли они друг за другом, пока не миновали мост Санта-Каталина. В разрыве черных туч, заволакивавших небо, появилась луна, заиграла бликами на поверхности воды и на влажных перилах моста, отчетливей обрисовала человеческую фигуру впереди.

Пройдя площадь Басконии, бармен сразу же свернул направо. Улица была узкая, и густая темнота копилась здесь на каждом углу. Тогда Фалько расстегнул плащ для большей свободы движений, прибавил шагу и бесшумно, потому что ступал сначала на пятку, а потом на носок, догнал Бласа.

– Добрый вечер.

От неожиданности тот вздрогнул и отпрянул. В скудном лунном свете, проникавшем меж козырьками крыш, стал виден разинутый рот, побелевшее лицо. Фалько левой рукой достал зажигалку, щелкнул ею, обозначив в красноватом пламени улыбку, которая сделала бы честь акуле.

– Это я – тот, кто не встает, когда каудильо выступает по радио.

– Не понимаю, о чем вы.

Фалько убрал зажигалку.

– Я так и предполагал, – сказал он.

И правой рукой ударил Бласа по лицу. Не слишком сильно, но точно и отчетливо – скорее оплеуха, чем затрещина. И цель ее была не столько причинить боль, сколько вызвать у бармена ярость, спровоцировать его. На поясе у Фалько висел пистолет в кобуре, но он и не думал пускать его в ход. Незачем убивать в темноте ошеломленного и безоружного человека. Незачем, хотя, может, и стоило бы. Но в конце концов, это же не по работе, а для развлечения.

– Вы с ума сошли? – вскрикнул бармен. – В чем дело?

Фалько ударил снова и на этот раз сильнее. Бармен был ниже ростом, но широк в плечах, с крепкими руками. Фалько обратил на них внимание, глядя, как за стойкой тот вертит и встряхивает никелированный шейкер. Надо было вывести его из равновесия, разозлить всерьез, чтобы уравнять шансы.